Причем Яшида узнал, что конкретный тип эмоций не имеет значения. Главное – преодолеть эмоциональную отчужденность. В итоге последствия выполнения им своих заданий оказывались неизбежно тяжелыми в душевном плане и одновременно трагичными.
Так получалось и на этот раз. Яшида знал, что, проникнув в "Грин бранчес", он приблизит к завершению еще одно свое задание, и это вызывало у него меланхолию, несмотря на растущее возбуждение от предвкушения успеха.
Дело в том, что он относился к Хэму далеко не безразлично, видя в нем воплощение всего того хорошего, что можно сказать об американцах, и, признаваясь самому себе, считал, что на данный момент Хэм является его лучшим другом. Этот парадокс не остался им незамеченным, однако он понимал, что это никак не повлияет ни на его планы, ни на окончательный исход, представлявшийся ему неизбежным.
Яшида ощущал себя орудием истории, и даже сейчас, жуя начиненный сыром, кетчупом и жареным луком бутерброд, он помнил, что в конечном счете лишь история имеет для него значение. Все остальное со временем будет предано забвению, и единственный доступный его пониманию смысл жизни – это не упустить шанс оставить хотя бы маленький, но свой след в истории.
– Ты для меня и друг и соратник, – произнес Хэм, – поэтому я знаю, что с твоей стороны это не хамство.
– Даже в разговоре с лучшим другом нельзя фальшивить, касаясь семейных дел, – сказал Яшида, буквально физически ощущая на себе тяжелый взгляд Хэма. – По-моему, невозможно быть полноценным человеком, если жить, все время под кого-то подстраиваясь. А еще я считаю, что жизнь – это борьба за то, чтобы понять, кто ты есть на самом деле, а не кем бы тебя хотели видеть другие.
– Закончил?
– Да.
– Это хорошо, – констатировал Хэм и взял в руки бутерброд. – Теперь я могу поесть спокойно, не опасаясь несварения желудка.
Три часа спустя, облачившись в матово-черные костюмы и намазав лица черной краской, они спустились в систему туннелей под одной из улиц на окраине Арлингтона и, то и дело задевая за стенки, отправились в подземное путешествие по направлению к клинике "Грин бранчес".
Туннель действительно оказался старым. Лучи от ручных фонарей дневного света освещали трещины в железобетонных стенах, сквозь которые просачивалась вонючая вода, образуя на вогнутой внутренней поверхности слой слизи.
Хэм заприметил крысу размером чуть ли не с полруки, но чудище, скорее всего, сытое, не стало приближаться к людям, вторгшимся на его территорию.
Подземный вход в клинику оказался запертым наглухо, работа с замком, хоть и ржавым, почти не отняла времени. Минуту спустя они ступили за обшитую свинцом железную дверь.
* * *
– Прежде чем мы расстанемся, – сказала Минако, – позвольте рассказать кое-что о Достопочтенной Матери, этой выжившей из ума богине, к которой я теперь испытываю лишь омерзение и страх. Это демон женского рода. Из того, что я знаю о ней, я почти готова поверить сказкам о том, что у нее клыки вместо зубов.
В голосе Минако звучала ярость. Они стояли у основания лестницы, ведущей наверх к храму Хиэ Дзинзя. Какофония городских шумов уже достигала их ушей, напоминая зарождающуюся бурю.
– Все это, конечно, глупости. Люди любят распускать такого рода слухи, чтобы усилить ее ауру. На самом же деле им ничего не надо делать для этого. Она и так невероятно могучая.
Чика провела последние три года достаточно близко от нее, и в результате ее душа опалена. Поначалу она испытывала благодарность за то, что выбор пал на нее, однако вскоре обнаружила, что Достопочтенная Мать оказывает на нее, как и на всех в ее окружении, отупляющее воздействие. Ее сила похожа на какую-то черную дыру, втягивающую все вокруг внутрь себя, к своей сердцевине, чтобы испепелить... или полностью изменить, вывернуть наизнанку.
Чика поняла то, что я уже знала, – Достопочтенная Мать обожает выворачивать людей наизнанку, психически мучить именно тех, кто больше всего ей поклоняется. Отвратительное зрелище! После этого Чика стала презирать ее и бояться.
Если вдуматься, то чего же еще можно ждать от женщины, живущей уже так долго? Скука – единственное, что ее по-настоящему беспокоит. Я меньше чем кто-либо хотела бы ее оправдывать. Просто пытаюсь найти какое-то объяснение, хотя применительно к такой твари, как она, это достаточно сложно.
