Туз не
догадывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных
пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели - у
приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила дырочку
под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения сдатчице,
вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки и поглаживая
футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно прошелестела:
- Следующий!
Крупняков царил в четырехкомнатном антикварном райке, на кожаном пуфе
у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита Натальи
Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро вскоре
двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость несусветная.
Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу не битая,
шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и подобает
человеку, выезжающему за границу - ах не говорил? - так у него в машине,
знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто вы в сандаловой
роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не запотевало и прочие
наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие скудость жизни и, конечно, вся
эта дребедень перейдет по наследству счастливчику, купившему машину;
посему Крупняков даже не может уяснить себе, отчего вместо решительного -
да! да! - наталкивается на размышления, прикидки и даже опаску; и уж
совсем последнее дело считать, что Крупняков выкраивает свой интерес, он
живет другим - большим искусством можно сказать, а помогает в
купле-продаже по-дружески, давно усвоив, что творить ближнему добро -
наисладчайшая обязанность человека.
Крупняков окутывался клубами аристократического дыма и время от
времени упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии,
такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно
бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказывал.
Люди - выездные, им надо с осторожностью жить, репутация - весь их товар,
уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и покупателя, и
его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под дуновением из
распахнутого окна.
Телефон заплясал на инкрустированном столике с эмалевыми медальонами
на ножках. Крупняков поднял трубку - звонили из прачечной - отцедил пару
слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка машины,
известила, что нашла желающего. Купец взмок и стал походить на родного
брата херувима с медальона на гнутой ножке, что блестела ближе к толстому
колену Крупнякова. Крупняков натурально утерял интерес к купцу и начал
ощутимо тяготиться чужим присутствием. Купец елозил на пуфике, не отрывая
зада от нагретой кожи, с тем же опасением, что Ахилес не отрывал пяту от
земли. Крупняков отбросил вальяжность, как стоптанные донельзя тапки,
брезгливо и не раздумывая, натянул маску суетливой деловитости. Купец
прел, пригвожденный дурным известием, излившимся из телефонной трубки и
корил себя за несговорчивость.
Крупняков выложил козырного туза:
- До следующего раза, любезный... как говорится с моим удовольствием
и...
Не подняться после таких слов даже мертвый не отважился бы. Купец
закряхтел и, прикрывая ладонями зад, будто и впрямь верил, что только с
тыла его и можно взять живьем, распрямился в немалый рост. Засборенная
кожа пуфа разгладилась.
Крупняков тысячи раз видывал это выражение согласия мелькнувшее в
глазах купца. Лопнул гусар, диагностировал Крупняков и представил, как
смачно опишет торги Наталье, весело смеясь и не забыв присовокупить: "Чаю,
зараза, выхлебал ведро - все мои запасы. Липтонок, жасминовый! Так что уж
компенсируй потерю, амортизацией подмогни".
- Согласен, - выдавил купец и ему сразу полегчало, лицо просветлело,
и подрагивание губ прекратилось.
Крупняков безразлично пожал плечами, мол, поезд ушел, мил человек,
посмотрел в окно на город, окутанный вечером - вид и впрямь редкостно
умиротворяющий, прошелестел философично:
- Красотища!
- Что? - Купец попытался опуститься на пуф, но Крупняков острым
взглядом пресек посадку.
- Красотища, говорю.
- В смысле машины? - Купец стоял неловко, будто ему мешали все
конечности одновременно, к тому же дело усугублялось пониманием своей
полной ненужности в этой почти по дворцовому обставленной квартире.
- В смысле вида за окном. - Крупняков завис над подоконником,
высунулся, согнулся пополам, будто хотел вобрать в себя весь этот
расчудесный вид по капельке, выпить без остатка и, так и стоя спиной к
посетителю, внятно произнес:
- У меня дела... прошу извинить...
