Каррингтон плакала около двух часов и пятнадцати минут, а остальное время просто вела себя беспокойно. В аптеке приготовили какую-то микстуру - «укропную воду», так она называлась, - похожую по цвету на молоко, жидкость с запахом лакрицы. Я давала ее Каррингтон по несколько капель до и несколько после кормления, и это, кажется, немного помогало.
Кроватка ее стояла в моей комнате, и поэтому, услышав ее первая, я обычно сама вставала к ней по ночам. Каррингтон просыпалась по три-четыре раза за ночь. Вскоре я приучилась перед тем, как лечь спать, заранее готовить бутылочки и ставить их в ряд в холодильнике. Мой сон сделался чутким, одно ухо на подушке, другое - в ожидании сигнала от Каррингтон. Едва лишь заслышав ее сопение и ворчание, я мигом вскакивала с постели, бежала греть бутылочку в микроволновке и спешила назад. Следовало все делать быстро, иначе Каррингтон так могла разойтись, что успокоить ее потом было не так просто.
Я обычно сидела в кресле-качалке, постепенно наклоняя бутылочку, чтобы Каррингтон не всосала воздух, а она в это время своими крошечными пальчиками теребила мои руки. Я так уставала, что чувствовала себя как в бреду, ребенок тоже, и мы обе всецело сосредоточивались на том, чтобы поскорее наполнить ее желудок молочной смесью и снова уснуть. Пока она поглощала около четырех унций питания, я держала ее у себя на коленях в сидячем положении, и ее тельце безвольно висло на моей руке, как набитая шариками мягкая игрушка. Как только Каррингтон срыгивала, я клала ее обратно в кроватку и сама, как раненое животное, заползала в постель. Никогда не думала, что могу дойти до такой степени физического изнеможения, которое граничит с болью, или до того, что сон может приобрести для меня такую ценность, что за один лишний его час я буду готова продать душу.
Неудивительно, что мои успехи в школе не впечатляли. По предметам, которые всегда давались мне легко - по английскому, истории и обществознанию, - я по-прежнему успевала. Но по математике мое положение было просто аховым. Каждый день я скатывалась все дальше и дальше вниз. Очередной пробел в знаниях накладывался на следующий, каждый урок становился труднее предыдущего, и в конце концов дошло до того, что я начала приходить на уроки математики с нервными спазмами в желудке и частотой пульса чихуахуа. Итоговая контрольная в середине полугодия являлась решающей: получив на ней плохую отметку, я была обречена пребывать с клеймом отстающей все оставшееся полугодие.
За день до контрольной я чувствовала себя полной развалиной. Мое беспокойство передалось Каррингтон, которая плакала, когда я брала ее на руки, и вопила, когда я клала ее в кроватку. Так совпало, что в тот день маму пригласили поужинать друзья с работы, и это означало, что часов до восьми-девяти ее дома не будет. Я собиралась попросить мисс Марву посидеть с Каррингтон лишних пару часов, но та, когда я пришла к ней за ребенком, встретила меня с прижатым к голове пузырем со льдом. Она сказала, что у нее началась мигрень, и как только я забрала у нее Каррингтон, сразу же собралась, приняв таблетку, лечь в постель.
Мне не было спасения. Даже если б у меня и нашлось время позаниматься, толку от этого вышло бы мало. В состоянии безысходности и в невыносимом отчаянии я прижимала Каррингтон к груди, а та не переставая орала мне в ухо. Хотелось во что бы то ни стало заставить ее замолчать. Так и тянуло заткнуть ей рот рукой, сделать все равно что, лишь бы этот крик прекратился.
- А ну перестань, - выкрикнула я в бешенстве, ощущая, как у меня самой щиплет глаза от слез. - Перестань плакать сейчас же.
Почувствовав прозвучавшую в моем голосе злость, Каррингтон закатилась с новой силой, захлебываясь от плача. Любой, услышав в этот момент с улицы ее крик, определенно решил бы, что тут происходит смертоубийство.
В дверь постучали. Ничего не видя перед собой, я потащилась к двери, моля Бога, чтобы это оказалась мама, у которой не состоялся ужин и она вернулась домой. С извивающимся ребенком на руках я открыла дверь и сквозь туман слез увидела на пороге высокую фигуру Харди Кейтса. Господи! Я не могла решить, был ли он тем, кого я больше всего хотела видеть, или, напротив, тем, кого я хотела видеть в последнюю очередь.
- Либерти... - Он вошел, озадаченно глядя на меня. - Что происходит? С ребенком все в порядке? Тебя кто-то обидел?
