Так что к эпитету «престижный» я вынужден добавить «исторический» и «злополучный» особняк.
Мой офис в Локаст-Вэлли ничем особенным не примечателен. Это здание в викторианском стиле на Берч-Хилл-роуд, одной из главных улиц нашего поселка. Мы работаем в нем с 1921 года, и здесь ни разу не случалось ничего необычного. Наша клиентура сплошь из Локаст-Вэлли — это преимущественно пожилые люди, основной заботой которых стало периодическое лишение их племянников и племянниц наследства, а также пожертвования на приюты для бездомных животных.
Работа в Нью-Йорке — это акции, еще раз акции и налоги на акции. Это интересно, но лишено смысла. Работа в провинции — это завещания, передача собственности и юридические консультации. Здесь больше смысла, но совершенно неинтересно. Таким образом, я беру отовсюду лучшее и обретаю равновесие.
Большинство людей из нашей пожилой клиентуры — это старые знакомые моего отца, господ Перкинсов и Рейнольдса. Первый из Перкинсов — Фредерик — был приятелем Дж. Пирпонта Моргана и одним из самых известных игроков на рынке ценных бумаг Уолл-стрита до тех пор, пока 5 ноября 1929 года не стал не менее знаменитым самоубийцей — он выбросился из окна. Вероятно, бешеные скачки курса сыграли дурную шутку с его психикой. Мой отец однажды так выразился о том происшествии: «Слава Богу, он никого не пришиб, когда шмякнулся об асфальт, нас до сих пор трепали бы за это по судам».
Как бы то ни было, второй Перкинс — Юджин, сын Фредерика, вовремя ушел на пенсию и удалился в Негс-Хед, Северная Каролина. Обе Каролины оказались престижным убежищем для престарелых джентльменов, в отличие от Флориды, которую единодушно отвергли, как место для житья неподобающее.
Последний из моих старших партнеров, Джулиан Рейнольдс, тоже, можно сказать, удалился от дел. Он просиживает целые дни в просторном угловом офисе и смотрит в окно на нью-йоркскую гавань. Мне неизвестно, что он там высматривает. Кстати, он занимает тот самый кабинет, который столь странным образом покинул когда-то Фредерик Перкинс. При этом я не хочу сказать ничего плохого о планах самого Джулиана Рейнольдса. Моя секретарша Луиза каждый вечер ровно в пять прерывает бдение моего партнера, и он отбывает в своем лимузине в квартиру на Саттон-плейс, откуда открывается роскошный вид на Ист-Ривер. Думаю, что старого джентльмена гложет ностальгия по прежним временам.
Мой отец, Джозеф Саттер, ушел на пенсию еще до того, как его об этом могли бы попросить. Это произошло три года назад, я вспоминаю тот день с волнением. Он вызвал меня в свой кабинет, приказал занять его место в кресле и ушел. Мне казалось, что он вот-вот вернется, однако он не возвращается до сих пор.
Мои родители живы и здоровы, хотя вам, возможно, показалось нечто обратное. Саутгемптон находится в восточной части Лонг-Айленда, а точнее, всего лишь в шестидесяти милях от Лэттингтона и Локаст-Вэлли, но мои родители решили сделать это расстояние непреодолимым. Между тем мы никогда не ссорились, просто своим молчанием они как бы говорят: «У тебя все отлично, сынок, не так ли?» По крайней мере я воспринимаю их поведение именно так.
Как вы успели понять или знали до этого, очень многие из «белых англосаксов-протестантов», принадлежащих к высшему обществу, избрали именно такой способ общения со своими отпрысками, напоминающий взаимоотношения лосося со своими миллионами икринок. Вероятно, у моих родителей также были достаточно прохладные отношения с их родителями. Со своими детьми — девятнадцатилетней Каролин и семнадцатилетним Эдвардом — мне удалось установить более теплый контакт, вероятно, это объясняется общими тенденциями к потеплению на планете. Однако то, что мы теряем в смысле сердечности, мы наверстываем за счет верности традициям, правил поведения и покоя. Бывают, однако, часы, когда мне не хватает общества моих детей и даже хочется получить весточку от родителей. Однако теперь у нас есть летний домик в Ист-Хэмптоне, это в нескольких милях от Саутгемптона, так что в июле и в августе мы бываем в гостях у моих родителей и обедаем вместе, даже не обращая внимания на то, голодны мы в тот момент или нет...
Что касается родителей Сюзанны, я звоню им раз в месяц, чтобы поведать о делах в имении, но в гости к ним еще ни разу не попадал. Сюзанна время от времени летает к родителям, но звонит им очень редко. Стенхопы также почти не посещают свою усадьбу, если только у них нет каких-то неотложных дел. Наше общение сводится к минимуму — к обоюдному удовлетворению сторон, а с приобретением телефакса мы вздохнули еще свободнее.