Чем больше Чика приближалась к Достопочтенной Матери, тем реальнее становилась угроза ее полной гибели. Она чувствовала, что гибнет, но так постепенно и незаметно, что поначалу толкования, которые давала происходящему Достопочтенная Мать, казались убедительными.
Когда Достопочтенная Мать проводила время с тем или иным из своих многочисленных любовников, Чика должна была оберегать ее покой как личная телохранительница. Достопочтенная Мать посылала за любовниками, когда наступала темнота, и потом в темноте оседлывала их, доводя себя до экстаза. Чика иногда видела, как лоснится ее атласная кожа в лунном свете, проникающем в окна спальни сквозь ширмы из тончайшей рисовой бумаги. При этом она хрипела, как похотливое животное с гибким мускулистым телом, так что, может быть, у нее были и соответствующие клыки.
Среди окружения Достопочтенной Матери ходили легенды о ее сексуальных аппетитах, и именно таким путем, даря сильнейшее наслаждение мужчинам, оказывавшимся на ее мокрых от пота шелковых простынях, она выворачивала их психику. Последним из них стал американский миллиардер Лоуренс Моравиа, которого доставили в храм Запретных грез после того, как он попался ей на глаза в ночном клубе в Гинзе и вызвал у нее желание.
Она захотела не только его тело, не только его семя, но ей понадобилась и его душа.
Чика, следуя буддизму, не верила в существование души. Насколько ей известно, Достопочтенная Мать тоже не верила. Так что слово "душа" здесь не совсем подходит. Тогда как же лучше выразиться? Дух? Сущность? Чика как-то раз прочитала, что племена охотников за головами на Новой Гвинее верят, что если съесть мозг врага, то обретешь его силу. Разве не в этом суть философии Достопочтенной Матери? Чика пришла к убеждению, что так оно и есть, хотя и не могла доказать это. Не то чтобы Достопочтенная Мать пожирала их мозги. Ей не требовалось для этого применять свои зубы и язык. Она пользовалась своей "макура на хирума".
– Теперь я понял, что вам от меня понадобилось, – сказал Вулф, отворачиваясь. – Вы ждете, чтобы я убил эту Достопочтенную Мать. Я не буду этого делать!
– Нет! – решительно воскликнула Минако. – Вам суждено самой судьбой стать тем оружием, которым я нанесу один-единственный смертельный удар. Ради этого я пошла на такой громадный риск, поставив под серьезную угрозу свою жизнь и жизнь моих детей. Все прочие попытки накопить достаточно сил, чтобы уничтожить ее, провалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Так получалось и на этот раз. Яшида знал, что, проникнув в "Грин бранчес", он приблизит к завершению еще одно свое задание, и это вызывало у него меланхолию, несмотря на растущее возбуждение от предвкушения успеха.
Дело в том, что он относился к Хэму далеко не безразлично, видя в нем воплощение всего того хорошего, что можно сказать об американцах, и, признаваясь самому себе, считал, что на данный момент Хэм является его лучшим другом. Этот парадокс не остался им незамеченным, однако он понимал, что это никак не повлияет ни на его планы, ни на окончательный исход, представлявшийся ему неизбежным.
Яшида ощущал себя орудием истории, и даже сейчас, жуя начиненный сыром, кетчупом и жареным луком бутерброд, он помнил, что в конечном счете лишь история имеет для него значение. Все остальное со временем будет предано забвению, и единственный доступный его пониманию смысл жизни – это не упустить шанс оставить хотя бы маленький, но свой след в истории.
– Ты для меня и друг и соратник, – произнес Хэм, – поэтому я знаю, что с твоей стороны это не хамство.
– Даже в разговоре с лучшим другом нельзя фальшивить, касаясь семейных дел, – сказал Яшида, буквально физически ощущая на себе тяжелый взгляд Хэма. – По-моему, невозможно быть полноценным человеком, если жить, все время под кого-то подстраиваясь. А еще я считаю, что жизнь – это борьба за то, чтобы понять, кто ты есть на самом деле, а не кем бы тебя хотели видеть другие.
– Закончил?
– Да.
– Это хорошо, – констатировал Хэм и взял в руки бутерброд. – Теперь я могу поесть спокойно, не опасаясь несварения желудка.
Три часа спустя, облачившись в матово-черные костюмы и намазав лица черной краской, они спустились в систему туннелей под одной из улиц на окраине Арлингтона и, то и дело задевая за стенки, отправились в подземное путешествие по направлению к клинике "Грин бранчес".
Туннель действительно оказался старым. Лучи от ручных фонарей дневного света освещали трещины в железобетонных стенах, сквозь которые просачивалась вонючая вода, образуя на вогнутой внутренней поверхности слой слизи.