Я помотала головой и собралась было заговорить, но вместо этого вдруг заревела так же горько и безудержно, как Каррингтон. У меня из рук взяли ребенка, и я вздохнула с облегчением. Харди прижал девочку к своему плечу, и она мгновенно успокоилась.
- А я думаю, дай зайду узнаю, как ты тут, - сказал он.
- О, у меня все просто замечательно, - отозвалась я, вытирая рукавом глаза, из которых градом катились слезы.
Харди свободной рукой привлек меня к себе.
- Ну-ка, - пробормотал он в мои волосы, - расскажи мне, в чем дело, детка.
Я, рыдая, залепетала о математике, о грудных детях и о том, что недосыпаю, а ладонь Харди медленно двигалась по моей спине. Две воющие женщины в руках, казалось, не смутили его, и он прижимал нас обеих к себе до тех пор, пока в трейлере все не стихло.
- У меня в заднем кармане носовой платок, - сказал он, скользнув губами по моей мокрой щеке.
Я запустила пальцы в карман Харди и, коснувшись его крепкого зада, покраснела. Затем поднесла платок к носу и резко высморкалась. А Каррингтон громко рыгнула. Я удрученно покачала головой, слишком усталая, чтобы стыдиться из-за того, что мы с сестрой своим видом способны внушить отвращение, причиняем другим беспокойство и совершенно себя распустили.
Харди издал смешок. Слегка наклонив мою голову назад, он заглянул в мои покрасневшие глаза.
- Ну и видок у тебя, - откровенно сказал он. - Ты болеешь или просто устала?
- Устала, - прохрипела я. Он пригладил мои волосы.
- Иди полежи, - сказал он.
Предложение звучало так заманчиво и так невероятно, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать новый поток рыданий.
- Я не могу... ребенок... контрольная по математике.
- Иди приляг, - мягко повторил Харди. - Я разбужу тебя через час.
- Но...
- Не спорь. - Он тихонько подтолкнул меня по направлению к спальне. - Иди, иди.
Переложив свою ответственность на другого, я ощутила ни с чем не сравнимое облегчение. Я обессиленно, как будто пробираясь по зыбучим пескам, побрела в спальню и свалилась на кровать. Мое истерзанное сознание настойчиво повторяло, что не следовало обременять своими заботами Харди. По крайней мере нужно было объяснить, как готовить молочную смесь, где лежат подгузники и влажные салфетки. Но я заснула, едва моя голова коснулась подушки.
Казалось, прошло не более пяти минут, когда я почувствовала руку Харди на своем плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Кроватка ее стояла в моей комнате, и поэтому, услышав ее первая, я обычно сама вставала к ней по ночам. Каррингтон просыпалась по три-четыре раза за ночь. Вскоре я приучилась перед тем, как лечь спать, заранее готовить бутылочки и ставить их в ряд в холодильнике. Мой сон сделался чутким, одно ухо на подушке, другое - в ожидании сигнала от Каррингтон. Едва лишь заслышав ее сопение и ворчание, я мигом вскакивала с постели, бежала греть бутылочку в микроволновке и спешила назад. Следовало все делать быстро, иначе Каррингтон так могла разойтись, что успокоить ее потом было не так просто.
Я обычно сидела в кресле-качалке, постепенно наклоняя бутылочку, чтобы Каррингтон не всосала воздух, а она в это время своими крошечными пальчиками теребила мои руки. Я так уставала, что чувствовала себя как в бреду, ребенок тоже, и мы обе всецело сосредоточивались на том, чтобы поскорее наполнить ее желудок молочной смесью и снова уснуть. Пока она поглощала около четырех унций питания, я держала ее у себя на коленях в сидячем положении, и ее тельце безвольно висло на моей руке, как набитая шариками мягкая игрушка. Как только Каррингтон срыгивала, я клала ее обратно в кроватку и сама, как раненое животное, заползала в постель. Никогда не думала, что могу дойти до такой степени физического изнеможения, которое граничит с болью, или до того, что сон может приобрести для меня такую ценность, что за один лишний его час я буду готова продать душу.
Неудивительно, что мои успехи в школе не впечатляли. По предметам, которые всегда давались мне легко - по английскому, истории и обществознанию, - я по-прежнему успевала. Но по математике мое положение было просто аховым. Каждый день я скатывалась все дальше и дальше вниз. Очередной пробел в знаниях накладывался на следующий, каждый урок становился труднее предыдущего, и в конце концов дошло до того, что я начала приходить на уроки математики с нервными спазмами в желудке и частотой пульса чихуахуа. Итоговая контрольная в середине полугодия являлась решающей: получив на ней плохую отметку, я была обречена пребывать с клеймом отстающей все оставшееся полугодие.
