Я бы показал вам фото, которые наверняка не попадут в газету. Да поглядите-ка вокруг, прежде чем осуждать ее.
Никто не желал, чтобы ему ставили в вину, будто он не знает положения с жильем в городе и в стране, а рас-
писывает и приукрашивает, не выходя из редакции, действительность. Таких жутких историй у всех полно в запасе. Как раз в общежитиях и бараках было много скандалов, некоторые молодые рабочие уходили со строек в городе только потому, что после десяти вечера к ним никто не имел права зайти; это были восемнадцатилетние, двадцатилетние молодые люди, редко кому из них удавалось получить двухместные комнаты.
— Ясно, это сложнейшая проблема, но можем ли мы, как по мановению волшебной палочки, настроить квартир больше, чем в этом году, в прошлом году?
Сотрудник из возглавляемого Манке отдела экономики назвал цифры жилищного строительства, всем хорошо известные, и накричал на фотографа:
— Так ведь у нас нет и магазина самообслуживания, который можно бы ловко сфотографировать.
На это кто-то насмешливо возразил:
— Но ведь мы и не Бюро находок прекрасных отпрысков, младенец, к слову, совсем не безобразный.
Итак, положение вещей: галдеж в зале, Розвита появляется в коридоре, словно ничего не произошло и она ничего не слышала, Франкенберг мчится в кабинет шефа и дописывает от руки две-три фразы к передовой о Международном женском дне, которую Король охаял и наполовину исчеркал красным карандашом.
— Ох уж мы, женщины,— заметила Янина, когда прочла корректуру статей по своему отделу и свои дополнения,— мы можем поставить на голову то, что мужчины якобы поставили на ноги. И это будет нечто реальное.
11
В театре, помпезном здании периода грюндерства, с лабиринтом коридоров и репетиционной сценой в подвальном этаже, Король появился слишком поздно, он был не в духе, не хотелось ему снова молча смотреть пьесу, а потом пускаться в длиннющие дискуссии.
— Я пьесу читал, не беспокойтесь,— сказал он Вереске, художественному руководителю театра, и молодому бородатому режиссеру.— Мне пьеса не понравилась, не могу объяснить почему, да я и не занимаюсь драматургией, это же компетенция Янины, она открыла этого автора.
Принесли кофе, и последнюю сцену повторили на репетиционной сцене, хотя часть актеров уже надела свои обычные костюмы и была на пути в столовую.
— Скажи хоть словечко, ведь завтра премьера,— попросил Вереска.
Режиссер стал объяснять, как он решил затруднительную сцену — самопознание и смерть вечно хворого профессора литературы, который сбежал на один из болгарских островов и там встретился со своей разведенной женой.
— Я понимаю эту сцену как назревший расчет с половинчатостью, приспособленчеством и конформизмом, это жгучая проблема, ибо ныне она касается многих, так
,я думаю и могу это доказать.
— Так думаешь? — грубо переспросил Король и пошел с Береской, который упорно следовал за ним по пятам, в самый дальний угол подвала, ближе к двери.— И даже можешь доказать?
Проблем, действительно не терпящих отлагательства, было предостаточно, Король мог бы часами говорить о них. Даже те проблемы, что в этот день мучили его, заставили колесить по всей округе — их нужно было еще уладить и довести до конца,— мешали терпеливо слушать горестный монолог на сцене: герой, который всю жизнь вел подлую игру с друзьями и женщинами, с самой жизнью и с политикой. Теперь он громогласно раскаивается, кричит, просит у жены прощения и желает умереть в ее объятиях.
— Ему только власяницы не хватает,— саркастически заметил Король и встал еще до того, как занавес опустился.— Грешник кается, получает прощение и спасается в небытие. Тьфу, черт! Почему бы ему сразу не исчезнуть на небесах или в аду?
Он хотел было идти, но актеры сошли со сцены и бурно его атаковали. Они защищали пьесу и резко отметали все возражения Короля.
— Пьесу надо рассматривать в целом, без шор,— заявил режиссер.— Смерть — такая же законная тема, как рождение, любовь, мир или война, мы ни от чего не должны отмежевываться!
Все горячились, доказывая, что кругом якобы царят узколобость и невежество, что требуется-де медовый оптимизм, а правда никому не нужна: этим можно только отпугнуть публику.
— Хреновый оптимизм! — воскликнула молоденькая дерзкая актриса.— Вам бы только оперетки, все еще розовые очки носите!
А какой-то остряк под хохот остальных заявил:
— Будь наш герой крупным функционером, так наверняка был бы другой конец, он не держал бы речей об ошибках.
