— Я говорю о перспективе... скажем, о ближайшей неделе или месяце. А вдруг мы несовместимы. Я же много старше тебя. Меня мучают мысли о конфликте поколений.
— Я просто обожаю мужчин, которые говорят гадости и мерзости,— сказала она, притягивая его к себе.
Менее чем в ста ярдах от их постели ее отец разговаривал по телефону — открытым текстом, но с опаской — с человеком в Майами ио имени Ирвинг. По правде говоря, он везде фигурировал как Ирвинг—даже в досье трех федеральных агентств, где хранилась исчерпывающая информация об игральных автоматах и про-чем «игорном оборудовании», которым торговала ком-нания Ирвинга. Основную массу продукции фирмы приобретали казино и игорные заведения, которыми владели компаньоны ну очень неразговорчивого партнера Ирвинга — седовласого государственного мужа по имени Майер, у кого было шестимиллионное состояние, тьма приятелей в мафии и малоприятное криминальное прошлое — оно-то и вынудило его. держать компанию Ирвинга в качестве «крыши» для его, Майера, гешефтов.
Если кому-то из мафии, или из Американской зубоврачебной ассоциации, или из Союза герлскаутов Монреаля — сегодня очень трудно уследить за всеми псевдонимами, за которыми скрывается синдикат организованной преступности Соединенных Штатов,— случилось бы попасть в Парадайз-сити, об этом Ирвинг тотчас бы узнал от Майера, потому что Майер знал всех и обладал феноменальной памятью. Майер к тому же был из тех рассудительных граждан, которые терпеть не могут неприятностей и кровопусканий, размышлял Пикелис, и поэтому он всегда выступал посредником в переговорах по мирному и взаимоприемлемому улаживанию любых разногласий.
Но ни одно из этих соображений вслух произнесено по телефону не было, хотя Пикелис сослался на «определенные неприятности», возникшие у него с «людьми, насколько я могу судить, чужими в нашем городе», на что Ирвинг уверил своего доброго клиента, что «завтра я порасспрошу кого надо и постараюсь узнать, может, кто что и слыхал». Майер не любил, когда его беспокоили дома по воскресеньям, ибо в выходные у него пуще обычного пошаливал желчный пузырь, но Ирвинг не сказал об этом в телефонном разговоре, потому что любой агент правоохранительных органов, подключившийся к телефонному кабелю в данный момент, разумеется, и так все досконально знал о желчном пузыре Майера, так что Ирвингу не хотелось лишний раз доставлять этим гнидам удовольствие. Ирвинг был преданным и предусмотрительным малым, он к тому же приходился Майеру племянником со стороны жены. Ирвинг мог сделать для своего дяди практически все что угодно. Можете себе представить, он даже заставил себя полюбить телячьи котлетки с пармезаном — лишь бы умилостивить северных друзей дяди Майера, когда те приезжали погостить в Майами. Трудно не любить этого добрейшего Ирвинга, подумал Пикелис, кладя трубку, хотя никто его почему-то не любил.
Вышедшая в понедельник утренняя газета Парадайз-сити известила читателей, что, как установил коронер Перси Фарнсуорт, покойная Перл Делайла Таббс была зверски изнасилована до и после нанесения ей ножевых ранений, оказавшихся смертельными, и объявила, что судебный процесс по обвинению Сэма Клейтона в изнасиловании и убийстве начнется в четверг. Судья Ральф Гиллйс заявил, что он готов назначить адвоката для
обвиняемого, если Клейтон не сумеет обеспечить себе защиту. Окружной прокурор Рис Эверетт благочестиво отказался комментировать дело во избежание давления на присяжных, по его словам, «руководствуясь духом недавних постановлений Верховного суда Соединенных Штатов», но доверительно сообщил «не для печати», что сексуальные подробности предстоящих слушаний дела произведут шокирующее впечатление на общественность. Криминальный репортер, автор заметки в «Дейли трам-пет», не стал цитировать этих слов, но весьма прозрачно намекнул, что следует ожидать сенсационных свидетельских показаний.
Дело явно вызвало незначительный интерес среди белых представителей среднего класса. Это установил Уил-листон, проводя в то утро свои интервью — ритуал, позволявший ему определить общественные настроения в городе и наметить потенциальных кандидатов для участия в будущем движении сопротивления. Ни один из опрошенных в беседе с ним ни словом не обмолвился о неслыханном преступлении и о готовящемся уголовном процессе, и никто не выказал ни малейшей озабоченности по поводу методов административного управления и действий правоохранительных органов в Парадайз-сити. Только одна домохозяйка, блондинка тридцати одного года, выразила некоторое беспокойство по поводу исполнения ее мужем своих супружеских обязанностей и намекнула, что Уиллистону не стоит торопиться, но никто не заговорил о безнравственности и порочности организации Пикелиса. Горожане даже и не подозревали, что оказались во власти оккупационных сил, размышлял Уиллистон, так чего ж удивляться, что они не поднимаются на борьбу против оккупантов!
Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь изо всех сил хотел доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-
вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности — невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.
Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города фото разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Я просто обожаю мужчин, которые говорят гадости и мерзости,— сказала она, притягивая его к себе.
Менее чем в ста ярдах от их постели ее отец разговаривал по телефону — открытым текстом, но с опаской — с человеком в Майами ио имени Ирвинг. По правде говоря, он везде фигурировал как Ирвинг—даже в досье трех федеральных агентств, где хранилась исчерпывающая информация об игральных автоматах и про-чем «игорном оборудовании», которым торговала ком-нания Ирвинга. Основную массу продукции фирмы приобретали казино и игорные заведения, которыми владели компаньоны ну очень неразговорчивого партнера Ирвинга — седовласого государственного мужа по имени Майер, у кого было шестимиллионное состояние, тьма приятелей в мафии и малоприятное криминальное прошлое — оно-то и вынудило его. держать компанию Ирвинга в качестве «крыши» для его, Майера, гешефтов.
Если кому-то из мафии, или из Американской зубоврачебной ассоциации, или из Союза герлскаутов Монреаля — сегодня очень трудно уследить за всеми псевдонимами, за которыми скрывается синдикат организованной преступности Соединенных Штатов,— случилось бы попасть в Парадайз-сити, об этом Ирвинг тотчас бы узнал от Майера, потому что Майер знал всех и обладал феноменальной памятью. Майер к тому же был из тех рассудительных граждан, которые терпеть не могут неприятностей и кровопусканий, размышлял Пикелис, и поэтому он всегда выступал посредником в переговорах по мирному и взаимоприемлемому улаживанию любых разногласий.
Но ни одно из этих соображений вслух произнесено по телефону не было, хотя Пикелис сослался на «определенные неприятности», возникшие у него с «людьми, насколько я могу судить, чужими в нашем городе», на что Ирвинг уверил своего доброго клиента, что «завтра я порасспрошу кого надо и постараюсь узнать, может, кто что и слыхал». Майер не любил, когда его беспокоили дома по воскресеньям, ибо в выходные у него пуще обычного пошаливал желчный пузырь, но Ирвинг не сказал об этом в телефонном разговоре, потому что любой агент правоохранительных органов, подключившийся к телефонному кабелю в данный момент, разумеется, и так все досконально знал о желчном пузыре Майера, так что Ирвингу не хотелось лишний раз доставлять этим гнидам удовольствие. Ирвинг был преданным и предусмотрительным малым, он к тому же приходился Майеру племянником со стороны жены. Ирвинг мог сделать для своего дяди практически все что угодно. Можете себе представить, он даже заставил себя полюбить телячьи котлетки с пармезаном — лишь бы умилостивить северных друзей дяди Майера, когда те приезжали погостить в Майами. Трудно не любить этого добрейшего Ирвинга, подумал Пикелис, кладя трубку, хотя никто его почему-то не любил.
Вышедшая в понедельник утренняя газета Парадайз-сити известила читателей, что, как установил коронер Перси Фарнсуорт, покойная Перл Делайла Таббс была зверски изнасилована до и после нанесения ей ножевых ранений, оказавшихся смертельными, и объявила, что судебный процесс по обвинению Сэма Клейтона в изнасиловании и убийстве начнется в четверг. Судья Ральф Гиллйс заявил, что он готов назначить адвоката для
обвиняемого, если Клейтон не сумеет обеспечить себе защиту. Окружной прокурор Рис Эверетт благочестиво отказался комментировать дело во избежание давления на присяжных, по его словам, «руководствуясь духом недавних постановлений Верховного суда Соединенных Штатов», но доверительно сообщил «не для печати», что сексуальные подробности предстоящих слушаний дела произведут шокирующее впечатление на общественность. Криминальный репортер, автор заметки в «Дейли трам-пет», не стал цитировать этих слов, но весьма прозрачно намекнул, что следует ожидать сенсационных свидетельских показаний.
Дело явно вызвало незначительный интерес среди белых представителей среднего класса. Это установил Уил-листон, проводя в то утро свои интервью — ритуал, позволявший ему определить общественные настроения в городе и наметить потенциальных кандидатов для участия в будущем движении сопротивления. Ни один из опрошенных в беседе с ним ни словом не обмолвился о неслыханном преступлении и о готовящемся уголовном процессе, и никто не выказал ни малейшей озабоченности по поводу методов административного управления и действий правоохранительных органов в Парадайз-сити. Только одна домохозяйка, блондинка тридцати одного года, выразила некоторое беспокойство по поводу исполнения ее мужем своих супружеских обязанностей и намекнула, что Уиллистону не стоит торопиться, но никто не заговорил о безнравственности и порочности организации Пикелиса. Горожане даже и не подозревали, что оказались во власти оккупационных сил, размышлял Уиллистон, так чего ж удивляться, что они не поднимаются на борьбу против оккупантов!
Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь изо всех сил хотел доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-
вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности — невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.
Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города фото разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82