ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

Дорогая Ирена! Вот мой опус и закончен. Сейчас кажется, что вещь готова — и пусть! Я на той стадии сейчас, когда в написанном видишь само совершенство — и пусть! Пусть двадцать четыре часа будет праздник! Я знаю: не позже чем завтра восторг мой лопнет как мыльный пузырь и после пьяной радости настанет жуткое похмелье — мой труд покажется мне чистой ахинеей, состряпанной каким-то кретином. Зато сегодня солнце триумфа в зените, и печет голову, и ничто не отбрасывает тени. И пусть! Завтра мне разонравится решительно все. Мне одинаково будет запретить и самоуверенность, с какой я вещаю с кафедры прозы, и — может, еще больше того — робость, с какой я предлагаю успокоительные капли, не умея вырвать ни одного больного зуба. Однако возможно, что больше всего меня не устроят те страницы, где мне — как целителю душ — следовало бы врачевать, а я — как ведьма в докторском белом халате — делала вивисекцию. Завтра я буду ящерицей, которая потеряла свой хвост. Вместе с законченной вещью от меня отделилась какая-то часть моего существа, и, хотя я прекрасно знаю, что некоторое время спустя у меня отрастет новый хвост, отделение — процесс болезненный. Сегодня я этого еще не чувствую, так как муку снимает наркоз удовлетворения.

Вы — мое первое частое сито, милая Ирена! Когда я благополучно пройду через него, то начну гадать, будут ли меня печатать ответственные редакторы (рискуя хоть и не головой, но, может быть, служебными неприятностями), а после папечатания стану опасаться, не будут. Перевод на русский язык. «Советский писатель», 1986. Ли рвать и метать рассерженные моим детищем моралистки и слать в открытую и анонимно жалобы в Союз писателей и, не дай бог, еще выше, обвиняя меня в том, что в условиях демографического кризиса я не борюсь против разводов и, оборони бог, может быть, даже «проповедую сексуальную распущенность», не припишут ли мне венцы творения «симпатий к женскому авангардизму», не помчится ли Ваша бывшая директриса в ОНО жаловаться, что «изображено все субъективно, и так оно вовсе не было, потому что было совсем иначе» и т. д. Я конечно буду злиться — ведь ставится под угрозу право литератора, мое право писать то, что я считаю, и так, как я считаю нужным, а не просто фотографировать жизнь. И тем не менее буду с тревогой ждать первых рецензий (хотя я и клялась Вам, что критики не боюсь!).


 

