Удостоверившись, что оружие заряжено, я спрятал его в карман и, забежав в кухонную кладовку, прихватил картонку с кнопками, которые всегда там хранились – мы ими прикрепляли записки на доске объявлений, – после чего направился к пристани.
Тут я добавлю: я считал, что полностью готов к поездке, пока не увидел Жасмин – она сидела возле пироги, сбросив туфли, и курила сигарету.
«Ну что, псих ненормальный, я знаю, куда ты собрался, а твой Папашка говорит, чтобы я оставила тебя в покое. Поэтому я собрала тебе попить в дорогу и завернула в фольгу пару бутербродов. Сумка-холодильник – уже в лодке».
«Как я тебя за это люблю», – сказал я и поцеловал ее, внезапно впервые ощутив, что рядом со мною женщина. Никогда не забуду, как тот поцелуй что-то во мне разжег. И кажется, я тогда чересчур смело сжал ей руку.
Как бы то ни было, в Жасмин, по-моему, ничто не дрогнуло, поэтому я сел в лодку и уже собрался было оттолкнуться от берега, но она закричала:
«Тарквиний Блэквуд, ты что, слабоумный?»
«Нет, мэм, – с сарказмом ответил я, – или вы ожидаете, что я передумаю?»
«Как ты собираешься заставить людей поверить в то, что там видел, если не сделаешь снимков, гений!»
Она сунула руку в карман передника и достала маленький фотоаппарат со вспышкой – сейчас такие продаются повсюду, с пленкой, готовые к работе.
«Слава богу, что ты подумала об этом!» – воскликнул я.
«Можешь помолиться еще раз, гений. И не забудь нажать кнопку вспышки».
Мне захотелось еще раз ее поцеловать, но пирога уже отплыла от берега.
Что касается Гоблина, то он увязался за мной, четко видимый, хотя и полупрозрачный. Он молил меня не ехать и все твердил: «Плохо, Квинн, плохо» – так что пришлось еще раз, правда, вежливо, велеть ему оставить меня в покое. Гоблин пропал, но, подозреваю, по-прежнему витал где-то рядом.
По правде говоря, я решил, что ему деваться некуда. Действительно, куда бы он мог пойти? С недавних пор я начал задумываться, где проводит время Гоблин, когда его нет рядом со мной. И начал терять с ним терпение, о чем уже говорил.
Но вернемся к моему путешествию.
Над водой расползался туман, и сначала болото выглядело манящим и красивым, гармоничным и безмятежным, но очень скоро оно превратилось в зловещую трясину с комарами, кипарисами в цепях и вырезанными на стволах стрелками. В темной воде шныряли какие-то твари, несколько раз я замечал аллигаторов, отчего по спине забегали мурашки.
Снова начала кружиться голова, и это не на шутку меня встревожило. Опять зазвучали голоса, но очень тихо, так что я ничего не мог разобрать. Что же все-таки я услышал? Неужели эти призраки вечно ссорятся? Неркели именно это имела в виду Ревекка, когда говорила, что в жизни не все идет своим чередом?
«Ты не можешь так поступить, ты должен меня отпустить...»
Почему призраки не давали мне возможности четко расслышать каждое слово?
«Я иду, Ревекка, – вслух произнес я. – Только на этот раз будь со мной искренна, Ревекка. Я знаю все твои трюки и все же иду к тебе. Будь честна».
Я продвигался все дальше и дальше по густому зеленому аду замученных деревьев, искореженных лиан, шуршащей листвы и зловонной воды, чувствуя накатывающую дурноту и все глубже погрркая шест. Я изо всех сил старался двигаться как можно быстрее.
«Умоляю тебя... Господи, помоги...»
Я знал, это плачет Ревекка, я знал, она кого-то молит – но кого? Потом, как и в прошлый раз, зазвучал зловещий смех, после чего быстро и зло заговорил чей-то мужской голос. Может, это был Манфред?
Мимо проскользнул аллигатор, блеснув на секунду огромной скользкой спиной. Пирога закачалась, грозя вот-вот перевернуться, затем выправилась, и я поплыл дальше. При мысли об аллигаторе я начал дрожать, ненавидя себя за трусость. Но продолжал плыть дальше.
Каждый раз, когда дурнота становилась особенно сильной, я замедлял ход пироги, боясь упасть, и тогда казалось, будто меня коварно засасывает густая зелень болот, пока я пытаюсь разобрать обрывки слов...
«...Любила тебя, всегда любила, ты обещал. Неаполь. Навсегда, на руинах...»
Потом слышался низкий голос и смех, заглушавший слова.
Так что, их трое? Или больше?
Наконец передо мной замаячила громада мощной постройки. Пирога ткнулась носом в берег, заросший дикой ежевикой, и я от толчка чуть не вывалился за борт. Быстро привязав пирогу к ближайшему дереву – в прошлый раз я забыл это сделать, – я закрепил шест как полагается и отправился вновь исследовать остров.