Брат Сюзанны — Питер — никогда не был женат. Он путешествует по свету в поисках смысла жизни. Судя по обратным адресам его нечастых писем — Сорренто, Монте-Карло, Канны, Гренобль, — он ищет в правильном направлении.
У меня имеется сестра, Эмили. На ее долю выпало проживание в семи не самых лучших городах США на протяжении десяти лет. Она всюду следовала за своим мужем — сотрудником Ай-би-эм. В прошлом году Эмили, еще весьма хорошо сохранившаяся женщина, наконец нашла новый смысл жизни в районе Галвестона, Техас. Он предстал перед ней в образе молоденького студента по имени Гэри. Сейчас она подала на развод.
Итак, в пятницу, во второй половине дня, я покинул свой офис в Локаст-Вэлли и направился в клуб «Крик», чтобы пропустить стаканчик. Это также традиция, и, признаюсь честно, гораздо приятней многих остальных.
Я въехал на территорию клуба и по гравийной дорожке, окаймленной великолепными американскими вязами, проследовал к главному зданию. «Ягуара» Сюзанны на стоянке не было. Она частенько приезжает сюда, чтобы выпить стаканчик чего-нибудь. Затем мы ужинаем в клубе или в каком-то другом месте. Я поставил свой «бронко» на свободное место и вошел в дом.
Обладатели крупных наследств или люди, которых за таковых принимают, пользуются несколькими приятными преимуществами перед остальными смертными. Среди них — возможность ездить на машине любой марки. Один из самых богатых людей, которого я лично знаю, Вандербильт, ездит на «шевроле» 1977 года выпуска. Люди воспринимают это как причуду или как выражение простоты нравов. Это вам не Калифорния, где марка автомобиля на пятьдесят процентов определяет общественный вес его владельца.
Кроме того, важно не то, какой автомобиль, важно, какие парковочные наклейки у него на бампере. У меня красуются наклейки Локаст-Вэлли, клуба «Крик», клуба «Коринф» и теннисного клуба в Саутгемптоне. Больше ничего объяснять не надо, это что-то вроде медалей у ветерана, только нет необходимости носить их на груди.
Итак, я вошел под своды клуба «Крик», старинного особняка, некогда частной резиденции. Здесь очень теплая, домашняя обстановка, ничего крикливого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Мой офис в Локаст-Вэлли ничем особенным не примечателен. Это здание в викторианском стиле на Берч-Хилл-роуд, одной из главных улиц нашего поселка. Мы работаем в нем с 1921 года, и здесь ни разу не случалось ничего необычного. Наша клиентура сплошь из Локаст-Вэлли — это преимущественно пожилые люди, основной заботой которых стало периодическое лишение их племянников и племянниц наследства, а также пожертвования на приюты для бездомных животных.
Работа в Нью-Йорке — это акции, еще раз акции и налоги на акции. Это интересно, но лишено смысла. Работа в провинции — это завещания, передача собственности и юридические консультации. Здесь больше смысла, но совершенно неинтересно. Таким образом, я беру отовсюду лучшее и обретаю равновесие.
Большинство людей из нашей пожилой клиентуры — это старые знакомые моего отца, господ Перкинсов и Рейнольдса. Первый из Перкинсов — Фредерик — был приятелем Дж. Пирпонта Моргана и одним из самых известных игроков на рынке ценных бумаг Уолл-стрита до тех пор, пока 5 ноября 1929 года не стал не менее знаменитым самоубийцей — он выбросился из окна. Вероятно, бешеные скачки курса сыграли дурную шутку с его психикой. Мой отец однажды так выразился о том происшествии: «Слава Богу, он никого не пришиб, когда шмякнулся об асфальт, нас до сих пор трепали бы за это по судам».
Как бы то ни было, второй Перкинс — Юджин, сын Фредерика, вовремя ушел на пенсию и удалился в Негс-Хед, Северная Каролина. Обе Каролины оказались престижным убежищем для престарелых джентльменов, в отличие от Флориды, которую единодушно отвергли, как место для житья неподобающее.
Последний из моих старших партнеров, Джулиан Рейнольдс, тоже, можно сказать, удалился от дел. Он просиживает целые дни в просторном угловом офисе и смотрит в окно на нью-йоркскую гавань. Мне неизвестно, что он там высматривает. Кстати, он занимает тот самый кабинет, который столь странным образом покинул когда-то Фредерик Перкинс. При этом я не хочу сказать ничего плохого о планах самого Джулиана Рейнольдса. Моя секретарша Луиза каждый вечер ровно в пять прерывает бдение моего партнера, и он отбывает в своем лимузине в квартиру на Саттон-плейс, откуда открывается роскошный вид на Ист-Ривер. Думаю, что старого джентльмена гложет ностальгия по прежним временам.
