Хотелось поделиться, что Крупняков пристроил машину на условиях
неожиданно выгодных, хотелось обсудить, куда направить наметившийся резерв
денег, но Шпындро жевал угрюмо, обдумывая свое и не желая вступать в
разговор.
Журнально чистая кухня притихла и белизна ее вызывающе била по глазам
с учетом черноты взаимной неприязни внутри расположившихся на кухне.
Шпындро бредил единственно Филиным и предстоящей битвой за отъезд.
Желающих пруд пруди и за каждым клан, силы, нашептывания, телодвижения
блатующих, глухие угрозы и осязаемое давление. Филин, Филин... чем старик
жив? Дочерями. Через них легче всего подковырнуть его решимость,
пустопорожние принципы, избыть горечь надругательства над совестью и
преподнести желаемое Шпындро за выношенное Филиным самостоятельно, без
участия со стороны.
Игорь Иванович отодвинул кофе, скользнул по Наталье взором бездумно,
не замечая, не удосужившись ни одним мускулом засвидетельствовать, что
перед ним живой человек, тем более близкий, хотя бы по документам. У
Натальи требовалось выспросить, что есть женского и чего не жалко в дар.
Сейчас она начнет морщить лоб, прикидывать, будто не помнит, хотя вся
опись ее имущества по убеждению супруга от вещей крошечных до масштабных и
валютоемких горела неугасимым светом в мозгу жены. Никто не догадывался,
но он знал, что сподвижница - ходячая опись и там, где у других селились
воспоминания, куски пережитого, тронувшее из книг или чужих горестей, у
Натальи размещалась многостолбцовая, многостраничная, как книга судеб,
опись и обширность ее и впрямь не оставляла места ничему постороннему.
- Мне нужны презенты... женские... - Шпындро оглядел набитость кухни
разной разностью, отчетливо понимая, что этот вещный захлеб подвергается
опасности в виду таких просьб, как адресованная сейчас Наталье. Вся его
психоэнергия давным-давно приводила в движение механизм внутри семейных
выгод, на другое куражу не хватало и сейчас - причуды души! - он попытался
представить луг или заснеженную просеку в зимнем лесу, когда ели пушисто
роняют хлопья белизны от прикосновения лыжных палок. Ничего нет проще! И
все же луг не давался, ускользал, расползался неопределенным пятном, и
просека выглядела, как на глянцевой картинке, не настоящей, продуманной до
мелочей, закомнанованной и стерильной и от того холодной не холодом
морозного дня, а льдом безразличия, такого, как например, на работе, когда
все делают вид - упражняются - в причастности к бедам другого, а на деле
ни одна струна не дрогнет в оттренированных десятилетиями душах,
оттренированных не подпускать на пушечный выстрел чужие горести - свои бы
переварить, переступить, перезабыть - что проку в сострадании? уж и дети
знают - пустое и смеются с жестокостью, не понимая скоротечности времени.
Наталья молчала. Обычно такие просьбы не выводили ее из себя или не
выводили так взрывно, как сейчас. Первое, что пришло в голову - у него
кто-то есть - и черт с ним, но одаривать воровок, крадущих причитающиеся
ей по закону ласки и тепло, она не намеревается.
Луг, мелькало в возбужденном мозгу, луг и просека! Дались же некстати
и возникло ощущение, что он уже не способен, разучился вызывать видения
обыденной природы, но без труда выхватывает картинки из журналов - вот
луг, но только журнальный, вот лес, но тоже из журнала - откуда бы тогда
взяться на сосновых верхушках пачке сигарет? - вот море, на горизонте в
волнах плавает флакон духов, а на луче солнца болтаются на цепочке, будто
брезгливо оттопыренная нижняя губа, часы, с отвалившейся золотой крышкой.
Наталья убрала со стола. Шпындро нервно вперился в циферблат -
успеет, как раз к тому мигу, когда Филин забирается в свой кабинет;
попадаться на глаза в подходящий момент важно - успеть ко времени, когда
начальство и повыше Филина заползает в берлоги. Чиновная лежка.
Не стрели медведя в берлоге, злющ апосля зимовки, худ и яр... эх-ма
не стрели...
- Медведь... глупо... - Шпындро и не заметил, как высказался вслух.
Жена посмотрела зло, выковыривая крупицы паясничания, уверовала в его
способности прикидываться, помалу юродствовать.
- Перестань! - Глаза сузились, длинные ресницы враждебно
встопорщились.
Никогда не угасающий бой двоих. Шпындро погладил рукой подпотолочный
холодильник, оттедовский, гвоздь предпоследнего набега, белизна эмали
согревает, блеск никелированных частей заместил зимние видения и если для
большинства призыв - подумай о белом! кончается снежным полем, для него -
гладью холодильной дверцы; призыв - подумай о блеске! напоминает
невыездным гладь моря в безветрие при высоко висящем солнце, а ему блеск
никелированных ручек привычнее; через этот никель пропущены устремления
его жизни, извивы застывшего металла, будто свидетельства давних битв на
неторном пути, а море - оно всеобщее, никак не отражаюшее частички
пережитого именно Шпындро, пережитого по-своему и потому незаменимого и
дорогого. Все любят побеждать и для него самоценны не ордена и почести, а
осязаемые признаки победы, их можно погладить, передвинуть и - не
смейтесь, не нахожу развеселого - продать, как этот фризер.
- Мне нужны презенты... дочерям Филина...
Размытым разговорам с оттенком неопределенности Аркадьева
предпочитала насыщенные фамилиями, именами, конкретикой просьб. Разговор
принял оборот ей понятный, велся в привычных терминах: нужно... фамилия...
дочери... и вдали неколебимо, как холодильник, вырисовывался смысл
разговора, его итог. Отъезд!
Колодец еще утром разложил товар Шпындро, рассортировал и приготовил
к сдаче, один пакет для маляра из автосервиса, другой для перекупщицы из
продмага по прозвищу Гречневая. Ох и люди! Колодец еще приноравливался к
маневрам обогащения, когда Гречневая меняла пятую, не то шестую машину.
Откуда прозвище? Ах, Мордасов, ах Александр Прокопыч, святоша
непонятливый. Четыре года назад нехваткой аж за версту разило, сейчас сама
Гречневая пропиталась пиететом к Колодцу - внушил ей играючи
малоупотребительное словцо: ты ко мне пиететно и я к тебе, Гречневая! Мог
бы пиджак лакостовый Настурции отписать, все ж коллега, дак нет, следую
уговору - тебе первой на просмотр самое-самое. Ну уж и ты поспешай,
ответствуй взаимностью. Свела их Настурция, предварительно сообщив:
"Гречневая - баба крутая, не переусердствуй, ее сама мафия привечает".
Какая мафия? не утерпел Колодец, тогда еще Саня Мордасов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78