Нету чулок. Зато наткнулась на спрятанную подальше пачку сигарет. И теперь вот сижу в синих клубах и тупо размышляю о жизни... Не следовало ли мне сказать, что в Ошупилсе я никогда не была, — может, прислали бы машину? Да ладно уж, доберусь как-нибудь и общественным транспортом! Шесть пар автобусов в сутки. Неужто уж пропаду, потеряюсь в своем районе?
7 февраля 1976 года
И куда было так спешить? Не могла поехать следующим рейсом! Ну спроси! За целых полтора часа до начала — вот деревенщина! — сошла с автобуса в Ошупилсе и стала озираться по сторонам в поисках каких-нибудь ориентиров. Обе бумажки, прикрепленные к столбу, не давали нужной информации. На одной — объявление Ошупилсского совхоза:
«Срочно требуются: скотники, трактористы, шоферы (и прочие!)».
Из другой бумажки я узнала, что «граждане, желающие клеймить мясо, должны предъявить внутренние органы».
Мимо протарахтела подвода. Неужели здесь еще ездят на лошадях? Пресно пахло оттепелью. Небо хмурое, воздух прохладный и влажный. То ли дождь сеялся, то ли туман. Сквозь промозглую серость блестели окна каких-то многоэтажных зданий, и я решила, что Дом культуры, видимо, должен быть там, где яркое освещение, пошла в ту сторону, неся в руке чемоданчик с лаковыми рижскими «испанскими сапогами». Подняла воротник, чтобы небесная роса не испортила самодельную прическу. Но морось как жидкий клей вскоре прилепила волосы к вискам и ко лбу.
Впереди блеснули неоновые буквы.
КАФЕ... КАФЕ... КАФЕ... КАФЕ...
Кругом струились запахи кофе и съестного. Времени у меня было в избытке, в кафе я могла спрятаться от дождя, однако зайти с чемоданом казалось неудобно. У встречной женщины я спросила, где Дом культуры. Вам, говорит, в противоположную сторону. От себя добавила, что раньше там была баптистская молельня, а до этого — корчма. Далеко это? Минут десять ходьбы — если через сквер. И пятнадцать — если мимо «хозтоваров», зато там дорога лучше. Поскольку времени у меня все еще было хоть отбавляй, я направилась к «хозтоварам». Может, зайти? Но покупать я ничего не собиралась, а без дела что попусту отирать прилавок... Возле Дома культуры, здания из красного кирпича, уже толклись молодые люди. На ценителей психологической прозы они не похожи. Наверное, пришли на танцы... Дождь усиливался, заблестел тротуар.
Почему это осталось в памяти? Что в этих воспоминаниях такого важного, что они отложились в клетках мозга? Почему кожа все еще чувствует прикосновение оттепели, ноздри щекочет дух конского навоза и кругом витает кофейный аромат, волной катится, едва откроют дверь, за которой я стояла, как мокрый любопытный пес? Отчего еще живы эти разнообразные запахи, усиленные влажностью воздуха? Ведь тот вечер не играл никакой роли в моей жизни. А может, я ошибаюсь? Тогда почему же я не помню почти ничего из всего, что говорилось после (а говорили-то обо мне!)? Почему мне так безразлично, кто что сказал (оценки-то давали мне!)? Куда это все девалось, исчезло без следа? Кануло как камень, опало как пена... Не помню ни фамилий, ни профессий, даже лиц толком не представляю, ну, само собой, если не считать Ундину. Какие они с Иреной разные! Никогда не скажешь, что сестры. Ундина — пышная блондинка, разбитая, смешливая, и смех звонкий, как гриль жаворонка, и прилипчивый, как вирус. Она не читала ни одной моей книги, но отнюдь не видя в этом порока, откровенно сказала, что пришла просто на меня посмотреть и по такому случаю — какая честь! — даже отпросилась с работы: никогда не видела живого писателя, только по телевизору. А мне она хотела показать своих детей. «Винета, Дарис, идте сюда!» Подтолкнула дочку: «Сделай книксен!» И локтем сына: «Щелкни ножкой!» Детям этот балет не давался. Ундина махнула рукой — неслухи! Бабушка балует, а самой муштровать некогда — почти весь день на работе Где же она работает? Профессия очень романтичная — и ха-ха-ха! В каком смысле? Почти всегда можно что-то притащить домой, но «тащиловка эта вполне сообщила она и пригласила меня посетить «Радугу». А что это такое? Неужели не знаете знаменитую на весь район «Радугу»? Нет. Да это кафе!!! Ну если кафе, то знаю, похвалилась я и с важностью добавила, что дошла до самой его двери, больше того — постояла за дверью какое-то время. Она воскликнула: за дверью?! За дверью стоять вам больше ни придется. С этой минуты можете считать, что в «Радуге» у вас блат. Приходите в любой час дня и ночи, спросите Бобковиц или просто Ундину.,. Кем же вы там — директором? Директором?! Поваром!!! Угощу вас фирменными блюдами — «ошупилсский бефстроганов» и «раковые шейки»! Раковыми шейками? Настоящими? Ундина показала жестом, что у меня нет фантазии... Эту пилюлю я проглотила. Когда придется класть зубы на полку, воспользуюсь знакомством! Мы с ней болтали и шумели на весь коридор, который здесь важно зовется фойе, когда две дамы от культуры, с пышными бюстами, нас развели — «Позвольте!» — и потащили меня, как они выразились, на «маленький литературный ужин», который по традиции следовал за литературным словоизвержением. Стол был накрыт на два десятка персон. Подразумевалось, что я буду гвоздем застолья, демонстрируя отменный аппетит, блестящее остроумие и т. д. И тут, в совсем неподходящий момент, мне очень захотелось домой. За стеной уже наяривал оркестр, слышалось шарканье. Я почувствовала, как болят мои ноги (проклятые сапоги!). Хотелось переобуться, но пуще всего тянуло домой. Отчаянно, прозаично и против моей воли меня клонило в сон. После какого-то суперкомплимента по адресу моей особы я неприлично зевнула и не сумела этот факт скрыть. Ирена, подойдя ко мне, тихонько шепнула* «Еще только полчасика! Ну пожалуйста! Ладно?» Гунтар ждет внизу. Он домчит домой за каких-нибудь двадцать минут. В зале беспрерывно гремела музыка. Окна лоснились, за стеклом сеялась тусклая темнота. Может, и Гунтар время от времени поднимал взгляд на окна? Или просто сидел задумавшись под хмурым зимним небом? О чем он думал там на дворе, в оттепель, на февральском дожде? Только он это знал. На мой вопрос, не заждался ли, Гунтар без всяких эмоций отозвался — «дело привычное». В машине было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. А потом со спины мне был виден только крутой затылок, прямые плечи, уверенное, профессиональное движение сильной мужской руки, потянувшейся к переключателю скоростей. Ирена прямо упала на заднее сиденье со мной рядом, чуть не перекинув на себя переднее. При таком старте мотор наверняка должен был заглохнуть, но этого не случилось. И куцая рыжая Джеральдина, смешная и в то же время грозная как разъяренная корова, выскочила из круга света и музыки и, стрекоча подобно огромной швейной машине, понеслась провинциальной улицей, вечереющей и обледенелой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47