Так и
рубанул тот, что пометил брюки Шпындро пятном: вывести в люди!..
И вывела! Шпындро ел, методично уничтожая белую рыбу с ближайших блюд
и успевая приметить, что из вкусненького притаилось в отдалении.
Мордасов отодвинулся от стола, поднялся, подошел к комоду, поправил
цветы, обрамляющие портрет, замер спиной к столу, и все видели, как по
натянутой ткани пиджака пробегают, сотрясая Мордасова, волны дрожи.
Пепельноволосая взглянула на Шпындро и улыбнулась. Игорь Иванович -
единственный напоминал здесь ее клиентов - промытый, солидный, знающий
себе цену.
Проститутка? Шпындро улыбнулся в ответ. Подумаешь, не волком же на
нее, чего крысится, если не знать, вполне достойная женщина, вполне можно
увлечься. Если не знать! А если знать? Шпындро дотронулся до узла
галстука. Чисто теоретически тоже можно, да и практически: одна такая,
другая этакая, есть отталкивающее скорее в самом слове, а если слово
спрятать, похоронить, то женщина как женщина, борется за себя, как умеет,
и держится на плаву дай бог. Если б в паспорт шлепали штамп, а так, поди
узнай, кто есть кто. Сегодня проститутка, завтра скок замуж, а послезавтра
выбирай любое амплуа: хоть на выезд - страну представляй, хоть в депутаты,
хоть пионеров холь-лелей...
Поминальная братия загомонила, зажевали активнее, руки бесцеремонно
мелькали над столом, глаза блестели, рыжее страшилище с торчащими
протравленными хной вихрами толстыми локтями вляпывалось в верхушки
салатов и громко ойкало в притворном смущении.
Мордасов исключительно пил, к еде ни-ни, маслинки в рот не забросил.
Настурция тревожилась: Колодец застольную меру большей частью соблюдал, но
сейчас, похоже, сорвало с тормозов.
Шпындро подносил регулярно, но без жадности, спешить некуда,
пепельноволосая вовсе не пила: работа не позволяет, прикидывал Шпындро,
ремесло не из легких - горячий цех, всегда в форме, в добром настроении и
здравии, легкая на подъем, улыбайся, хихикай или наоборот напускай на себя
ледяную неприступность, актерствуй, что есть мочи - себе не принадлежишь.
Игорь Иванович бросил с беспокойством взгляд на ободранное кресло, у
телевизора поверх протертых задами его неровностей покоился пакет с
шариковыми ручками, притащенный Шпындро для пуска в оборот - поминки
поминками, а дело делом - лишняя сотня, и еще Шпындро переводил взгляд с
коробок из-под импортной техники, пылившихся под потолком на платяных
шкафах и забитых абонементным дефицитом книжных полках. Мордасов давно
наставил Шпындро - коробки никогда не выбрасывай, без них хана при
толкании, только если чайнику запаришь, даже стишок напел на мелодию "нам
песня строить и жить помогает..." "...новый коробок каждому делу пупок!"
Смысл поначалу ускользнул от Шпындро, а потом все стало прозрачно - прав
Колодец.
Мужчины-поминальщики в основном краснели, знать, выпивка шла на
пользу, Мордасов же серел до неправдоподобия и глаза его, невыразительные
под очками, почти слились с лицом.
Настурция тревожилась не ясными Шпындро обстоятельствами, только
позже догадался, что его переглядывания с пепельноволосой от Настурции не
укрылись: Шпындро порадовался, давно не баловался ревностью, приятная
штука, когда не ты, а тебя, особенно, если безмолвно бьются две красотки,
женщины любому прихотливцу небезразличные; после очередной рюмки Шпындро
решил, что со зла Настурция произвела миловидную, ухоженную женщину
напротив в проститутки. Если по чести сама Настурция святостью не
отличалась - Мордасов понакалякал - именно поэтому Шпындро уверился, что
сегодняшнее ночное кофепитие в уюте Притыки - а что у Настурции гнездо
обустроено по всем правилам, не сомневался, как никак комиссионщица, не
кандидат никому не нужных наук - обещало сладиться.
