По правде говоря, Юджи был первым, кто наконец понял Хану. Минако тоже пыталась понять свою дочь, но после стольких лет, в течение которых она постоянно сравнивала ее развитие с развитием других детей, она привыкла видеть в Хане прежде всего инвалида. А Юджи просто казалось, что сестра не такая, как все, и поэтому, помимо любви, она вызывала в нем любопытство. Со своей стороны. Хана замечала его интерес к себе (в этом он был абсолютно уверен) и отвечала ему взаимностью. Они были как бы полюсами одной батарейки.
Юджи знал, что обязан любить ее по долгу брата, но она ему и без того нравилась. Хана отличалась остроумием и часто смешила его, но он редко видел, чтобы смеялась она. Хана поражала всех своей проницательностью. В конце концов это ее качество стало невыносимым для окружающих. Частые депрессии сестры, внезапные и глубокие, беспокоили Юджи прежде всего потому, что он не понимал их причины. В его душу часто закрадывался страх, что они являются результатом воспаления мозга и непонятных изменений, происшедших в нем.
Общение с Ханой нередко вызывало в памяти Юджи строки из стихотворения его любимого поэта Тэнигучи Бусона:
... Утренняя дымка.
Как на изображении мечты,
Люди идут своими путями.
От нее он уходил всякий раз с пониманием того, что мир представляет собой нечто большее, чем это ему пытались втолковать в школе, и что, помимо известных, существуют и другие всеобщие контакты, о которых наука даже не догадывается. Юджи затруднялся сказать, что является правильным путем "сквозь дымку", что отражением реального мира, а что – всего лишь миражем.
– Что тебя гложет? – спросила как-то Хана.
Освободившись от ощущения мира и глубины, излучаемых ее необыкновенной аурой, Юджи вздохнул.
– Оракул.
За окном жилой комнаты виднелись заросли зеленого бамбука – мосо, – посаженного Ханой в каменном дворике, стены которого отражали свет в бесчисленном множестве сочетаний. Одни из стволов бамбука росли вертикально, другие – наклонно. Они постоянно образовывали некий сложный узор. Временами этот дворик (площадью всего двенадцать квадратных футов) казался огромным. Юджи любил смотреть в окно: это располагало к размышлению.
– Я начинаю жалеть, что мы вообще затеяли это дело, – пояснил он.
– Кто, собственно, сообщил тебе о смерти Моравиа? – спросила Хана, внимательно наблюдая за ним.
Юджи пожал плечами.
– Какая разница? Я знаю, что ответственность лежит на Оракуле, а остальное не суть важно. Я никогда не думал, что смогу создать нечто такое, что может стать причиной смерти человека.
– Юджи-сан, ты говоришь так, будто Оракул убил Моравиа.
– А разве не так?
– О нет! Нет же!
И она, видя, как он расстроен, приблизилась к нему и взяла его за руку.
– Сядь сюда, – сказала она, усаживая брата рядом с собой. – Случай с Моравиа был испытанием. Мы все поверили в твое детище, но подобные ошибки доказывают лишь то, что Оракул тоже может ошибаться.
Юджи хмыкнул.
– Ты не должен сдаваться из-за одной неудачи, – продолжала Хана. – Оракул необходим. Понимаешь, я верю, что во Вселенной еще много такого, о чем мы и не подозреваем. Иногда мое тело кажется мне клеткой, в которой я вынуждена пребывать, как зверь в зоопарке. Как будто плоть и кровь, из которых оно состоит, делают меня низшим существом.
Хана замолчала, но в этой тишине движение ее мысли не прекратилось. Юджи умел различать признаки этого, как тень, движущуюся по стене. Какие метаморфозы происходили в ней? Его мучили вопросы: кто она? какие превращения претерпевает? как влияет на Оракул ее психическое присутствие?
Он хотел было спросить. Для этого ему надо было преодолеть и свое смущение, поскольку он обвинял себя, что лезет ей в душу, и свой страх – в равной мере перед ее ответом и ее молчанием. Но тут она совершенно изменившимся тоном произнесла одно слово: "Смерть".
Это слово отдалось во всех закоулках его души, и он содрогнулся. Он знал, что она воспринимает "волны". Она не желала называть их видениями, ибо, по ее словам, они были вовсе не зрительные, а, скорее, возникали в ней самой, в ее организме.
Они, казалось, исходили не из какого-то внешнего источника, а откуда-то из глубин ее существа, из некоего пространства, образованного или, по крайней мере, затронутого воспалением. Когда-то давным-давно она сказала ему: "Внутри меня есть бесконечный провал. Из него и появляются образы. Это не видения, нет! Я ничего не вижу. Но я знаю, что они есть, и мне понятен их смысл, как если бы я во сне обучилась какому-то древнему языку".
– Хана! О чем ты говоришь? – спросил он. – Какая смерть?
Ее обычно ясные глаза в этот момент были тусклыми, как пыль, и он понял, что она его не видит.
– Ты и Наохару Нишицу схватились в смертельной схватке, а над вашими головами нависла огромная черная птица, – ответила она.
– Смерть, какая? Которая пишется с большой буквы? – переспросил он, пробуя рассмеяться, но чувствуя, что смех застревает у него в горле. – Что-то вроде сцены из фильма Ингмара Бергмана?
– Нет-нет! Ты не понял. Не так...
Хана неожиданно схватила его еще крепче. Ее глаза вновь прояснились и теперь смотрели на него, а губы дрожали.
– Там кто-то еще. Кто-то неизвестный. Тот, кто убьет вас обоих.
* * *
Сидя в тиши квартиры Лоуренса Моравиа, Вулф размышлял о потайной комнате за гардеробом и ее странном интерьере. После стычки со Сквэйром в "Ла Ментире" наигранное веселье, царившее на презентации, уже не привлекало его. Он разыскал Аманду и, извинившись, сообщил, что хочет уйти. Стиви предложила отвезти Аманду домой на своей машине, и та, заметив выражение лица Вулфа, не стала возражать, а лишь крепко поцеловала его в губы, прежде чем сестра увлекла ее за собой.
Вулф, сидя на полукруглой кушетке Моравиа, припомнил слова Маун: "У Лэрри есть что скрывать. И достаточно иного, я не шучу". Вспомнил он и об "Империи страсти", и о встрече Чики с Моравиа неделю назад, и о ее контакте с Сумой прошлой осенью, и о том, что Моравиа был убит вчера. Он вспомнил обо всем, во что посвятил его Шипли, а также о том, что он все еще не может пробиться сквозь ауру Сумы, как и через ауру Чики, о том, что все еще не вышел на убийцу. Возникали вопросы. Является ли Чика членом общества Черного клинка? Или более конкретно: является ли она наемным убийцей "Тошин Куро Косай"?
В нем крепла уверенность, что, куда ни кинь, все сходится на ней. Вопреки воле, он опять ощутил томление в паху. Перед его глазами вспыхнул ее образ, дергающийся в экстазе. Он вспомнил исходящий от нее запах. И тут его вдруг осенило – именно этот запах он учуял в потайном помещении в квартире Моравиа. Ясно: Чика там бывала. Даже в маленьких комнатках без окон запахи так долго не держатся, а это говорит о том, что Чика была в этой квартире за несколько часов до его прихода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182