– Бог существует, и Бог – это любовь». – И, кивнув в сторону Моны, предостерег Роуан от дальнейших замечаний, а я заметил в ту секунду, что Мона встревоженно отвела взгляд.
«Мне кажется, я скоро это узнаю или вообще ничего не узнаю, – наконец заговорила Мона. – И это будет хуже всего. Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка».
«Этого не случится, – сказал я. – Когда у тебя следующее посещение больницы? Как там все проходит, очень утомительно? Можно мне прийти и посидеть с тобой? Нам позволят поболтать? Или, хочешь, я тебе почитаю?»
«Это было бы чудесно, – сказала Роуан, – но ты скоро устанешь от подобных посещений. Так всегда случается».
«Роуан, ради всего святого, что с тобой такое?» – возмутился Майкл.
Мона принялась хохотать.
«Да, Квинн, – проговорила она сквозь смех, – мне приходится проводить там несколько часов. Лекарства вводят внутривенно, вот я и ношу длинные рукава, чтобы спрятать следы от иголок. Если бы ты пришел, я была бы рада. Тебе необязательно являться на каждый сеанс. И Роуан права. Когда тебе надоест, я сразу пойму».
«Мне стыдно, что я ни разу не спросил позволения навестить тебя во время лечения, – сказал Стирлинг. – Мы столько раз ужинали в „Гранд-Люминьер“, а мне ни разу не пришло это в голову».
«Не думайте, что вы должны были это делать, – сказала Мона – Я смотрю по телевизору самые дурацкие передачи, какие только бывают. Можно сказать, подсела на классические ситкомы. Пусть вас это не волнует».
Мне хотелось поклясться, что навещать Мону мне никогда не надоест. Я бы привозил цветы и томики стихов, чтобы зачитывать вслух, но я понимал, что сейчас за столом все это прозвучит очень неубедительно, поэтому промолчал, решив, что позже, собираясь домой, я спрошу, когда можно будет повидать Мону снова.
«Одно я знаю твердо, – неожиданно заявила Мона. – Когда наступит мой смертный час, я не захочу находиться в Мэйфейровской больнице. Я все еще лелею мечту уйти, как Офелия, уплыть среди цветов по тихо бегущему ручью».
«Не думаю, что это сработает, – сказал Майкл. – Цветы и журчание ручейка – все это, конечно, чудесно, но затем, когда придется тонуть, то ни о каком покое уже говорить не приходится».
«Что ж, тогда я удовлетворюсь просто ложем из цветов, – сказала Мона. – Но их должно быть много. И без всяких там трубочек, иголок, бутылочек морфия и прочих подобных вещей. Если я буду лежать на ложе из цветов, то воду я смогу дофантазировать. И пусть вокруг не будет никаких врачей».
«Обещаю», – сказал Майкл.
Доктор Роуан промолчала.
Наступила тяжелая минута. Я был охвачен ужасом, но заговорить не осмелился.
«Да бросьте вы все, простите, что навела на вас тоску, – сказала Мона. – Квинн, давай я тебя развеселю. А ты вообще читал Гамлета? Может быть, почитаешь мне вслух, когда навестишь меня в больнице?»
«С удовольствием», – ответил я.
Мы все видели эпохальный фильм Кеннета Брана «Гамлет», и всем он очень понравился, и, разумеется, я прекрасно помнил подводную сцену с Офелией. Это был стоп-кадр после длинного описания Гертруды, прекрасно снятый благодаря тому, что Брана – гений, с чем мы все согласились. Мне хотелось рассказать им о предостережении отца Кевинина не разговаривать с призраками, основанном на том, что случилось с Гамлетом, но я сам был не очень уверен, как относиться к этим словам, поэтому промолчал.
Остаток вечера прошел чудесно. Мы о многом успели поговорить. Оказалось, Майкл Карри любит книги так, как любила их моя прежняя учительница – Линелль, и Майкл порадовался за меня, что теперь я буду учиться у Нэша Пенфилда, а еще он считал абсолютно нормальным, что я никогда не ходил в школу.
Доктор Мэйфейр полностью согласилась с мужем, сказав что, вероятно, я ничего не потерял, что за исключением небольшой кучки американских детей из богатых семейств, составляющих ничтожный процент в классах даже самых лучших школ, «организованный процесс обучения» проходит для всех остальных болезненно и неэффективно.
Стирлинг Оливер счел чудесным, что я получаю такое интенсивное образование, он даже задался вопросом, каков был бы результат, если бы такими же благами могло воспользоваться большинство? Что касается Томми, о котором я рассказал, то все согласились, что ему, как и его братишкам и сестренкам, «следует предоставить шанс». И вовсе это никакое не благодеяние – дать возможность ребятишкам узнать другую жизнь.