— На таком острове во всяком случае,— возразил Король и прислонился к железной двери, ведущей на улицу, которую охотно распахнул бы и захлопнул за собой.— Вместо того чтобы что-то изменить, сваливают всю вину на других,— рассердился он.— Кто спотыкается, пусть убирает камни с дороги, а не целует их, если брякнулся.
Король с раздражением оглядел собравшихся и пожалел, что увлекся и высказал свое мнение в столь грубой форме. По сути дела, его это вообще не касалось, подобные споры ни к чему не вели, публика должна составить себе собственное мнение. Он пришел сюда ради Верески, они были давным-давно знакомы, еще с послевоенных времен в Дрездене. И Янина пробудила его любопытство, она считала автора крупным талантом, восхваляя его до небес, подготовила полполосы для послезавтрашнего номера.
— Я нахожу пьесу скучной, безысходной, ты уж извини,— сказал он Вереске, возвращая рукопись.— Я бы этому жалкому типу в горло вцепился и спросил: чего ты плачешься? Почему не глянул прежде в зеркало? И что, в конце концов, значит эта мышиная возня, если мы всего-навсего присутствовали при осмотре трупа, соборовании и бальзамировании нечистой совести?
Король рывком открыл дверь, хотел глотнуть свежего воздуха. Редко ему было что-то так омерзительно, как эта жалостливость, которую проявил человек, ровесник его сына, ребенок еще, когда кончилась война; он вырос в хаосе переломного периода, когда все начиналось заново, брошен был в водоворот наших бурный дней, которым, надо надеяться, конца не будет, даже если одна-единственная детская коляска вносит некоторое замешательство.
Что пришло бы в голову мне на каком-нибудь острове Черного моря? — спросил себя Король и, достав из кармана трубку, закурил. Или в Монголии, одному в песках пустыни? Воздух, трубка и тишина во дворе подействовали на него благотворно, только Вереска все еще был с ним, поэтому Король заявил ему без обиняков:
— Дружище, мы же не затем работаем до седьмого пота, чтобы эти чокнутые поганили лучшие годы нашей жизни. Играйте пьесу, пусть ее освищут, тогда ты получишь урок, который кое-кому очень нужен.
Король махнул Фреду, тот тут же подъехал и открыл дверцу машины.
— Завтра, на премьере, я никак не смогу быть, да я бы и не вынес этого,— сказал Король, рассеянно глянув на часы, мысленно уже где-то далеко отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Никто не желал, чтобы ему ставили в вину, будто он не знает положения с жильем в городе и в стране, а рас-
писывает и приукрашивает, не выходя из редакции, действительность. Таких жутких историй у всех полно в запасе. Как раз в общежитиях и бараках было много скандалов, некоторые молодые рабочие уходили со строек в городе только потому, что после десяти вечера к ним никто не имел права зайти; это были восемнадцатилетние, двадцатилетние молодые люди, редко кому из них удавалось получить двухместные комнаты.
— Ясно, это сложнейшая проблема, но можем ли мы, как по мановению волшебной палочки, настроить квартир больше, чем в этом году, в прошлом году?
Сотрудник из возглавляемого Манке отдела экономики назвал цифры жилищного строительства, всем хорошо известные, и накричал на фотографа:
— Так ведь у нас нет и магазина самообслуживания, который можно бы ловко сфотографировать.
На это кто-то насмешливо возразил:
— Но ведь мы и не Бюро находок прекрасных отпрысков, младенец, к слову, совсем не безобразный.
Итак, положение вещей: галдеж в зале, Розвита появляется в коридоре, словно ничего не произошло и она ничего не слышала, Франкенберг мчится в кабинет шефа и дописывает от руки две-три фразы к передовой о Международном женском дне, которую Король охаял и наполовину исчеркал красным карандашом.
— Ох уж мы, женщины,— заметила Янина, когда прочла корректуру статей по своему отделу и свои дополнения,— мы можем поставить на голову то, что мужчины якобы поставили на ноги. И это будет нечто реальное.
11
В театре, помпезном здании периода грюндерства, с лабиринтом коридоров и репетиционной сценой в подвальном этаже, Король появился слишком поздно, он был не в духе, не хотелось ему снова молча смотреть пьесу, а потом пускаться в длиннющие дискуссии.
— Я пьесу читал, не беспокойтесь,— сказал он Вереске, художественному руководителю театра, и молодому бородатому режиссеру.— Мне пьеса не понравилась, не могу объяснить почему, да я и не занимаюсь драматургией, это же компетенция Янины, она открыла этого автора.
Принесли кофе, и последнюю сцену повторили на репетиционной сцене, хотя часть актеров уже надела свои обычные костюмы и была на пути в столовую.
