для пленения человеческого существа. На цепях я увидел кольца для рук и ног. Вся эта груда железа – безоговорочное свидетельство чьего-то зверства – лежала на обломках человеческого черепа, окруженного густым, темным и вязким на вид веществом.
Я испытал невообразимое отвращение. Меня чуть не вывернуло, но я взял себя в руки и принялся рассматривать черные останки, похожие на смолу, и череп. Только потом я разглядел беловатый порошок – останки разлагающихся костей. В этой же куче лежали обрывки сгнившей ткани и еще что-то яркое, блестящее, увязшее в темной смоле.
Меня обуяла холодная, тупая ярость. Давным-давно здесь произошло что-то неописуемое. А неизвестный обитатель этого дома не навещал его уже как минимум несколько месяцев, но мог вернуться в любой момент.
Я приблизился к черной вязкой лужице, опустился рядом на колени и подобрал блестящий кусочек, совсем не удивившись, что им оказалась одна из сережек, которые были на Ревекке, когда она ко мне приходила. Через несколько секунд мои дрожащие пальцы нашли этой сережке пару. Там же, в тошнотворном месиве, лежала камея Ревекки, которую та носила у горла. Камею я тоже забрал.
Я оцепенел от волнения, но все же не настолько, чтобы не заметить пятой цепи, висевшей отдельно от тех, что удерживали пленницу за руки и ноги, эта цепь тоже была закреплена на стене, а на другом ее конце болтался крюк. Он увяз в темной мерзости, где еще можно было рассмотреть лоскутки ткани и фрагменты волос.
Именно эта пятая цепь ужаснула меня больше всего остального.
По спине у меня пробежали холодные мурашки. Голова закружилась, меня начало качать, и я вновь почувствовал, что Ревекка говорит со мной, что-то шепчет, заливаясь слезами, а потом ее голос окреп и ясно прозвучал в гулкой тишине дома: «Ты не можешь так поступить, не можешь!»
«Только не Ревекка», – прошептал я. Но я знал, что она умерла здесь, я знал, что в течение века ее кости здесь тлели, я знал, что даже сейчас, прямо у меня на глазах, крошечные обитатели болот пожирали то, что от нее осталось, – я разглядел их за работой в отвратительном месиве. Еще немного – и останки исчезнут бесследно.
Это Ревекка меня сюда привела. Я посчитал себя вправе коснуться ее черепа, но, едва это сделал, череп тут же разрушился, превратившись в горстку белого порошка, как и все прочие кости. И зачем только я его трогал! Но сожалеть было поздно.
Внезапно на меня напала жажда действовать. Я поднялся, спрятал серьги и камею в карман, достал охотничий нож – кухонный остался в пироге – и развернулся лицом к лестнице. Никто так и не пришел, это было ясно, но в любую минуту здесь мог кто-то появиться.
И что это был за человек, если он мог сидеть за столом и читать при свечах, когда прямо над его головой находился такой ужас?
«Это место, этот дом был местом пыток, – рассуждал я. – Наверняка мой прапрапрадед Манфред доставлял сюда свои жертвы, и именно здесь Ревекка встретила свою кончину».
Но кто же знал обо всем и ничего не предпринимал? Кто привез сюда чудесный мраморный стол и золотое кресло? Кто был захоронен в том мавзолее без дверей? Все это не умещалось у меня в голове. Меня трясло от возбуждения, но предстояло выяснить еще кое-что.
Подойдя к окнам, я с изумлением обнаружил, что отсюда прекрасно просматривается болото. А еще я разглядел вдали стоявший на возвышении Блэквуд-Мэнор.
Кто бы ни жил в этом доме, кто бы его ни навещал, он мог при желании шпионить за фермой; видеть помимо всего прочего и окна моей комнаты, а также окна кухни. Имей он при себе телескоп или бинокль – а я не обнаружил здесь ни того ни другого, – он мог бы постоянно следить за нами.
Так отчетливо видя собственный дом, я почувствовал холодок страха, но тем не менее воспользовался открывшейся картиной, чтобы свериться по компасу. Я должен был вернуться на ферму, и как можно скорее.
Вновь угрожающе зазвучали голоса. На меня накатило головокружение, я закачался. Дикие крики птиц, казалось, слились с голосом Ревекки. Я был близок к обмороку, но все же из последних сил цеплялся за сознание.
Я спустился вниз, прошел большую комнату и покинул дом, чтобы осмотреть остров. Исследовал каждый доступный дюйм. Да, остров действительно создали кипарисы, посадив его на якорь своих корней. С запада и севера они росли так густо, что заметить его было невозможно. Только с восточного берега, где я высадился из пироги, можно было добраться до дома.