Далее действо развивалось стремительно. Купец упросил Крупнякова
перезвонить владельцам машины. Крупняков ломался, оба кругами обходили пуф
и Крупняков изучил каждую царапину, каждую потертость и осыпь позолоты с
тисненных рисунков. Дело выгорело. После звонка купец оглядел
громоздившиеся Великой китайской стеной разновысокие шкафы Крупнякова, как
бы намекая: не обмыть ли сделку? Крупняков суть томлений купца ухватил и
сразу, не церемонясь, отмел поползновения еще и выпить за его счет.
Распрощались в коридоре сухо, деловито; Крупняков, поматывая помпоном на
витом поясе тяжелого, будто шитого из театральных бархатных штор халата с
оторочкой по шалевому воротнику, привычно бормотал: если что, звоните...
если что, звоните... придвигая гостя все ближе к дверям лифта.
Рубиновый глазок на облупленном стальном коробе засвидетельствовал,
что шахта поглотила купца. Крупняков вернулся в квартиру, накинул все
цепочки, привел в движение все задвижки, достал бутылку потустороннего
ликера и, налив щедрую рюмаху, вписал в листок прихода четырехзначную
цифру.
Наташа осуждала крохоборство мужа, стычки иногда разгорались из-за
баночки гуталина; Шпындро вылизывал донце чуть ли не языком; или из-за
тюбика пасты, откуда муж умудрялся выжимать материальное, когда там
давным-давно поселился воздух. Шпындро закручивал жестяной тюбик одному
ему известным способом и тюбик видно от натуги, горя и жестяной боли
плакал слезами пасты, неизвестно как сохранившейся меж слипшихся стенок.
Утренний завтрак всегда отличался особенной тягостью. Наталья кормила
мужа с укором в глазах, но понимала, что отказ от кормления подводит
отношения к опасной грани, за ней разрыв почти неминуем. В этом убеждали
опыт и подруги. Главное, корми! И приземленность этой копеечной мудрости
одновременно с ее отталкивающей и унизительной правильностью и
проверенностью веками превращали для Натальи утренний завтрак в
зубосверлильную, ежедневную пытку, избежать коей никак не удавалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
догадывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных
пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели - у
приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила дырочку
под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения сдатчице,
вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки и поглаживая
футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно прошелестела:
- Следующий!
Крупняков царил в четырехкомнатном антикварном райке, на кожаном пуфе
у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита Натальи
Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро вскоре
двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость несусветная.
Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу не битая,
шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и подобает
человеку, выезжающему за границу - ах не говорил? - так у него в машине,
знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто вы в сандаловой
роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не запотевало и прочие
наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие скудость жизни и, конечно, вся
эта дребедень перейдет по наследству счастливчику, купившему машину;
посему Крупняков даже не может уяснить себе, отчего вместо решительного -
да! да! - наталкивается на размышления, прикидки и даже опаску; и уж
совсем последнее дело считать, что Крупняков выкраивает свой интерес, он
живет другим - большим искусством можно сказать, а помогает в
купле-продаже по-дружески, давно усвоив, что творить ближнему добро -
наисладчайшая обязанность человека.
Крупняков окутывался клубами аристократического дыма и время от
времени упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии,
такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно
бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказывал.
Люди - выездные, им надо с осторожностью жить, репутация - весь их товар,
уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и покупателя, и
его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под дуновением из
распахнутого окна.
Телефон заплясал на инкрустированном столике с эмалевыми медальонами
на ножках. Крупняков поднял трубку - звонили из прачечной - отцедил пару
слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка машины,
известила, что нашла желающего. Купец взмок и стал походить на родного
брата херувима с медальона на гнутой ножке, что блестела ближе к толстому
колену Крупнякова. Крупняков натурально утерял интерес к купцу и начал
ощутимо тяготиться чужим присутствием. Купец елозил на пуфике, не отрывая
зада от нагретой кожи, с тем же опасением, что Ахилес не отрывал пяту от
земли. Крупняков отбросил вальяжность, как стоптанные донельзя тапки,
брезгливо и не раздумывая, натянул маску суетливой деловитости. Купец
прел, пригвожденный дурным известием, излившимся из телефонной трубки и
корил себя за несговорчивость.