Все это меня очень удивило, и мне совсем не хотелось возвращаться домой. Я хотел навсегда остаться жить в этом доме с Майклом, Роуан и Моной. Я хотел всегда общаться со Стирлингом. Но в то же время мне не терпелось вернуться домой. Не терпелось снова стать самим собой. Я хотел рассказать Нэшу и тетушке Куин, как хорошо меня здесь приняли. Я хотел сразу приступить к занятиям с Нэшем. Я хотел начать свои визиты к Моне. Я хотел в очередной раз отложить поездку за границу.
Кстати, когда зашла речь о поездке, Майкл высказал предложение: почему бы не отправиться в путешествие на пару недель?
«За это время в Европе можно многое увидеть, – сказал он. – А если нужно выбрать одну страну, тогда позволь мне предложить либо Англию, либо Италию. И ты вернешься оттуда другим человеком».
Всем понравилась его идея. Стирлинг и Роуан тоже предложили Италию. Я вынужден был признать, что мысль хорошая. Такая поездка и тетушку Куин ненадолго успокоит, да и Моне придется ждать недолго, а она поклялась, что очень хочет услышать о всех моих приключениях, когда я вернусь.
Тем временем за мной приехал Клем, и, хотя разговор шел очень оживленный, Майкл как раз рассказывал о собственной поездке в Италию, я понял, что пора прощаться.
Кроме того, я быстро пьянел.
На крыльце я обнял Мону, поклявшись позвонить ей на следующий день и уточнить время, когда она позволит мне навестить ее в больнице.
«Да я целую жизнь там провожу, мой обалденно красивый мальчик, – сказала она. – Выбирай любое время».
«А когда тебе становится особенно тошно?»
«В четыре часа. К этому времени я так устаю, что начинаю плакать».
«Тогда я приеду к двум и останусь столько, сколько ты позволишь».
«Значит, до шести, – сказала она. – Мы тогда поужинаем в „Гранд-Люминьер“».
«Потом ты меня можешь прогнать или терпеть дальше, как пожелаешь. Я буду весь день свободен как птица».
«Ты и вправду любишь меня?»
«Страстно и неугасимо».
Наши прощальные поцелуи были долгими и пьяняще сладостными.
Когда Майкл Карри провожал меня до ворот, которые все-таки открывались ключом, я рассказал ему о таинственном незнакомце, грозившем мне всякими бедами из-за спора по поводу кое-какой недвижимости. Особо подчеркнул, как он угрожал Моне, хвастаясь, что знает и ее имя, и где она живет. К сожалению, моя скороговорка умаляла важность слов, но я старался, как мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
«Мне кажется, я скоро это узнаю или вообще ничего не узнаю, – наконец заговорила Мона. – И это будет хуже всего. Мигнуть и погаснуть, как перегоревшая лампочка».
«Этого не случится, – сказал я. – Когда у тебя следующее посещение больницы? Как там все проходит, очень утомительно? Можно мне прийти и посидеть с тобой? Нам позволят поболтать? Или, хочешь, я тебе почитаю?»
«Это было бы чудесно, – сказала Роуан, – но ты скоро устанешь от подобных посещений. Так всегда случается».
«Роуан, ради всего святого, что с тобой такое?» – возмутился Майкл.
Мона принялась хохотать.
«Да, Квинн, – проговорила она сквозь смех, – мне приходится проводить там несколько часов. Лекарства вводят внутривенно, вот я и ношу длинные рукава, чтобы спрятать следы от иголок. Если бы ты пришел, я была бы рада. Тебе необязательно являться на каждый сеанс. И Роуан права. Когда тебе надоест, я сразу пойму».
«Мне стыдно, что я ни разу не спросил позволения навестить тебя во время лечения, – сказал Стирлинг. – Мы столько раз ужинали в „Гранд-Люминьер“, а мне ни разу не пришло это в голову».
«Не думайте, что вы должны были это делать, – сказала Мона – Я смотрю по телевизору самые дурацкие передачи, какие только бывают. Можно сказать, подсела на классические ситкомы. Пусть вас это не волнует».
Мне хотелось поклясться, что навещать Мону мне никогда не надоест. Я бы привозил цветы и томики стихов, чтобы зачитывать вслух, но я понимал, что сейчас за столом все это прозвучит очень неубедительно, поэтому промолчал, решив, что позже, собираясь домой, я спрошу, когда можно будет повидать Мону снова.
«Одно я знаю твердо, – неожиданно заявила Мона. – Когда наступит мой смертный час, я не захочу находиться в Мэйфейровской больнице. Я все еще лелею мечту уйти, как Офелия, уплыть среди цветов по тихо бегущему ручью».
«Не думаю, что это сработает, – сказал Майкл. – Цветы и журчание ручейка – все это, конечно, чудесно, но затем, когда придется тонуть, то ни о каком покое уже говорить не приходится».