Что касается странного сооружения из гранита и золота, то ничего нового я выяснить не смог, разве что до конца очистил его от глицинии и обнарркил еще много прекрасных фигур. Золота здесь было на умопомрачительную сумму, рассуждал я, но его до сих пор никто не украл; никто, видимо, и не пытался.
Я так страдал от жары, так сильно взмок, так немилосердно был искусан комарами и напуган тоскливыми криками птиц, сливавшимися с едва слышными человеческими голосами, что должен был немедленно оттуда убраться и попасть туда, где мог почувствовать себя в безопасности.
Я прыгнул в пирогу, подхватил шест, оттолкнулся от берега и взял курс к дому.
12
Жасмин поджидала меня у пристани, вне себя от возмущения, что я никого не предупредил, никому не сказал, куда направляюсь, поэтому она места себе не находила; и даже Пэтси приехала – ей, видите ли, приснился сон, будто я в опасности, и она проделала весь путь из Нового Орлеана, чтобы только убедиться, что со мною все в порядке.
«Тетушка Куин ведь тоже здесь? – нетерпеливо поинтересовался я, направляясь вместе с Жасмин в кухню. – А что касается Пэтси, то она приехала из Нового Орлеана, скорее всего, потому, что у нее закончились деньги, так что жди сегодня вечером большой ссоры. Но у меня нет на это времени. Мне нужно рассказать о своей находке. А еще нам нужно немедленно послать за шерифом».
«За шерифом? Это еще зачем? – удивилась Жасмин. – Кстати, ты прав, твоя тетушка Куин действительно вернулась. Приехала с час назад, а тебя нигде не смогли найти, только увидели, что пирога исчезла». – И так далее, и все в таком же духе еще добрых три минуты.
Не успела она закончить свою обличительную речь, как появилась тетушка Куин и кинулась меня обнимать, хотя после поездки по болотам я был весь в грязи. Тетушка, как всегда, воплощала собой саму элегантность: идеально подвитые седые волосы, мягкие зеленые шелка. Если говорить о гардеробе тетушки Куин, то это всегда только шелк, и я не могу представить, что, обняв ее, почувствую под руками другую ткань.
В кухню явилась Пэтси и села за стол напротив меня, тетушка Куин заняла место справа, а Жасмин, поставив передо мной кружку с пивом, устроилась слева.
Я стянул грязные садовые перчатки и одним глотком осушил кружку наполовину.
Жасмин, покачав головой, поднялась, чтобы подлить еще пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
Я испытал невообразимое отвращение. Меня чуть не вывернуло, но я взял себя в руки и принялся рассматривать черные останки, похожие на смолу, и череп. Только потом я разглядел беловатый порошок – останки разлагающихся костей. В этой же куче лежали обрывки сгнившей ткани и еще что-то яркое, блестящее, увязшее в темной смоле.
Меня обуяла холодная, тупая ярость. Давным-давно здесь произошло что-то неописуемое. А неизвестный обитатель этого дома не навещал его уже как минимум несколько месяцев, но мог вернуться в любой момент.
Я приблизился к черной вязкой лужице, опустился рядом на колени и подобрал блестящий кусочек, совсем не удивившись, что им оказалась одна из сережек, которые были на Ревекке, когда она ко мне приходила. Через несколько секунд мои дрожащие пальцы нашли этой сережке пару. Там же, в тошнотворном месиве, лежала камея Ревекки, которую та носила у горла. Камею я тоже забрал.
Я оцепенел от волнения, но все же не настолько, чтобы не заметить пятой цепи, висевшей отдельно от тех, что удерживали пленницу за руки и ноги, эта цепь тоже была закреплена на стене, а на другом ее конце болтался крюк. Он увяз в темной мерзости, где еще можно было рассмотреть лоскутки ткани и фрагменты волос.
Именно эта пятая цепь ужаснула меня больше всего остального.
По спине у меня пробежали холодные мурашки. Голова закружилась, меня начало качать, и я вновь почувствовал, что Ревекка говорит со мной, что-то шепчет, заливаясь слезами, а потом ее голос окреп и ясно прозвучал в гулкой тишине дома: «Ты не можешь так поступить, не можешь!»
«Только не Ревекка», – прошептал я. Но я знал, что она умерла здесь, я знал, что в течение века ее кости здесь тлели, я знал, что даже сейчас, прямо у меня на глазах, крошечные обитатели болот пожирали то, что от нее осталось, – я разглядел их за работой в отвратительном месиве. Еще немного – и останки исчезнут бесследно.
Это Ревекка меня сюда привела. Я посчитал себя вправе коснуться ее черепа, но, едва это сделал, череп тут же разрушился, превратившись в горстку белого порошка, как и все прочие кости. И зачем только я его трогал! Но сожалеть было поздно.