Мой отец, Джозеф Саттер, ушел на пенсию еще до того, как его об этом могли бы попросить. Это произошло три года назад, я вспоминаю тот день с волнением. Он вызвал меня в свой кабинет, приказал занять его место в кресле и ушел. Мне казалось, что он вот-вот вернется, однако он не возвращается до сих пор.
Мои родители живы и здоровы, хотя вам, возможно, показалось нечто обратное. Саутгемптон находится в восточной части Лонг-Айленда, а точнее, всего лишь в шестидесяти милях от Лэттингтона и Локаст-Вэлли, но мои родители решили сделать это расстояние непреодолимым. Между тем мы никогда не ссорились, просто своим молчанием они как бы говорят: «У тебя все отлично, сынок, не так ли?» По крайней мере я воспринимаю их поведение именно так.
Как вы успели понять или знали до этого, очень многие из «белых англосаксов-протестантов», принадлежащих к высшему обществу, избрали именно такой способ общения со своими отпрысками, напоминающий взаимоотношения лосося со своими миллионами икринок. Вероятно, у моих родителей также были достаточно прохладные отношения с их родителями. Со своими детьми — девятнадцатилетней Каролин и семнадцатилетним Эдвардом — мне удалось установить более теплый контакт, вероятно, это объясняется общими тенденциями к потеплению на планете. Однако то, что мы теряем в смысле сердечности, мы наверстываем за счет верности традициям, правил поведения и покоя. Бывают, однако, часы, когда мне не хватает общества моих детей и даже хочется получить весточку от родителей. Однако теперь у нас есть летний домик в Ист-Хэмптоне, это в нескольких милях от Саутгемптона, так что в июле и в августе мы бываем в гостях у моих родителей и обедаем вместе, даже не обращая внимания на то, голодны мы в тот момент или нет...
Что касается родителей Сюзанны, я звоню им раз в месяц, чтобы поведать о делах в имении, но в гости к ним еще ни разу не попадал. Сюзанна время от времени летает к родителям, но звонит им очень редко. Стенхопы также почти не посещают свою усадьбу, если только у них нет каких-то неотложных дел. Наше общение сводится к минимуму — к обоюдному удовлетворению сторон, а с приобретением телефакса мы вздохнули еще свободнее.
Брат Сюзанны — Питер — никогда не был женат. Он путешествует по свету в поисках смысла жизни. Судя по обратным адресам его нечастых писем — Сорренто, Монте-Карло, Канны, Гренобль, — он ищет в правильном направлении.
У меня имеется сестра, Эмили. На ее долю выпало проживание в семи не самых лучших городах США на протяжении десяти лет. Она всюду следовала за своим мужем — сотрудником Ай-би-эм. В прошлом году Эмили, еще весьма хорошо сохранившаяся женщина, наконец нашла новый смысл жизни в районе Галвестона, Техас. Он предстал перед ней в образе молоденького студента по имени Гэри. Сейчас она подала на развод.
Итак, в пятницу, во второй половине дня, я покинул свой офис в Локаст-Вэлли и направился в клуб «Крик», чтобы пропустить стаканчик. Это также традиция, и, признаюсь честно, гораздо приятней многих остальных.
Я въехал на территорию клуба и по гравийной дорожке, окаймленной великолепными американскими вязами, проследовал к главному зданию. «Ягуара» Сюзанны на стоянке не было. Она частенько приезжает сюда, чтобы выпить стаканчик чего-нибудь. Затем мы ужинаем в клубе или в каком-то другом месте. Я поставил свой «бронко» на свободное место и вошел в дом.
Обладатели крупных наследств или люди, которых за таковых принимают, пользуются несколькими приятными преимуществами перед остальными смертными. Среди них — возможность ездить на машине любой марки. Один из самых богатых людей, которого я лично знаю, Вандербильт, ездит на «шевроле» 1977 года выпуска. Люди воспринимают это как причуду или как выражение простоты нравов. Это вам не Калифорния, где марка автомобиля на пятьдесят процентов определяет общественный вес его владельца.
Кроме того, важно не то, какой автомобиль, важно, какие парковочные наклейки у него на бампере. У меня красуются наклейки Локаст-Вэлли, клуба «Крик», клуба «Коринф» и теннисного клуба в Саутгемптоне. Больше ничего объяснять не надо, это что-то вроде медалей у ветерана, только нет необходимости носить их на груди.
Итак, я вошел под своды клуба «Крик», старинного особняка, некогда частной резиденции. Здесь очень теплая, домашняя обстановка, ничего крикливого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183