.. на профессора похож, в очках и плешь, как у мудреца... у того галстук набок съехал... а этот, о, прямо Ефасавчик, чистый француз, нос с горбинкой... а у того не нос, а огурец...» и так далее. Моих коллег она сортировала по носам, притом в буквальном смысле слова. С выбором фасона дело у меня не клеилось. И в противоположность Янине, которая уже выбрала по фотографии потенциальную жертву, воскликнув: «Ну за этого бы я вышла — хоть с закрытыми глазами!», я ни с места не сдвинулась к тому времени, когда вернулась Винета. Янина вполголоса спросила: «И как? Еще там?» Винета молча кивнула. «Пьет?» Она покачала головой. Янина почему-то вздохнула.
И в этот момент я вновь почувствовала тот самый запах. Откуда он? На кухне бросили в бумаги горящую спичку? На газу калится пустой чайник? Ни Янина, ни Винета ничего не замечали. Сказать? Но прошло пять минут, потом еще пять. Никакого дыма не было. Однако чад не развеивался. Я ощущала его совершенно явственно. Вонь щекотала ноздри так сильно, что я чихнула. «На здоровье!» — пожелала Янина. Я чихнула еще ш еще раз. У меня даже разболелась голова, настолько запах был сильным.
На самом деле пахнет или это моя фантазия? Действительно я что-то чувствую или то мое воображение? Более чем загадочно...
16 мая 1977 года
Опять он! И все становится еще туманнее... Сегодня в автобусе еду вместе с Ундиной. А поскольку автобус не ошупплсский, а румниекский, я спрашиваю, как она от поворота на Румниеки будет добираться в Ощупилс — не встретит ли ее на машине Гунтар. Гунтар?! Чтобы Гунтар встретил?! Он что — ушибленный! Она попробует на перекрестке голосовать, хотя весной, ха-ха-ха, опасно подсаживаться к чужим! Я не поняла — почему именно весной? Почему? Весной же «все самцы становятся бешеные — сперма ударяет в голову!!!» И опять — ха-ха-ха! У нее сегодня выходной? Ну да! По понедельникам и вторникам «Радуга» закрыта. Так что запомните! Но вы там и не показываетесь. В тот раз было невкусно? Боже ты мой, почему невкусно! Вкусно и даже очень! «Раковые шейки» и прочее. Есть какие-нибудь новые чудеса кулинарии? Ундина вздохнула, и довольно демонстративно: иногда чудеса творятся с прежними, старыми чудесами! В каком смысле? Ну, когда, например, «раковые шейки» приходится делать из свинины или когда на вторые блюда привозят «сплошное мыло», так что остается «плюнуть на ГОСТы и пихать в котлеты побольше хлеба, чтобы все на свете не вытекло жиром». Какой приготовишь «весенний салат» без зеленого лука, а когда пришлют лук, нету свежих яиц, «с яйцом лучок намного мягче, а когда он голый, то горький, ха-ха-ха, как поцелуй пьяницы!»
Необычайно живое у нее лицо! И уже с легким загаром. Где и когда успела она загореть — у плиты и котлов в своей «Радуге»? Сколько ей может быть лет? Ирена младше, значит Ундине, надо думать, около тридцати. Или чуть-чуть за тридцать. Она гипнотизировала меня как кролика. При словах «сплошное мыло» ее пухлые губы скривились в таком отвращении, что я и впрямь почувствовала на языке вкус грубого мыла. Когда она воскликнула «плюнуть на ГОСТы», мне тоже, право же, захотелось плюнуть. А конец фразы «с яйцом лучок намного мягче» она произнесла так смачно, что в рот мне набежала слюна.