Крупняков выложил козырного туза:
- До следующего раза, любезный... как говорится с моим удовольствием
и...
Не подняться после таких слов даже мертвый не отважился бы. Купец
закряхтел и, прикрывая ладонями зад, будто и впрямь верил, что только с
тыла его и можно взять живьем, распрямился в немалый рост. Засборенная
кожа пуфа разгладилась.
Крупняков тысячи раз видывал это выражение согласия мелькнувшее в
глазах купца. Лопнул гусар, диагностировал Крупняков и представил, как
смачно опишет торги Наталье, весело смеясь и не забыв присовокупить: "Чаю,
зараза, выхлебал ведро - все мои запасы. Липтонок, жасминовый! Так что уж
компенсируй потерю, амортизацией подмогни".
- Согласен, - выдавил купец и ему сразу полегчало, лицо просветлело,
и подрагивание губ прекратилось.
Крупняков безразлично пожал плечами, мол, поезд ушел, мил человек,
посмотрел в окно на город, окутанный вечером - вид и впрямь редкостно
умиротворяющий, прошелестел философично:
- Красотища!
- Что? - Купец попытался опуститься на пуф, но Крупняков острым
взглядом пресек посадку.
- Красотища, говорю.
- В смысле машины? - Купец стоял неловко, будто ему мешали все
конечности одновременно, к тому же дело усугублялось пониманием своей
полной ненужности в этой почти по дворцовому обставленной квартире.
- В смысле вида за окном. - Крупняков завис над подоконником,
высунулся, согнулся пополам, будто хотел вобрать в себя весь этот
расчудесный вид по капельке, выпить без остатка и, так и стоя спиной к
посетителю, внятно произнес:
- У меня дела... прошу извинить...
Далее действо развивалось стремительно. Купец упросил Крупнякова
перезвонить владельцам машины. Крупняков ломался, оба кругами обходили пуф
и Крупняков изучил каждую царапину, каждую потертость и осыпь позолоты с
тисненных рисунков. Дело выгорело. После звонка купец оглядел
громоздившиеся Великой китайской стеной разновысокие шкафы Крупнякова, как
бы намекая: не обмыть ли сделку? Крупняков суть томлений купца ухватил и
сразу, не церемонясь, отмел поползновения еще и выпить за его счет.
Распрощались в коридоре сухо, деловито; Крупняков, поматывая помпоном на
витом поясе тяжелого, будто шитого из театральных бархатных штор халата с
оторочкой по шалевому воротнику, привычно бормотал: если что, звоните...
если что, звоните... придвигая гостя все ближе к дверям лифта.
Рубиновый глазок на облупленном стальном коробе засвидетельствовал,
что шахта поглотила купца. Крупняков вернулся в квартиру, накинул все
цепочки, привел в движение все задвижки, достал бутылку потустороннего
ликера и, налив щедрую рюмаху, вписал в листок прихода четырехзначную
цифру.
Наташа осуждала крохоборство мужа, стычки иногда разгорались из-за
баночки гуталина; Шпындро вылизывал донце чуть ли не языком; или из-за
тюбика пасты, откуда муж умудрялся выжимать материальное, когда там
давным-давно поселился воздух. Шпындро закручивал жестяной тюбик одному
ему известным способом и тюбик видно от натуги, горя и жестяной боли
плакал слезами пасты, неизвестно как сохранившейся меж слипшихся стенок.
Утренний завтрак всегда отличался особенной тягостью. Наталья кормила
мужа с укором в глазах, но понимала, что отказ от кормления подводит
отношения к опасной грани, за ней разрыв почти неминуем. В этом убеждали
опыт и подруги. Главное, корми! И приземленность этой копеечной мудрости
одновременно с ее отталкивающей и унизительной правильностью и
проверенностью веками превращали для Натальи утренний завтрак в
зубосверлильную, ежедневную пытку, избежать коей никак не удавалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78