Это было целое имение в три акра с ручьем и каменным домом, построенным на манер европейского дворца, который располагался в глубине участка. Я остановилась у массивных железных ворот и ввела код. Ворота, к моему облегчению, медленно, как в сказке, отворились. Ведущая к дому широкая мощеная дорожка разветвлялась надвое, одно из ответвлений окружало дом, другое вело к отдельно стоявшему гаражу, места в котором запросто хватило бы на десять машин.
Я подъехала к гаражу и припарковалась сбоку, постаравшись занять самое незаметное место. Моя бедная «хонда» выглядела развалюхой, оставленной с тем, чтобы ее увезли на свалку. Двери гаража были полностью стеклянными, и за ними, точно на витрине, красовались «мерседес»-седан, белый «бентли» и желтая «шелби-кобра» с раллийными полосами. С другой стороны гаража стояли и другие машины, но я была почти в бессознательном состоянии и испытывала нервный мандраж, так что мне было не до того, чтобы их разглядывать.
Стоял сравнительно прохладный осенний день, и я радовалась робкому ветерку, холодившему мой покрытый испариной лоб. Держа в руке сумку с необходимыми принадлежностями, я приблизилась к парадной двери.
Растения и окаймленные живой изгородью участки лужайки вокруг дома смотрелись так, будто их поливали водой «Эвиан» и стригли ножничками для кутикул. Можно было побиться об заклад, что длинные шелковые полоски мексиканского ковыля по обеим сторонам центральной дорожки причесывали карманным гребешком. Я потянулась к кнопке звонка, расположенной под встроенной видеокамерой вроде одной из тех, что видишь у банкоматов.
Позвонив, я увидела, как видеокамера с жужжанием сфокусировалась на мне, и чуть было не отскочила в сторону. Я вдруг вспомнила, что, уезжая из салона, не причесалась и даже не поправила макияж. Но теперь было поздно: я стояла возле дверей богатого дома, и звонок своим зорким глазом упирался прямо в меня.
Не прошло и минуты, как дверь открылась. Меня встретила стройная пожилая женщина, элегантно одетая - в зеленых брюках, расшитых бисером туфлях без задника и узорчатой шифоновой блузке. На вид ей можно было дать лет шестьдесят, но она была так ухожена, что, возможно, ей было и все семьдесят. Ее серебристые волосы были подстрижены и уложены в начес «канализационный засор», в идеальном объемном массиве которого не было ни дырочки. Мы были с ней почти одного роста, но ее прическа добавляла ей, наверное, дюйма три. Бриллиантовые серьги размером с елочные украшения свисали из ушей почти до самых плеч.
Она улыбнулась, и от этой искренней улыбки ее глаза превратились в знакомые темные щелочки. Я тут же сообразила, что это старшая сестра Черчилля, Гретхен, которая была три раза помолвлена, но так и не вышла замуж. Черчилль рассказал, что все женихи Гретхен трагически погибли: первый во время Корейской войны, второй в автокатастрофе, третий от порока сердца, о котором никто не подозревал до тех пор, пока тот внезапно не убил его. Потеряв последнего жениха, Гретхен заявила, что теперь у нее нет сомнений: ей на роду написано остаться незамужней, и с тех пор жила одна.
Ее история тронула меня чуть ли не до слез. Я вообразила сестру Черчилля старой девой, одетой во все черное.
- Ей не одиноко от того, - спросила я робко, - от того, что у нее никогда не было... - Я запнулась, раздумывая, как бы получше выразиться. Плотской любви? Физической близости? - Что в ее жизни не было мужчины?
- Да нет, черт возьми, она вовсе не чувствует себя одинокой, - ответил Черчилль, фыркнув. - Гретхен никогда не упускает возможности повеселиться. Мужчин у нее было более чем достаточно - она просто не хочет выходить замуж.
Глядя на эту приятную женщину, видя блеск ее глаз, я подумала про себя: «Да вы та еще штучка, мисс Гретхен Тревис».
- Либерти, я Гретхен Тревис. - Она посмотрела на меня так, будто мы с ней давние подруги, и, потянулась, чтобы пожать мои руки. Я поставила на пол сумку и неуклюже ответила ей рукопожатием. Ее теплые и тонкие пальцы были унизаны массивными кольцами с драгоценными камнями. - Черчилль рассказывал мне о вас, но не сказал, какая вы красавица. Хотите пить, моя милая? У вас тяжелая сумка? Оставьте ее здесь, а мы попросим кого-нибудь ее принести. Знаете, кого вы мне напоминаете?
Как и Черчилль, она буквально забрасывала вопросами.
- Благодарю вас, мэм, я не хочу пить, - поспешила ответить я. - А сумку я и сама могу донести. - Я подняла с пола сумку.