За день до контрольной я чувствовала себя полной развалиной. Мое беспокойство передалось Каррингтон, которая плакала, когда я брала ее на руки, и вопила, когда я клала ее в кроватку. Так совпало, что в тот день маму пригласили поужинать друзья с работы, и это означало, что часов до восьми-девяти ее дома не будет. Я собиралась попросить мисс Марву посидеть с Каррингтон лишних пару часов, но та, когда я пришла к ней за ребенком, встретила меня с прижатым к голове пузырем со льдом. Она сказала, что у нее началась мигрень, и как только я забрала у нее Каррингтон, сразу же собралась, приняв таблетку, лечь в постель.
Мне не было спасения. Даже если б у меня и нашлось время позаниматься, толку от этого вышло бы мало. В состоянии безысходности и в невыносимом отчаянии я прижимала Каррингтон к груди, а та не переставая орала мне в ухо. Хотелось во что бы то ни стало заставить ее замолчать. Так и тянуло заткнуть ей рот рукой, сделать все равно что, лишь бы этот крик прекратился.
- А ну перестань, - выкрикнула я в бешенстве, ощущая, как у меня самой щиплет глаза от слез. - Перестань плакать сейчас же.
Почувствовав прозвучавшую в моем голосе злость, Каррингтон закатилась с новой силой, захлебываясь от плача. Любой, услышав в этот момент с улицы ее крик, определенно решил бы, что тут происходит смертоубийство.
В дверь постучали. Ничего не видя перед собой, я потащилась к двери, моля Бога, чтобы это оказалась мама, у которой не состоялся ужин и она вернулась домой. С извивающимся ребенком на руках я открыла дверь и сквозь туман слез увидела на пороге высокую фигуру Харди Кейтса. Господи! Я не могла решить, был ли он тем, кого я больше всего хотела видеть, или, напротив, тем, кого я хотела видеть в последнюю очередь.
- Либерти... - Он вошел, озадаченно глядя на меня. - Что происходит? С ребенком все в порядке? Тебя кто-то обидел?
Я помотала головой и собралась было заговорить, но вместо этого вдруг заревела так же горько и безудержно, как Каррингтон. У меня из рук взяли ребенка, и я вздохнула с облегчением. Харди прижал девочку к своему плечу, и она мгновенно успокоилась.
- А я думаю, дай зайду узнаю, как ты тут, - сказал он.
- О, у меня все просто замечательно, - отозвалась я, вытирая рукавом глаза, из которых градом катились слезы.
Харди свободной рукой привлек меня к себе.
- Ну-ка, - пробормотал он в мои волосы, - расскажи мне, в чем дело, детка.
Я, рыдая, залепетала о математике, о грудных детях и о том, что недосыпаю, а ладонь Харди медленно двигалась по моей спине. Две воющие женщины в руках, казалось, не смутили его, и он прижимал нас обеих к себе до тех пор, пока в трейлере все не стихло.
- У меня в заднем кармане носовой платок, - сказал он, скользнув губами по моей мокрой щеке.
Я запустила пальцы в карман Харди и, коснувшись его крепкого зада, покраснела. Затем поднесла платок к носу и резко высморкалась. А Каррингтон громко рыгнула. Я удрученно покачала головой, слишком усталая, чтобы стыдиться из-за того, что мы с сестрой своим видом способны внушить отвращение, причиняем другим беспокойство и совершенно себя распустили.
Харди издал смешок. Слегка наклонив мою голову назад, он заглянул в мои покрасневшие глаза.
- Ну и видок у тебя, - откровенно сказал он. - Ты болеешь или просто устала?
- Устала, - прохрипела я. Он пригладил мои волосы.
- Иди полежи, - сказал он.
Предложение звучало так заманчиво и так невероятно, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать новый поток рыданий.
- Я не могу... ребенок... контрольная по математике.
- Иди приляг, - мягко повторил Харди. - Я разбужу тебя через час.
- Но...
- Не спорь. - Он тихонько подтолкнул меня по направлению к спальне. - Иди, иди.
Переложив свою ответственность на другого, я ощутила ни с чем не сравнимое облегчение. Я обессиленно, как будто пробираясь по зыбучим пескам, побрела в спальню и свалилась на кровать. Мое истерзанное сознание настойчиво повторяло, что не следовало обременять своими заботами Харди. По крайней мере нужно было объяснить, как готовить молочную смесь, где лежат подгузники и влажные салфетки. Но я заснула, едва моя голова коснулась подушки.
Казалось, прошло не более пяти минут, когда я почувствовала руку Харди на своем плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98