Внезапно на меня напала жажда действовать. Я поднялся, спрятал серьги и камею в карман, достал охотничий нож – кухонный остался в пироге – и развернулся лицом к лестнице. Никто так и не пришел, это было ясно, но в любую минуту здесь мог кто-то появиться.
И что это был за человек, если он мог сидеть за столом и читать при свечах, когда прямо над его головой находился такой ужас?
«Это место, этот дом был местом пыток, – рассуждал я. – Наверняка мой прапрапрадед Манфред доставлял сюда свои жертвы, и именно здесь Ревекка встретила свою кончину».
Но кто же знал обо всем и ничего не предпринимал? Кто привез сюда чудесный мраморный стол и золотое кресло? Кто был захоронен в том мавзолее без дверей? Все это не умещалось у меня в голове. Меня трясло от возбуждения, но предстояло выяснить еще кое-что.
Подойдя к окнам, я с изумлением обнаружил, что отсюда прекрасно просматривается болото. А еще я разглядел вдали стоявший на возвышении Блэквуд-Мэнор.
Кто бы ни жил в этом доме, кто бы его ни навещал, он мог при желании шпионить за фермой; видеть помимо всего прочего и окна моей комнаты, а также окна кухни. Имей он при себе телескоп или бинокль – а я не обнаружил здесь ни того ни другого, – он мог бы постоянно следить за нами.
Так отчетливо видя собственный дом, я почувствовал холодок страха, но тем не менее воспользовался открывшейся картиной, чтобы свериться по компасу. Я должен был вернуться на ферму, и как можно скорее.
Вновь угрожающе зазвучали голоса. На меня накатило головокружение, я закачался. Дикие крики птиц, казалось, слились с голосом Ревекки. Я был близок к обмороку, но все же из последних сил цеплялся за сознание.
Я спустился вниз, прошел большую комнату и покинул дом, чтобы осмотреть остров. Исследовал каждый доступный дюйм. Да, остров действительно создали кипарисы, посадив его на якорь своих корней. С запада и севера они росли так густо, что заметить его было невозможно. Только с восточного берега, где я высадился из пироги, можно было добраться до дома.
Что касается странного сооружения из гранита и золота, то ничего нового я выяснить не смог, разве что до конца очистил его от глицинии и обнарркил еще много прекрасных фигур. Золота здесь было на умопомрачительную сумму, рассуждал я, но его до сих пор никто не украл; никто, видимо, и не пытался.
Я так страдал от жары, так сильно взмок, так немилосердно был искусан комарами и напуган тоскливыми криками птиц, сливавшимися с едва слышными человеческими голосами, что должен был немедленно оттуда убраться и попасть туда, где мог почувствовать себя в безопасности.
Я прыгнул в пирогу, подхватил шест, оттолкнулся от берега и взял курс к дому.
12
Жасмин поджидала меня у пристани, вне себя от возмущения, что я никого не предупредил, никому не сказал, куда направляюсь, поэтому она места себе не находила; и даже Пэтси приехала – ей, видите ли, приснился сон, будто я в опасности, и она проделала весь путь из Нового Орлеана, чтобы только убедиться, что со мною все в порядке.
«Тетушка Куин ведь тоже здесь? – нетерпеливо поинтересовался я, направляясь вместе с Жасмин в кухню. – А что касается Пэтси, то она приехала из Нового Орлеана, скорее всего, потому, что у нее закончились деньги, так что жди сегодня вечером большой ссоры. Но у меня нет на это времени. Мне нужно рассказать о своей находке. А еще нам нужно немедленно послать за шерифом».
«За шерифом? Это еще зачем? – удивилась Жасмин. – Кстати, ты прав, твоя тетушка Куин действительно вернулась. Приехала с час назад, а тебя нигде не смогли найти, только увидели, что пирога исчезла». – И так далее, и все в таком же духе еще добрых три минуты.
Не успела она закончить свою обличительную речь, как появилась тетушка Куин и кинулась меня обнимать, хотя после поездки по болотам я был весь в грязи. Тетушка, как всегда, воплощала собой саму элегантность: идеально подвитые седые волосы, мягкие зеленые шелка. Если говорить о гардеробе тетушки Куин, то это всегда только шелк, и я не могу представить, что, обняв ее, почувствую под руками другую ткань.
В кухню явилась Пэтси и села за стол напротив меня, тетушка Куин заняла место справа, а Жасмин, поставив передо мной кружку с пивом, устроилась слева.
Я стянул грязные садовые перчатки и одним глотком осушил кружку наполовину.
Жасмин, покачав головой, поднялась, чтобы подлить еще пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184