Гретхен втянула меня внутрь, не отпуская мою свободную руку, словно я была ребенком, которого нельзя отпустить одного бродить по дому. Это было странно, но приятно - держаться за руку взрослой женщины. Мы пошли по мраморному полу холла с потолками высотой в два этажа. Вдоль стен располагались ниши с бронзовыми скульптурами. Голос Гретхен отдавался негромким эхом. Мы направились к дверям лифта, спрятанного под лестницей в форме подковы.
- Риту Хейворт, - сказала Гретхен, отвечая на собственный вопрос. - В «Джильде» - с вьющимися волосами и длинными ресницами. Вы видели этот фильм?
- Нет, мэм.
- Не видели, ну и ладно. Там, кажется, несчастливый конец. - Она выпустила мою руку и нажала на кнопку вызова лифта. - Можно подняться по лестнице. Но так гораздо проще. Не нужно стоять, если можно сесть, не стоит идти пешком, когда можно ехать.
- Да, мэм. - Я оправила на себе одежду, натянув черную кофточку с клиновидным вырезом на пояс белых джинсов. Из босоножек на низком каблуке без пятки у меня выглядывали ногти с красным лаком. Жаль, подумала я, что не оделась утром получше, но я ведь не знала, как все сегодня обернется. - Мисс Тревис, - обратилась я к хозяйке дома, - скажите, пожалуйста, как...
- Гретхен, - поправила меня она. - Просто Гретхен.
- Гретхен, как он? Я только сегодня узнала о том, что случилось, иначе прислала бы цветы или открытку...
- Ох, милочка, цветы - это лишнее. Нам тут столько всего наприсылали, что мы не знаем, куда это все девать. Мы старались не распространяться о несчастном случае. Черчилль говорит, что не хочет никому доставлять беспокойства. Он ведь в гипсе и в кресле-каталке и от этого, думаю, чувствует себя ужасно неловко.
- У него нога в гипсе?
- Пока в мягком. Через две недели наложат жесткий гипс. Доктор сказал, у него... - Гретхен сосредоточенно прищурилась, - осколочный перелом большой берцовой кости, открытый перелом малоберцовой кости и еще сломалась одна из таранных костей. Ему в ногу поставили восемь длинных винтов, стержень снаружи потом уберут, а вот металлическая пластина останется внутри навсегда. - Гретхен издала смешок. - Теперь ему никогда не пройти через металлоиекатель в аэропорту. Хорошо, что у него свой собственный самолет.
Я слабо кивнула, но говорить что-либо была не в силах. Я попробовала прибегнуть к старому приему, который помогал удерживаться от слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Я подъехала к гаражу и припарковалась сбоку, постаравшись занять самое незаметное место. Моя бедная «хонда» выглядела развалюхой, оставленной с тем, чтобы ее увезли на свалку. Двери гаража были полностью стеклянными, и за ними, точно на витрине, красовались «мерседес»-седан, белый «бентли» и желтая «шелби-кобра» с раллийными полосами. С другой стороны гаража стояли и другие машины, но я была почти в бессознательном состоянии и испытывала нервный мандраж, так что мне было не до того, чтобы их разглядывать.
Стоял сравнительно прохладный осенний день, и я радовалась робкому ветерку, холодившему мой покрытый испариной лоб. Держа в руке сумку с необходимыми принадлежностями, я приблизилась к парадной двери.
Растения и окаймленные живой изгородью участки лужайки вокруг дома смотрелись так, будто их поливали водой «Эвиан» и стригли ножничками для кутикул. Можно было побиться об заклад, что длинные шелковые полоски мексиканского ковыля по обеим сторонам центральной дорожки причесывали карманным гребешком. Я потянулась к кнопке звонка, расположенной под встроенной видеокамерой вроде одной из тех, что видишь у банкоматов.
Позвонив, я увидела, как видеокамера с жужжанием сфокусировалась на мне, и чуть было не отскочила в сторону. Я вдруг вспомнила, что, уезжая из салона, не причесалась и даже не поправила макияж. Но теперь было поздно: я стояла возле дверей богатого дома, и звонок своим зорким глазом упирался прямо в меня.
Не прошло и минуты, как дверь открылась. Меня встретила стройная пожилая женщина, элегантно одетая - в зеленых брюках, расшитых бисером туфлях без задника и узорчатой шифоновой блузке. На вид ей можно было дать лет шестьдесят, но она была так ухожена, что, возможно, ей было и все семьдесят. Ее серебристые волосы были подстрижены и уложены в начес «канализационный засор», в идеальном объемном массиве которого не было ни дырочки. Мы были с ней почти одного роста, но ее прическа добавляла ей, наверное, дюйма три. Бриллиантовые серьги размером с елочные украшения свисали из ушей почти до самых плеч.