— Скажи хоть словечко, ведь завтра премьера,— попросил Вереска.
Режиссер стал объяснять, как он решил затруднительную сцену — самопознание и смерть вечно хворого профессора литературы, который сбежал на один из болгарских островов и там встретился со своей разведенной женой.
— Я понимаю эту сцену как назревший расчет с половинчатостью, приспособленчеством и конформизмом, это жгучая проблема, ибо ныне она касается многих, так
,я думаю и могу это доказать.
— Так думаешь? — грубо переспросил Король и пошел с Береской, который упорно следовал за ним по пятам, в самый дальний угол подвала, ближе к двери.— И даже можешь доказать?
Проблем, действительно не терпящих отлагательства, было предостаточно, Король мог бы часами говорить о них. Даже те проблемы, что в этот день мучили его, заставили колесить по всей округе — их нужно было еще уладить и довести до конца,— мешали терпеливо слушать горестный монолог на сцене: герой, который всю жизнь вел подлую игру с друзьями и женщинами, с самой жизнью и с политикой. Теперь он громогласно раскаивается, кричит, просит у жены прощения и желает умереть в ее объятиях.
— Ему только власяницы не хватает,— саркастически заметил Король и встал еще до того, как занавес опустился.— Грешник кается, получает прощение и спасается в небытие. Тьфу, черт! Почему бы ему сразу не исчезнуть на небесах или в аду?
Он хотел было идти, но актеры сошли со сцены и бурно его атаковали. Они защищали пьесу и резко отметали все возражения Короля.
— Пьесу надо рассматривать в целом, без шор,— заявил режиссер.— Смерть — такая же законная тема, как рождение, любовь, мир или война, мы ни от чего не должны отмежевываться!
Все горячились, доказывая, что кругом якобы царят узколобость и невежество, что требуется-де медовый оптимизм, а правда никому не нужна: этим можно только отпугнуть публику.
— Хреновый оптимизм! — воскликнула молоденькая дерзкая актриса.— Вам бы только оперетки, все еще розовые очки носите!
А какой-то остряк под хохот остальных заявил:
— Будь наш герой крупным функционером, так наверняка был бы другой конец, он не держал бы речей об ошибках.
— На таком острове во всяком случае,— возразил Король и прислонился к железной двери, ведущей на улицу, которую охотно распахнул бы и захлопнул за собой.— Вместо того чтобы что-то изменить, сваливают всю вину на других,— рассердился он.— Кто спотыкается, пусть убирает камни с дороги, а не целует их, если брякнулся.
Король с раздражением оглядел собравшихся и пожалел, что увлекся и высказал свое мнение в столь грубой форме. По сути дела, его это вообще не касалось, подобные споры ни к чему не вели, публика должна составить себе собственное мнение. Он пришел сюда ради Верески, они были давным-давно знакомы, еще с послевоенных времен в Дрездене. И Янина пробудила его любопытство, она считала автора крупным талантом, восхваляя его до небес, подготовила полполосы для послезавтрашнего номера.
— Я нахожу пьесу скучной, безысходной, ты уж извини,— сказал он Вереске, возвращая рукопись.— Я бы этому жалкому типу в горло вцепился и спросил: чего ты плачешься? Почему не глянул прежде в зеркало? И что, в конце концов, значит эта мышиная возня, если мы всего-навсего присутствовали при осмотре трупа, соборовании и бальзамировании нечистой совести?
Король рывком открыл дверь, хотел глотнуть свежего воздуха. Редко ему было что-то так омерзительно, как эта жалостливость, которую проявил человек, ровесник его сына, ребенок еще, когда кончилась война; он вырос в хаосе переломного периода, когда все начиналось заново, брошен был в водоворот наших бурный дней, которым, надо надеяться, конца не будет, даже если одна-единственная детская коляска вносит некоторое замешательство.
Что пришло бы в голову мне на каком-нибудь острове Черного моря? — спросил себя Король и, достав из кармана трубку, закурил. Или в Монголии, одному в песках пустыни? Воздух, трубка и тишина во дворе подействовали на него благотворно, только Вереска все еще был с ним, поэтому Король заявил ему без обиняков:
— Дружище, мы же не затем работаем до седьмого пота, чтобы эти чокнутые поганили лучшие годы нашей жизни. Играйте пьесу, пусть ее освищут, тогда ты получишь урок, который кое-кому очень нужен.
Король махнул Фреду, тот тут же подъехал и открыл дверцу машины.
— Завтра, на премьере, я никак не смогу быть, да я бы и не вынес этого,— сказал Король, рассеянно глянув на часы, мысленно уже где-то далеко отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76