«Что ж, тогда я удовлетворюсь просто ложем из цветов, – сказала Мона. – Но их должно быть много. И без всяких там трубочек, иголок, бутылочек морфия и прочих подобных вещей. Если я буду лежать на ложе из цветов, то воду я смогу дофантазировать. И пусть вокруг не будет никаких врачей».
«Обещаю», – сказал Майкл.
Доктор Роуан промолчала.
Наступила тяжелая минута. Я был охвачен ужасом, но заговорить не осмелился.
«Да бросьте вы все, простите, что навела на вас тоску, – сказала Мона. – Квинн, давай я тебя развеселю. А ты вообще читал Гамлета? Может быть, почитаешь мне вслух, когда навестишь меня в больнице?»
«С удовольствием», – ответил я.
Мы все видели эпохальный фильм Кеннета Брана «Гамлет», и всем он очень понравился, и, разумеется, я прекрасно помнил подводную сцену с Офелией. Это был стоп-кадр после длинного описания Гертруды, прекрасно снятый благодаря тому, что Брана – гений, с чем мы все согласились. Мне хотелось рассказать им о предостережении отца Кевинина не разговаривать с призраками, основанном на том, что случилось с Гамлетом, но я сам был не очень уверен, как относиться к этим словам, поэтому промолчал.
Остаток вечера прошел чудесно. Мы о многом успели поговорить. Оказалось, Майкл Карри любит книги так, как любила их моя прежняя учительница – Линелль, и Майкл порадовался за меня, что теперь я буду учиться у Нэша Пенфилда, а еще он считал абсолютно нормальным, что я никогда не ходил в школу.
Доктор Мэйфейр полностью согласилась с мужем, сказав что, вероятно, я ничего не потерял, что за исключением небольшой кучки американских детей из богатых семейств, составляющих ничтожный процент в классах даже самых лучших школ, «организованный процесс обучения» проходит для всех остальных болезненно и неэффективно.
Стирлинг Оливер счел чудесным, что я получаю такое интенсивное образование, он даже задался вопросом, каков был бы результат, если бы такими же благами могло воспользоваться большинство? Что касается Томми, о котором я рассказал, то все согласились, что ему, как и его братишкам и сестренкам, «следует предоставить шанс». И вовсе это никакое не благодеяние – дать возможность ребятишкам узнать другую жизнь.
Все это меня очень удивило, и мне совсем не хотелось возвращаться домой. Я хотел навсегда остаться жить в этом доме с Майклом, Роуан и Моной. Я хотел всегда общаться со Стирлингом. Но в то же время мне не терпелось вернуться домой. Не терпелось снова стать самим собой. Я хотел рассказать Нэшу и тетушке Куин, как хорошо меня здесь приняли. Я хотел сразу приступить к занятиям с Нэшем. Я хотел начать свои визиты к Моне. Я хотел в очередной раз отложить поездку за границу.
Кстати, когда зашла речь о поездке, Майкл высказал предложение: почему бы не отправиться в путешествие на пару недель?
«За это время в Европе можно многое увидеть, – сказал он. – А если нужно выбрать одну страну, тогда позволь мне предложить либо Англию, либо Италию. И ты вернешься оттуда другим человеком».
Всем понравилась его идея. Стирлинг и Роуан тоже предложили Италию. Я вынужден был признать, что мысль хорошая. Такая поездка и тетушку Куин ненадолго успокоит, да и Моне придется ждать недолго, а она поклялась, что очень хочет услышать о всех моих приключениях, когда я вернусь.
Тем временем за мной приехал Клем, и, хотя разговор шел очень оживленный, Майкл как раз рассказывал о собственной поездке в Италию, я понял, что пора прощаться.
Кроме того, я быстро пьянел.
На крыльце я обнял Мону, поклявшись позвонить ей на следующий день и уточнить время, когда она позволит мне навестить ее в больнице.
«Да я целую жизнь там провожу, мой обалденно красивый мальчик, – сказала она. – Выбирай любое время».
«А когда тебе становится особенно тошно?»
«В четыре часа. К этому времени я так устаю, что начинаю плакать».
«Тогда я приеду к двум и останусь столько, сколько ты позволишь».
«Значит, до шести, – сказала она. – Мы тогда поужинаем в „Гранд-Люминьер“».
«Потом ты меня можешь прогнать или терпеть дальше, как пожелаешь. Я буду весь день свободен как птица».
«Ты и вправду любишь меня?»
«Страстно и неугасимо».
Наши прощальные поцелуи были долгими и пьяняще сладостными.
Когда Майкл Карри провожал меня до ворот, которые все-таки открывались ключом, я рассказал ему о таинственном незнакомце, грозившем мне всякими бедами из-за спора по поводу кое-какой недвижимости. Особо подчеркнул, как он угрожал Моне, хвастаясь, что знает и ее имя, и где она живет. К сожалению, моя скороговорка умаляла важность слов, но я старался, как мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184