Она улыбнулась, и от этой искренней улыбки ее глаза превратились в знакомые темные щелочки. Я тут же сообразила, что это старшая сестра Черчилля, Гретхен, которая была три раза помолвлена, но так и не вышла замуж. Черчилль рассказал, что все женихи Гретхен трагически погибли: первый во время Корейской войны, второй в автокатастрофе, третий от порока сердца, о котором никто не подозревал до тех пор, пока тот внезапно не убил его. Потеряв последнего жениха, Гретхен заявила, что теперь у нее нет сомнений: ей на роду написано остаться незамужней, и с тех пор жила одна.
Ее история тронула меня чуть ли не до слез. Я вообразила сестру Черчилля старой девой, одетой во все черное.
- Ей не одиноко от того, - спросила я робко, - от того, что у нее никогда не было... - Я запнулась, раздумывая, как бы получше выразиться. Плотской любви? Физической близости? - Что в ее жизни не было мужчины?
- Да нет, черт возьми, она вовсе не чувствует себя одинокой, - ответил Черчилль, фыркнув. - Гретхен никогда не упускает возможности повеселиться. Мужчин у нее было более чем достаточно - она просто не хочет выходить замуж.
Глядя на эту приятную женщину, видя блеск ее глаз, я подумала про себя: «Да вы та еще штучка, мисс Гретхен Тревис».
- Либерти, я Гретхен Тревис. - Она посмотрела на меня так, будто мы с ней давние подруги, и, потянулась, чтобы пожать мои руки. Я поставила на пол сумку и неуклюже ответила ей рукопожатием. Ее теплые и тонкие пальцы были унизаны массивными кольцами с драгоценными камнями. - Черчилль рассказывал мне о вас, но не сказал, какая вы красавица. Хотите пить, моя милая? У вас тяжелая сумка? Оставьте ее здесь, а мы попросим кого-нибудь ее принести. Знаете, кого вы мне напоминаете?
Как и Черчилль, она буквально забрасывала вопросами.
- Благодарю вас, мэм, я не хочу пить, - поспешила ответить я. - А сумку я и сама могу донести. - Я подняла с пола сумку.
Гретхен втянула меня внутрь, не отпуская мою свободную руку, словно я была ребенком, которого нельзя отпустить одного бродить по дому. Это было странно, но приятно - держаться за руку взрослой женщины. Мы пошли по мраморному полу холла с потолками высотой в два этажа. Вдоль стен располагались ниши с бронзовыми скульптурами. Голос Гретхен отдавался негромким эхом. Мы направились к дверям лифта, спрятанного под лестницей в форме подковы.
- Риту Хейворт, - сказала Гретхен, отвечая на собственный вопрос. - В «Джильде» - с вьющимися волосами и длинными ресницами. Вы видели этот фильм?
- Нет, мэм.
- Не видели, ну и ладно. Там, кажется, несчастливый конец. - Она выпустила мою руку и нажала на кнопку вызова лифта. - Можно подняться по лестнице. Но так гораздо проще. Не нужно стоять, если можно сесть, не стоит идти пешком, когда можно ехать.
- Да, мэм. - Я оправила на себе одежду, натянув черную кофточку с клиновидным вырезом на пояс белых джинсов. Из босоножек на низком каблуке без пятки у меня выглядывали ногти с красным лаком. Жаль, подумала я, что не оделась утром получше, но я ведь не знала, как все сегодня обернется. - Мисс Тревис, - обратилась я к хозяйке дома, - скажите, пожалуйста, как...
- Гретхен, - поправила меня она. - Просто Гретхен.
- Гретхен, как он? Я только сегодня узнала о том, что случилось, иначе прислала бы цветы или открытку...
- Ох, милочка, цветы - это лишнее. Нам тут столько всего наприсылали, что мы не знаем, куда это все девать. Мы старались не распространяться о несчастном случае. Черчилль говорит, что не хочет никому доставлять беспокойства. Он ведь в гипсе и в кресле-каталке и от этого, думаю, чувствует себя ужасно неловко.
- У него нога в гипсе?
- Пока в мягком. Через две недели наложат жесткий гипс. Доктор сказал, у него... - Гретхен сосредоточенно прищурилась, - осколочный перелом большой берцовой кости, открытый перелом малоберцовой кости и еще сломалась одна из таранных костей. Ему в ногу поставили восемь длинных винтов, стержень снаружи потом уберут, а вот металлическая пластина останется внутри навсегда. - Гретхен издала смешок. - Теперь ему никогда не пройти через металлоиекатель в аэропорту. Хорошо, что у него свой собственный самолет.
Я слабо кивнула, но говорить что-либо была не в силах. Я попробовала прибегнуть к старому приему, который помогал удерживаться от слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98