Ее речь искрилась бенгальским огнем. Я узнала, что «раковые шейки» не ее призвание (смех!), так как в «столице района», где она работала сразу после техникума, ее коньком были кремы и муссы (смех!), и только в «Радуге» она перешла на вторые блюда. Не надо ли вам перца? Если вы совсем на мели, я могу немножко дать. С корицей дело дрянь. Булочки с корицей, как и вообще кондитерские изделия, в кафе возят из цеха. Если хочешь испечь дома по своему вкусу, надо ехать в цех, и «сколько там пекари стянут корицы, то и твое!». И поминутно: ха-ха-ха! Очень с ней было весело (ей-богу, только забурелый меланхолик может устоять против смеха Ундины!).
И вдруг я чуть не подскакиваю: он! Внос ударяет уже знакомый запах. Что это снова? Фантазия предчувствие? Не запах ли это грядущей беды? Но на сей раз вонь заметила не одна я. Кто-то крикнул: «Водитель, в заду что-то горит!» Тот сперва и ухом не повел, потом автобус все же остановил, выпрыгнул из кабины, чем-то снаружи погромыхал, что-то подергал, вернулся. И покатил дальше. Запах, однако, остался и гулял по салону в струях воздуха. Чуткие ноздри Ундины дрогнули. «Не то смолой воняет, ее то серой, —- сказала она, добавив: — Сгорим еще, как в аду, ясным огнем», и за столь зловещим предсказанием последовало неизменное ха-ха-ха! Такого уж грозного оборота события мы все же ие приняли и, хоть и смердя на всю округу, вперед мы все же двигались. Я просила Ундину передать привет Ирене. На что та ответила — «начинает уже помаленьку приходить в себя». Я только рот разинула: от чего?! «Вы разве ничего не знаете? У Ирены были неприятности». Из-за школьного драмкружка? Ундина смотрела удивленно. Нет, из-за статьи. Из-за какой статьи? Ну из-за той, которая в журнале. Я наконец сообразила, что речь о рассказе. Ирена, по словам сестры, «описала в нем свою, сказала «ну хорошо!», а если она говорит: «ну хорошо», то ничего хорошего ждать не приходится: «у этой бабы желчь во рту, а у кого желчь во рту, тому все горько». Боже мой, первый рассказ — и уже охота за ведьмами! А что Ирена? Ах, да что Ирена! Она из тех людей, кто принимает близко к сердцу всякую гадость! «Вот мракобесие, вот средневековье!» Совсем сна лишилась. Как-то ночью она, Ундина, вышла на кухню попить воды. Уже поздно было, часа два, наверное. Ирена стоит в ночной рубашке у окна и смотрит на луну. «Поцапалась с Гунтаром?» Нет, не поцапалась. «А что же ты тут делаешь?» Ничего не делаю. И правда ничего — «после того аборта прямо как лунатик стала». И Ундина прибавила, горько повторяя: «Ах какой подлец... какой мерзавец... какой подонок!» Кто?! Неудобно впрямую задать вопрос, тем более в автобусе, где у всех ушки на макушке. Гунтар?!
Когда я сошла на остановке, из кабины снова выпрыгнул шофер и в несколько шагов меня догнал В руке у него было ведро. Где тут ближайший колодец? Я ответила — мой. Что там такое горит? Он махнул рукой и только спросил — далеко? Да идите за мной. Однако он ушел вперед. Пробовала его догнать — куда там! Не добралась я еще, как слышу — скрипит ворот. Когда шофер тащил ведро назад, я свой вопрос повторила, но и на этот раз осталась ни с чем. Во дворе постояла: может, явится за водой еще? Нет. Мотор чихнул, всхрапнул, и автобус отбыл.
17 мая 1977 года
Льет, льет... льет без раскатов, без шума, без барабанной дроби, морось тихо растворяет ночной свет в ночной темноте, висит в окопном проеме мокрой марлей. Разве таким должен быть майский дождь? Разве может он быть в мае такой? Но дождю нет дела до того, каким он должен быть в мае и каким не должен — моросит себе, накрапывает, сеется, отделяет сеткой капель от белого света, усыпляет покоем, пропитывает бессонницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47