Хэм заприметил крысу размером чуть ли не с полруки, но чудище, скорее всего, сытое, не стало приближаться к людям, вторгшимся на его территорию.
Подземный вход в клинику оказался запертым наглухо, работа с замком, хоть и ржавым, почти не отняла времени. Минуту спустя они ступили за обшитую свинцом железную дверь.
* * *
– Прежде чем мы расстанемся, – сказала Минако, – позвольте рассказать кое-что о Достопочтенной Матери, этой выжившей из ума богине, к которой я теперь испытываю лишь омерзение и страх. Это демон женского рода. Из того, что я знаю о ней, я почти готова поверить сказкам о том, что у нее клыки вместо зубов.
В голосе Минако звучала ярость. Они стояли у основания лестницы, ведущей наверх к храму Хиэ Дзинзя. Какофония городских шумов уже достигала их ушей, напоминая зарождающуюся бурю.
– Все это, конечно, глупости. Люди любят распускать такого рода слухи, чтобы усилить ее ауру. На самом же деле им ничего не надо делать для этого. Она и так невероятно могучая.
Чика провела последние три года достаточно близко от нее, и в результате ее душа опалена. Поначалу она испытывала благодарность за то, что выбор пал на нее, однако вскоре обнаружила, что Достопочтенная Мать оказывает на нее, как и на всех в ее окружении, отупляющее воздействие. Ее сила похожа на какую-то черную дыру, втягивающую все вокруг внутрь себя, к своей сердцевине, чтобы испепелить... или полностью изменить, вывернуть наизнанку.
Чика поняла то, что я уже знала, – Достопочтенная Мать обожает выворачивать людей наизнанку, психически мучить именно тех, кто больше всего ей поклоняется. Отвратительное зрелище! После этого Чика стала презирать ее и бояться.
Если вдуматься, то чего же еще можно ждать от женщины, живущей уже так долго? Скука – единственное, что ее по-настоящему беспокоит. Я меньше чем кто-либо хотела бы ее оправдывать. Просто пытаюсь найти какое-то объяснение, хотя применительно к такой твари, как она, это достаточно сложно.
Чем больше Чика приближалась к Достопочтенной Матери, тем реальнее становилась угроза ее полной гибели. Она чувствовала, что гибнет, но так постепенно и незаметно, что поначалу толкования, которые давала происходящему Достопочтенная Мать, казались убедительными.
Когда Достопочтенная Мать проводила время с тем или иным из своих многочисленных любовников, Чика должна была оберегать ее покой как личная телохранительница. Достопочтенная Мать посылала за любовниками, когда наступала темнота, и потом в темноте оседлывала их, доводя себя до экстаза. Чика иногда видела, как лоснится ее атласная кожа в лунном свете, проникающем в окна спальни сквозь ширмы из тончайшей рисовой бумаги. При этом она хрипела, как похотливое животное с гибким мускулистым телом, так что, может быть, у нее были и соответствующие клыки.
Среди окружения Достопочтенной Матери ходили легенды о ее сексуальных аппетитах, и именно таким путем, даря сильнейшее наслаждение мужчинам, оказывавшимся на ее мокрых от пота шелковых простынях, она выворачивала их психику. Последним из них стал американский миллиардер Лоуренс Моравиа, которого доставили в храм Запретных грез после того, как он попался ей на глаза в ночном клубе в Гинзе и вызвал у нее желание.
Она захотела не только его тело, не только его семя, но ей понадобилась и его душа.
Чика, следуя буддизму, не верила в существование души. Насколько ей известно, Достопочтенная Мать тоже не верила. Так что слово "душа" здесь не совсем подходит. Тогда как же лучше выразиться? Дух? Сущность? Чика как-то раз прочитала, что племена охотников за головами на Новой Гвинее верят, что если съесть мозг врага, то обретешь его силу. Разве не в этом суть философии Достопочтенной Матери? Чика пришла к убеждению, что так оно и есть, хотя и не могла доказать это. Не то чтобы Достопочтенная Мать пожирала их мозги. Ей не требовалось для этого применять свои зубы и язык. Она пользовалась своей "макура на хирума".
– Теперь я понял, что вам от меня понадобилось, – сказал Вулф, отворачиваясь. – Вы ждете, чтобы я убил эту Достопочтенную Мать. Я не буду этого делать!
– Нет! – решительно воскликнула Минако. – Вам суждено самой судьбой стать тем оружием, которым я нанесу один-единственный смертельный удар. Ради этого я пошла на такой громадный риск, поставив под серьезную угрозу свою жизнь и жизнь моих детей. Все прочие попытки накопить достаточно сил, чтобы уничтожить ее, провалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182