Он кишел аллигаторами. Я слышал, как они с всплеском возвращаются в болото. Что я буду делать, если наткнусь на какого-нибудь особенно свирепого? Досих пор этого не случалось. Возможно, что никогда и не случится. Я, в общем-то, не очень их боялся, потому что они, как правило, не отличаются агрессивностью и первыми не нападают. Тем не менее, сейчас я впервые оказался в их компании без Папашки или другого взрослого мужчины, знающего, что делать в таких случаях.
Я постоял, прислушался. Но ничего не услышал, кроме скорбного крика птиц. А еще гула – это гудели пчелы и комары. От жары я весь покрылся липким потом.
Дом выглядел таким же необитаемым, как прежде. Но это еще ничего не значило.
Как бы там ни было, в первую очередь меня притягивал к себе мавзолей – или то, чем на самом деле было это сооружение. К нему я и направился, чтобы рассмотреть внимательнее, чем в первый раз.
Никаких дверей – я опять в этом убедился. Так что же все-таки внутри?
Что касается процессии, вырезанной по золоту, то теперь я был уверен, что это римские фигуры и что они изображают скорбь: женщины рыдают, а мужчины бьют себя по лбу сжатыми кулаками.
На последней панели, на которой были изображены только трое плачущих детей, оказалась фоновая гравировка – деталь, которую я прежде не заметил.
В самом углу панели я нащупал изображение горы с острой вершиной, взорвавшейся пламенем, и над всем этим разлилось огромное тяжелое облако. Справа от горы, чуть пониже, находилось изображение маленького города, обнесенного стеной, – он был вырезан до мельчайших деталей, и сразу было ясно, что ему угрожает зловещее облако из взорвавшейся горы.
«Вулкан. Древний Рим. Город. Скорбящие люди». Должно быть, это гора Везувий, а изображенный город не что иное, как знаменитые Помпеи.
Даже я, почти нигде не бывавший, знал всю историю извержения Везувия в семьдесят девятом году нашей эры, когда под пеплом погибли Геркуланум и Помпеи. Их обнаружили только в восемнадцатом веке, и если я и хотел отправиться куда-то за пределы округа Руби-Ривер, то именно на развалины Помпеи. Меня всегда захватывала трагедия этих погибших под пеплом городов, иногда даже причиняя душевную боль.
Конечно, Помпеи и Геркуланум располагались на берегу Неаполитанского залива, а Манфред как раз возил Ревекку в Неаполь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
Тут я добавлю: я считал, что полностью готов к поездке, пока не увидел Жасмин – она сидела возле пироги, сбросив туфли, и курила сигарету.
«Ну что, псих ненормальный, я знаю, куда ты собрался, а твой Папашка говорит, чтобы я оставила тебя в покое. Поэтому я собрала тебе попить в дорогу и завернула в фольгу пару бутербродов. Сумка-холодильник – уже в лодке».
«Как я тебя за это люблю», – сказал я и поцеловал ее, внезапно впервые ощутив, что рядом со мною женщина. Никогда не забуду, как тот поцелуй что-то во мне разжег. И кажется, я тогда чересчур смело сжал ей руку.
Как бы то ни было, в Жасмин, по-моему, ничто не дрогнуло, поэтому я сел в лодку и уже собрался было оттолкнуться от берега, но она закричала:
«Тарквиний Блэквуд, ты что, слабоумный?»
«Нет, мэм, – с сарказмом ответил я, – или вы ожидаете, что я передумаю?»
«Как ты собираешься заставить людей поверить в то, что там видел, если не сделаешь снимков, гений!»
Она сунула руку в карман передника и достала маленький фотоаппарат со вспышкой – сейчас такие продаются повсюду, с пленкой, готовые к работе.
«Слава богу, что ты подумала об этом!» – воскликнул я.
«Можешь помолиться еще раз, гений. И не забудь нажать кнопку вспышки».
Мне захотелось еще раз ее поцеловать, но пирога уже отплыла от берега.
Что касается Гоблина, то он увязался за мной, четко видимый, хотя и полупрозрачный. Он молил меня не ехать и все твердил: «Плохо, Квинн, плохо» – так что пришлось еще раз, правда, вежливо, велеть ему оставить меня в покое. Гоблин пропал, но, подозреваю, по-прежнему витал где-то рядом.
По правде говоря, я решил, что ему деваться некуда. Действительно, куда бы он мог пойти? С недавних пор я начал задумываться, где проводит время Гоблин, когда его нет рядом со мной. И начал терять с ним терпение, о чем уже говорил.
Но вернемся к моему путешествию.
