Я села безо всякой задней мысли его брать интервью, но не прошло и десяти минут, как разговор сам собой перешел на перемену местожительства. Нарядный коттедж на Горной улице, где снимают жилье Набурги, принадлежит неким Балтманам. Вы про них не слыхали? А что я могла про них слышать? Чем они знамениты? Садом. На конкурсах постоянно занимают призовые места. Ну, сад действительно чудный! В этот вопрос повестки дня я тоже сумела вставить словцо по существу, присовокупив, что дом, между прочим, тоже недурен. На это Гунтар заметил, что дом не новый, он только лет десять—двенадцать тому назад частично перестроен, но после смерти хозяина уже немного запущен. Вот сейчас, добавил он, в багажнике у него три банки белой эмали, вторую обязательно надо забросить в Ошупилс, чтобы «до морозов еще кое-где навести блеск». Сколько же у них там комнат — одна, две? Фактически одна, но с отдельным входом и еще с маленькой такой темной боковушкой — можно поставить газовую плиту и использовать как кухню. И сколько же берут за такую комнату с отдельным входом и темной боковушкой в придачу? Тридцать пять — о! — да, да, почти рижская цена, однако с правом пользоваться и гаражом, но главное — уголок рта у Гунтара дрогнул — им с Иреной не придется больше «согласовывать свою личную жизнь в высших инстанциях». Ясно. Прописываться на Горной улице они, конечно, не станут. Частники прописывают неохотно, чтобы «не связать себя на всю жизнь» — тоже ясно, хотя в данном случае есть «джентльменское соглашение», так как Малда, хромая девочка, — Иренина ученица. Да и они жить там весь век не собираются, «до пенсии, может» (хм!), все же квартиру получат, хотя пока все это только на бумаге. Распределение? Распределение?! Дом для учителей — на бумаге! Джеральдина дышит на ладан, надо срочно думать о новой машине, она для него не роскошь, а предмет первой необходимости, без своей машины в Риге работать нельзя, тогда из таксопарка надо уходить, а уходить он не хочет, потому что работа ему нравится. Но с тех пор как «Запорожец» на ремонте, добираться туда и обратно стало целой проблемой. Достал шины — «хотя бы обуть Джеральдину», но пока что пришлось оставить у товарища в Иманге. Без машины как без рук! После вечерней смены приходится оставаться в Риге у родичей и ночевать на раскладушке в кухне под раковиной... И вдруг без всякого перехода, словно бы продолжая ту же тему: «Может быть, выключим счетчик?» Я смешалась. Смешалась настолько, что не нашлась что ответить. Но отчего я так сильно смутилась? Черт его знает... Не могу сказать. Задета была тем, что меня не стеснялись? Боялась показаться смешной, твердокаменной, ведь — сколько раз мне приходилось это слышать! — «все крадут»? Крадут начиная с лампочек на лестничных клетках и кончая автомашинами... крадут пекари корицу и повара перец... крадут строители кирпич и журналисты заголовки... крадут шедевры искусства и почтовые поезда, крадут не только свиней с бойни, но даже кобр из него... крадут не только шапки с головы, но даже головы... Что в сравнении со всем этим несчастные рубли, которые к тому же не вытащили из моего кармана, ведь для моего кармана все едино, едем ли мы с включенным счетчиком или с выключенным, так что для меня лично ничего нет легче, чем подарить Гунтару эти несколько рублей.
Нерешительная борьба моей совести происходило конечно не принародно, а, так сказать, на фоне молчания, молчание же издавна считается знаком согласия, поэтому счетчик он выключил, потом, остановив машину, вышел, протянул руку к ветровому стеклу и... Что он сделал? И мы снова поехали.
Дальнейшее происходило примерно так.
— Что вы сделали, Гунтар?
— Секрет фирмы.
— Продайте секрет!
— Зачем вам? Пойдете работать в таксопарк?
— А вдруг захочу вставить в какой-нибудь роман? Он молчал.
— Ну, Гунтар! Скажите цену! Он молчал.
— Гунтар, ну! Даю вам рубль. Он молчал.
— Ладно — два рубля! Ну? Два пятьдесят!.. Три! Гунтар, три рубля! Гунтар!
Он продолжал молчать. Мы ехали все быстрее.
— Не гоните так, Гунтар! Если мы разобьемся, вы ничего не получите за секрет. Вот вам последняя цена — пять!
Снизить скорость ему и в голову не приходит. Мы мчимся по средней полосе, обгоняя всех.
— Гунтар, вы низкий вымогатель! Ну ладно, повторяю — назовите свою цену.
Однако назвать свою цену уже нет времени, если бы даже он захотел, — мы сворачиваем к хутору. Я ВЗГЛЯнула на часы: фантастика — за сорок три минуты! Наконец он открыл рот и изрек, что у меня удивительная способность портить другим настроение. Я засмеялась и сказала, что для меня это вовсе не новость, я слышу это постоянно. Он полюбопытствовал — от кого? От собственного мужа! Теперь засмеялся и Гунтар, протяну! на деньги, не пересчитав, небрежным жестом сунул в карман и— до скорого! — не развернув машину, задним кодом рванул к шоссе.
Иногда кажется — он сумел бы ехать даже боком...
19 октября 1977 года
Ирена прислала письмо — весьма удрученное, но очень и очень человечное! В нечаянном озарении я впервые по-настоящему поняла, как много значит для нее работа в школе. (А что же я думала? Ах, по обыкновению, видимо, не думала ничего...) Фраза «Ведь педагогика не только наука, но также искусство и любовь, культура взаимоотношений, этика и эстетика» могла бы показаться несколько напыщенной, если бы двумя строчками ниже не следовал прокурорский вопрос себе самой, «Но, быть может, я мстительная и низкая?» (Ее упрекали в этом?!) и еще через несколько строк горькая усмешка над своим поражением: «Дон Кихот в юбке проиграл бой с ветряными мельницами», так как Цезарь Висмант ни на консультации, ни на переэкзаменовку демонстративно не явился и все-таки на заседании педсовета большинством голосов переведен в десятый класс. И в роскошном особняке, насколько можно судить, живется ей не ахти как роскошно. Совершенно не справляется с делами. Как уйдет с утра, так вернется иной раз только в сумерки. И по дому ничего не успевает. Начала рассказ — полтора месяца прошло — не может кончить. На кухне еще с позавчерашнего дня «немытая посуда... М-да, как говорится, судьба женщины, и учительницы в особенности.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Здравствуйте, рыцарь Печального Образа!
Может быть, Вы уже срубили крыло какому-нибудь ветряку, а то и разворотили мельницу? Заочно я это сделала, ведь заочно мы все храбрецы. Школьную жизнь я, правду сказать, знаю слабо. Если выслушать Ваших оппонентов, может сказаться, что у героя события помимо влиятельной мамы есть еще какие-то трогающие сердце обстоятельства, раз уж педагогика, как Вы сами пишете, есть и искусство, а в искусстве нет ничего абсолютного, однозначного: что для одного шедевр, то для другого дрянь. Но даже если Вы правы только на пятьдесят процентов, в душе я на Вашей стороне, ибо твердо держусь взгляда, что в жизни все должно быть честно заработано, а на сегодняшний день первое, что человек сам зарабатывает, это отметка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47