В этот же вечер по настоянию мужа - извивы судьбы прихотливы - Наташа
Аркадьева отбыла к Крупнякову. Шпындро знал, что у Крупнякова неплохие
контакты с Круговыми, и, не давая жене конкретного задания, заслал ее для
общего прощупывания: вдруг Крупнякову что известно о подпорках Кругова, а
если неизвестно, пусть жена наведет толстогубого хомяка, подтолкнет к
прощупыванию. Шпындро томился незнанием истинной картины противоборства с
Круговым, тревожился не на шутку. Опасения его возросли тем более, когда
так некстати угодил в больницу Филин. Шпындро оставался без прикрытия, не
зная кто стоит за Круговым - ситуация опаснейшая. И хотя все эти годы
Шпындро устраивал "нужники" - приглашал к обильной трапезе нужных людей и
у него хватало и без Филина кому бухнуться в ноги, все ж выход из игры
ключевой фигуры рушил планы и, отрядив жену к Крупнякову, отличавшемуся
умением знать все про всех в достаточно замкнутом мирке, Шпындро боролся
за выезд, а значит, за себя всеми посильными средствами.
Наташа Аркадьева вошла в квартиру Крупнякова не без подъема. На тумбе
красного дерева в коридоре, с которой она сдернула фарфорового пастушка,
отчетливо серела пыльная метка - Крупняков, предполагая, что Аркадьева
заявится скорее раньше, чем позже, оставил отметку, уготовив ей роль
немого укора.
Аркадьева позволила снять с себя легкое пальто, тронула пальцем пыль
на полированной поверхности красного дерева. Крупняков притянул гостью к
себе, поцеловал в затылок под волосами. Аркадьева передернула плечами,
вырвалась, прошла в гостиную: сегодня визит по делу и заходы Крупнякова
только раздражали.
Крупняков готовился, при его почти легендарной скаредности, не на
шутку - стол не большой, но вполне картинный обилием снеди, будто сию
минуту перекочевавшей с прилавков центрального рынка. Крупняков помнил
пристрастие Аркадьевой к соленьям и южным фруктам.
Гостья отметила, что небольшая китайская ваза, которой она уже не раз
восхищалась, предусмотрительно припрятана - исчезла, на остальной
антиквариат, слишком помпезный и безумно дорогой, даже ей не пришло бы в
голову покушаться.
Крупняков, обезопасив себя от повторного раскулачивания, сыпал
сплетнями, фамилии великих, почти великих и вовсе невеликих не сходили с
его уст.
Аркадьева внимала, не перебивая, прикидывая, что перекупить из вещей
в гостиной, более напоминающей запасник музея, после возвращения из
предстоящей поездки; расставлять по местам в своей квартире еще не
преобретенное всегда пленяло Аркадьеву и открывало перспективу: чем еще
себя радовать? Искренним отношением подруг? - она-то знала им цену,
расположением стародавних друзей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
рубанул тот, что пометил брюки Шпындро пятном: вывести в люди!..
И вывела! Шпындро ел, методично уничтожая белую рыбу с ближайших блюд
и успевая приметить, что из вкусненького притаилось в отдалении.
Мордасов отодвинулся от стола, поднялся, подошел к комоду, поправил
цветы, обрамляющие портрет, замер спиной к столу, и все видели, как по
натянутой ткани пиджака пробегают, сотрясая Мордасова, волны дрожи.
Пепельноволосая взглянула на Шпындро и улыбнулась. Игорь Иванович -
единственный напоминал здесь ее клиентов - промытый, солидный, знающий
себе цену.
Проститутка? Шпындро улыбнулся в ответ. Подумаешь, не волком же на
нее, чего крысится, если не знать, вполне достойная женщина, вполне можно
увлечься. Если не знать! А если знать? Шпындро дотронулся до узла
галстука. Чисто теоретически тоже можно, да и практически: одна такая,
другая этакая, есть отталкивающее скорее в самом слове, а если слово
спрятать, похоронить, то женщина как женщина, борется за себя, как умеет,
и держится на плаву дай бог. Если б в паспорт шлепали штамп, а так, поди
узнай, кто есть кто. Сегодня проститутка, завтра скок замуж, а послезавтра
выбирай любое амплуа: хоть на выезд - страну представляй, хоть в депутаты,
хоть пионеров холь-лелей...
Поминальная братия загомонила, зажевали активнее, руки бесцеремонно
мелькали над столом, глаза блестели, рыжее страшилище с торчащими
протравленными хной вихрами толстыми локтями вляпывалось в верхушки
салатов и громко ойкало в притворном смущении.
Мордасов исключительно пил, к еде ни-ни, маслинки в рот не забросил.
Настурция тревожилась: Колодец застольную меру большей частью соблюдал, но
сейчас, похоже, сорвало с тормозов.
Шпындро подносил регулярно, но без жадности, спешить некуда,
пепельноволосая вовсе не пила: работа не позволяет, прикидывал Шпындро,
ремесло не из легких - горячий цех, всегда в форме, в добром настроении и
здравии, легкая на подъем, улыбайся, хихикай или наоборот напускай на себя
ледяную неприступность, актерствуй, что есть мочи - себе не принадлежишь.