Над водой расползался туман, и сначала болото выглядело манящим и красивым, гармоничным и безмятежным, но очень скоро оно превратилось в зловещую трясину с комарами, кипарисами в цепях и вырезанными на стволах стрелками. В темной воде шныряли какие-то твари, несколько раз я замечал аллигаторов, отчего по спине забегали мурашки.
Снова начала кружиться голова, и это не на шутку меня встревожило. Опять зазвучали голоса, но очень тихо, так что я ничего не мог разобрать. Что же все-таки я услышал? Неужели эти призраки вечно ссорятся? Неркели именно это имела в виду Ревекка, когда говорила, что в жизни не все идет своим чередом?
«Ты не можешь так поступить, ты должен меня отпустить...»
Почему призраки не давали мне возможности четко расслышать каждое слово?
«Я иду, Ревекка, – вслух произнес я. – Только на этот раз будь со мной искренна, Ревекка. Я знаю все твои трюки и все же иду к тебе. Будь честна».
Я продвигался все дальше и дальше по густому зеленому аду замученных деревьев, искореженных лиан, шуршащей листвы и зловонной воды, чувствуя накатывающую дурноту и все глубже погрркая шест. Я изо всех сил старался двигаться как можно быстрее.
«Умоляю тебя... Господи, помоги...»
Я знал, это плачет Ревекка, я знал, она кого-то молит – но кого? Потом, как и в прошлый раз, зазвучал зловещий смех, после чего быстро и зло заговорил чей-то мужской голос. Может, это был Манфред?
Мимо проскользнул аллигатор, блеснув на секунду огромной скользкой спиной. Пирога закачалась, грозя вот-вот перевернуться, затем выправилась, и я поплыл дальше. При мысли об аллигаторе я начал дрожать, ненавидя себя за трусость. Но продолжал плыть дальше.
Каждый раз, когда дурнота становилась особенно сильной, я замедлял ход пироги, боясь упасть, и тогда казалось, будто меня коварно засасывает густая зелень болот, пока я пытаюсь разобрать обрывки слов...
«...Любила тебя, всегда любила, ты обещал. Неаполь. Навсегда, на руинах...»
Потом слышался низкий голос и смех, заглушавший слова.
Так что, их трое? Или больше?
Наконец передо мной замаячила громада мощной постройки. Пирога ткнулась носом в берег, заросший дикой ежевикой, и я от толчка чуть не вывалился за борт. Быстро привязав пирогу к ближайшему дереву – в прошлый раз я забыл это сделать, – я закрепил шест как полагается и отправился вновь исследовать остров.
Он кишел аллигаторами. Я слышал, как они с всплеском возвращаются в болото. Что я буду делать, если наткнусь на какого-нибудь особенно свирепого? Досих пор этого не случалось. Возможно, что никогда и не случится. Я, в общем-то, не очень их боялся, потому что они, как правило, не отличаются агрессивностью и первыми не нападают. Тем не менее, сейчас я впервые оказался в их компании без Папашки или другого взрослого мужчины, знающего, что делать в таких случаях.
Я постоял, прислушался. Но ничего не услышал, кроме скорбного крика птиц. А еще гула – это гудели пчелы и комары. От жары я весь покрылся липким потом.
Дом выглядел таким же необитаемым, как прежде. Но это еще ничего не значило.
Как бы там ни было, в первую очередь меня притягивал к себе мавзолей – или то, чем на самом деле было это сооружение. К нему я и направился, чтобы рассмотреть внимательнее, чем в первый раз.
Никаких дверей – я опять в этом убедился. Так что же все-таки внутри?
Что касается процессии, вырезанной по золоту, то теперь я был уверен, что это римские фигуры и что они изображают скорбь: женщины рыдают, а мужчины бьют себя по лбу сжатыми кулаками.
На последней панели, на которой были изображены только трое плачущих детей, оказалась фоновая гравировка – деталь, которую я прежде не заметил.
В самом углу панели я нащупал изображение горы с острой вершиной, взорвавшейся пламенем, и над всем этим разлилось огромное тяжелое облако. Справа от горы, чуть пониже, находилось изображение маленького города, обнесенного стеной, – он был вырезан до мельчайших деталей, и сразу было ясно, что ему угрожает зловещее облако из взорвавшейся горы.
«Вулкан. Древний Рим. Город. Скорбящие люди». Должно быть, это гора Везувий, а изображенный город не что иное, как знаменитые Помпеи.
Даже я, почти нигде не бывавший, знал всю историю извержения Везувия в семьдесят девятом году нашей эры, когда под пеплом погибли Геркуланум и Помпеи. Их обнаружили только в восемнадцатом веке, и если я и хотел отправиться куда-то за пределы округа Руби-Ривер, то именно на развалины Помпеи. Меня всегда захватывала трагедия этих погибших под пеплом городов, иногда даже причиняя душевную боль.
Конечно, Помпеи и Геркуланум располагались на берегу Неаполитанского залива, а Манфред как раз возил Ревекку в Неаполь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184