И я тоже недавно занималась тем, что листала «Рекламное приложение», которое мне регулярно возят дочери и которое я даже собираю, чтобы под настроение почитать со смесью противоречивых и самой мне непонятных чувств — то ли жалости, то ли отвращения, то ли веселья.
«Симпатичный мужчина — был женат — с незаконченным высшим образованием хочет познакомиться с...»
«Материально обеспеченный молодой мужчина (был женат), по профессии шофер, ищет подругу жизни не старше 25 лет, которая любит путешествовать...»
«Мужчина 32 лет, рост 184 см, непьющий и некурящий...»
Так как «параметры» Гунтара угадывались в нескольких объявлениях, я никак не могла решить, как ни изучала текст, какое из них поместил он. Под конец я бумагу даже потрогала, будто сквозь нее надеялась нащупать его профиль...
Боже мой, милая Ирена, чего только я прошлой ночью тут Вам не написала — при свете дня прямо глядеть совестно. Не принимайте все всерьез, ладно? Попробуйте вылущить рациональное зерно, ладно?
И не совсем это так, что прошлой ночью я только и делала, что с опасением слушала загадочные звуки и с тихой грустью перебирала наши отношения. Я перебирала и кое-что другое... ну как бы это сказать? места, где в в основном развивалось действие нашего романа. Да! И знаете, что получилось? По-моему, довольно знаменатель-пая и весьма современная картина.
Во-первых, это транспорт разных марок местного автокомбината — «ЛАЗы», «ВАЗы», «ГАЗы», «МАЗы» (и как они там еще называются!) от столицы района по маршруту «Ошупилс — через Лесовое», затем — «Волга» таксомоторного парка, затем — «Запорожец» старого образца по прозвищу Джеральдина. Да разрази нас гром, если тут не сказалось явным образом влияние НТР!
Во-вторых, предприятие общего номер... номер забыла! Одним словом — «Радуга». Тоже довольно характерно, правда? Хотя звездочные и прочие космические напитки — и официантки могут это подтвердить под присягой! — мы там потребляли нетипично мало, во всяком случае меньше — пусть это возвысит нас в собственных глазах! — чем приходится алкоголя в новой латышской прозе в среднем на одного индивида. Даже мужчины — они оба у нас были, скажем так, нетипичные! Первый — Гунтар... ну про Гунтара и говорить нечего. Может быть, ради женщины он готов и разбиться, но не способен ради женщины напиться. Второй — Атис, у него принципы, как мне по крайней мере кажется, не столь железные, как у Гунтара, но водить дружбу с Джоном Ячменное Зерно не позволяет характер работы: «сапер ошибается только раз» — сказал он однажды, повторив известное выражение, которое в данном случае надо понимать несколько аллегорически. И Ундина ни к чему на свете, пожалуй, так не безразлична, как к спиртному. Зато отсутствие «этого недостатка», по ее словам, она компенсирует «в других сферах». Где она, интересно, подхватила это шикарное выражение? И наконец Вы: учительница, романтик, энтузиастка, максималистка... Нет, ни в «Радуге», ни где-либо еще мы к бутылке почти не прикладывались, и хмель в голову нам не шибал, языки не развязывал, чему мне надо бы радоваться, однако я — теперь могу Вам со стыдом признаться! — иной раз про себя сетовала на то, сколько материала из-за этого мимо меня проходит. Пьяная болтовня, само собой, не что иное как отбросы. Копаться в них невелика радость, и все-таки, поверьте мне, иной раз там найдешь довольно много полезного. Из того, что связано на свалку, кое-кто и дом построил. И вообще дом своего искусства в прозе многие строят из столь различных материалов — из своих убеждений и своей болезни, из своего опыта и своей слепоты... из пролетающей кометы и одной-единственной капли росы.
Однако Вы — не делайте невинное лицо и не оправдывайтесь! — постоянно заклинали своих близких не рассказывать мне ничего «компрометирующего». Прекрасно помню Ваше просительное и в то же время строгое: «Ну мама!» Или от моих посягательств Вас ограждала отличная интуиция? Или Вы уже прочли у Жюля Рена-ра: «Я люблю людей больше или меньше в зависимости от того, больше или меньше дают они материала для записных книжек» — и намотали это себе на уж?
Очень надеюсь, что эта стопка исписанной бумаги не сделает нас врагами (тьфу, тьфу, тьфу!). Если при чтении что-то вызовет Ваш гнев, всегда помните, что у Вас есть право вето на любое место в рукописи. Эту фразу я подчеркнула, да, Ирена, и без притворства: все, что задевает за живое,— вон! — все, где я не только наступаю на мозоли, но и» лезу в душу стоптанными башмаками,— долой!
И наконец два постскриптума.
Р. 5. 1. Не допускаю ли я ошибку с выбором названия Страшно сожалею, что по легкомыслию уже использовала слово «стресс». Как бы оно сейчас пригодилось! Оно звучало бы научно и в то же время мистически: все его поминают, на него ссылаются, валят на него свои грехи, все точно знают, что он есть, хотя никто в точности не знает — что это. С новым опусом, ей-богу, как с самим нечистым. До позавчерашнего дня он назывался «Равновесие»—и вдруг я переименовала его в «Предательство». Ведь разве Вы в конце концов не предали Ати-са (и может быть, как раз в тот момент, когда Ваша верность была ему всего нужнее)? И разве потом Гунтар не предал Вас (и может быть, именно тогда, когда его верность была Вам всего необходимей!)? И разве, наконец, Вы не предали своей учительской профессии? Ведь Вы любили школу, но из школы ушли. Только одного не осмелюсь утверждать — что Вы совершили предательство по отношению к своему ребенку. И может быть, это — самое главное? А может, существенно то, что Вы совершили предательство по отношению к своему таланту? Не могу решить. Оставляю последнее слово за Вами. Кстати, сомнение насчет заголовка в меня заронил сотрудник весьма почтенного периодического издания, который явился меня уламывать «написать на тему морали — все равно что» и под конец разговора спросил, над чем я сейчас работаю. «Равновесие»? — живо отозвался он. — Интересно узнать — между чем и чем?» Сразу припертая к стенке его вопросом, я спохватилась, что книга и правда ведь не о равновесии, а скорее о невозможности равновесия. Не вдаваясь ни в суть дела, ни в детали, я ответила, что в общем и целом это будет проза о специфических проблемах женщины-литератора. От такого разъяснения он еще больше округлил свои и без того огромные карие, пленительно блестящие глаза: как, разве у женщины-литератора есть еще и специфические проблемы в отличие от литератора-мужчины? В ответ я только хмыкнула, зато, видимо, мефистофельским тоном: холеное, красивое, интеллигентное лицо моего собеседника покраснело, выдавая крайнее смущение. Мне стало его жалко, и я его заверила, что тем не менее все кончится прекрасно: я тогда еще, кстати сказать, твердо решила не вставлять в текст поздравления (в районной газетке) товарищей по работе «Мелите Шкерскан и Атису Колешу в день свадьбы», чтобы не огорчить ту часть читателей, которая хочет закрыть книгу непременно с облегчением, зная, что личная жизнь главного (-й) героя (-ини) устроилась, или хотя бы узреть на горизонте отчетливо светлую перспективу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47