Игорь Иванович бросил с беспокойством взгляд на ободранное кресло, у
телевизора поверх протертых задами его неровностей покоился пакет с
шариковыми ручками, притащенный Шпындро для пуска в оборот - поминки
поминками, а дело делом - лишняя сотня, и еще Шпындро переводил взгляд с
коробок из-под импортной техники, пылившихся под потолком на платяных
шкафах и забитых абонементным дефицитом книжных полках. Мордасов давно
наставил Шпындро - коробки никогда не выбрасывай, без них хана при
толкании, только если чайнику запаришь, даже стишок напел на мелодию "нам
песня строить и жить помогает..." "...новый коробок каждому делу пупок!"
Смысл поначалу ускользнул от Шпындро, а потом все стало прозрачно - прав
Колодец.
Мужчины-поминальщики в основном краснели, знать, выпивка шла на
пользу, Мордасов же серел до неправдоподобия и глаза его, невыразительные
под очками, почти слились с лицом.
Настурция тревожилась не ясными Шпындро обстоятельствами, только
позже догадался, что его переглядывания с пепельноволосой от Настурции не
укрылись: Шпындро порадовался, давно не баловался ревностью, приятная
штука, когда не ты, а тебя, особенно, если безмолвно бьются две красотки,
женщины любому прихотливцу небезразличные; после очередной рюмки Шпындро
решил, что со зла Настурция произвела миловидную, ухоженную женщину
напротив в проститутки. Если по чести сама Настурция святостью не
отличалась - Мордасов понакалякал - именно поэтому Шпындро уверился, что
сегодняшнее ночное кофепитие в уюте Притыки - а что у Настурции гнездо
обустроено по всем правилам, не сомневался, как никак комиссионщица, не
кандидат никому не нужных наук - обещало сладиться.
В этот же вечер по настоянию мужа - извивы судьбы прихотливы - Наташа
Аркадьева отбыла к Крупнякову. Шпындро знал, что у Крупнякова неплохие
контакты с Круговыми, и, не давая жене конкретного задания, заслал ее для
общего прощупывания: вдруг Крупнякову что известно о подпорках Кругова, а
если неизвестно, пусть жена наведет толстогубого хомяка, подтолкнет к
прощупыванию. Шпындро томился незнанием истинной картины противоборства с
Круговым, тревожился не на шутку. Опасения его возросли тем более, когда
так некстати угодил в больницу Филин. Шпындро оставался без прикрытия, не
зная кто стоит за Круговым - ситуация опаснейшая. И хотя все эти годы
Шпындро устраивал "нужники" - приглашал к обильной трапезе нужных людей и
у него хватало и без Филина кому бухнуться в ноги, все ж выход из игры
ключевой фигуры рушил планы и, отрядив жену к Крупнякову, отличавшемуся
умением знать все про всех в достаточно замкнутом мирке, Шпындро боролся
за выезд, а значит, за себя всеми посильными средствами.
Наташа Аркадьева вошла в квартиру Крупнякова не без подъема. На тумбе
красного дерева в коридоре, с которой она сдернула фарфорового пастушка,
отчетливо серела пыльная метка - Крупняков, предполагая, что Аркадьева
заявится скорее раньше, чем позже, оставил отметку, уготовив ей роль
немого укора.
Аркадьева позволила снять с себя легкое пальто, тронула пальцем пыль
на полированной поверхности красного дерева. Крупняков притянул гостью к
себе, поцеловал в затылок под волосами. Аркадьева передернула плечами,
вырвалась, прошла в гостиную: сегодня визит по делу и заходы Крупнякова
только раздражали.
Крупняков готовился, при его почти легендарной скаредности, не на
шутку - стол не большой, но вполне картинный обилием снеди, будто сию
минуту перекочевавшей с прилавков центрального рынка. Крупняков помнил
пристрастие Аркадьевой к соленьям и южным фруктам.
Гостья отметила, что небольшая китайская ваза, которой она уже не раз
восхищалась, предусмотрительно припрятана - исчезла, на остальной
антиквариат, слишком помпезный и безумно дорогой, даже ей не пришло бы в
голову покушаться.
Крупняков, обезопасив себя от повторного раскулачивания, сыпал
сплетнями, фамилии великих, почти великих и вовсе невеликих не сходили с
его уст.
Аркадьева внимала, не перебивая, прикидывая, что перекупить из вещей
в гостиной, более напоминающей запасник музея, после возвращения из
предстоящей поездки; расставлять по местам в своей квартире еще не
преобретенное всегда пленяло Аркадьеву и открывало перспективу: чем еще
себя радовать? Искренним отношением подруг? - она-то знала им цену,
расположением стародавних друзей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78