Отец не был в трактире с тех пор, как мы приехали на Борнхольм; во всяком случае он ни разу не возвращался домой пьяный. Поэтому я не понимал, отчего мать так резко говорит с ним и как решилась на это. Он стал теперь пить понемножку и выпивал по рюмке всякий раз, как садился за еду, а иногда пропускал и другую. Теперь же мать совсем переменилась, стала более требовательной и властной. И особенно удручало ее, что из ничтожного недельного заработка приходилось каждую субботу откладывать деньги на два литра водки.
С тех пор я часто пускался в дальний путь и навещал дедушку, особенно в первую зиму, пока еще не начал по-настоящему работать у чужих людей. Мать иногда давала мне с собой кусок пшеничной булки или еще что-нибудь; хорошего хлеба у стариков никогда не
водилось. Я клал хлеб в жестяное ведерко, которое приносил обратно домой полным снятого молока или пахтанья.
Старики раз в две недели сбивали масло и были очень рады, когда я приходил к ним и вертел маслобойку. Это была слишком тяжелая работа, часто отнимавшая по пяти-шести часов в день. Сливки, загустевшие и прогоркшие от времени, никак не хотели сбиваться. Когда же наконец масло сбивалось, бабушка отжимала его в тряпке, солила и подкрашивала, а на следующий день дедушка относил в город несколько фунтов горьковатого масла и кошелку яиц, продавал их и делал закупки: немножко леденцов, жевательного табаку и на несколько эре ниток для шитья. Тратил он всегда лишь небольшую часть вырученной суммы: например, если получал две кроны семьдесят пять эре, то расходовал семьдесят пять эре. Кроны он называл «основным фондом», и они откладывались на непредвиденный случай», — старики думали, что вот тогда-то и пригодятся их сбережения.
Эти путешествия в город были крупным событием в однообразной жизни дедушки, не стоило и заводить речи о том, чтобы он позволил кому-нибудь другому продать хотя бы несколько фунтов масла. Бабушка оставалась дома; за последние годы она ни разу не побывала в городе, но всегда так радовалась и хлопотала, как будто ей самой предстояло отправиться в город, и старательно собирала старика еще накануне, словно в дальнюю поездку. Иногда я бежал дедушке навстречу и нес его поклажу в конце пути. И пока комок масла клали в огромную бочку, присоединяя к другим комкам, чтобы, смешав все вместе, превратить их в так называемое «крестьянское» масло, дедушка расхваливал перед женой лавочника свой товар и свою корову.
— Это масло придаст вкус всему, что есть в бочке,— говорил он. — Вы, мадам Йоргенсен, могли бы свободно продать его за первосортное.
Жена лавочника смеялась:
— Да мы ни за какие деньги не согласились бы лишиться вашего масла, Андерс Мортенсен. Что бы мы делали без вас? Ну, идите же к стойке и промочите горло!
В конце стойки стояли в ряд ром, наливки и сладости для женщин и водка для мужчин. Здесь угощались люди победнее; а кто побогаче, шел в «зал» рядом с лавкой.
— Там стоит диван, — громко объяснял мне дедушка. — В зале можно пообедать, и тебе поставят на стол целый графин водки. Но все это только для тех, у кого хватает денег покупать для своих вшей бальные туфли.
Жена лавочника посмотрела на нас, а я потянул дедушку за рукав и стал делать ему знаки; но он продолжал болтать, как будто никого вокруг не было. Вдруг он спохватился и испуганно огляделся.
— Впадаю в детство, как видно, — проговорил он.
— Пожалуй, вы и не выходили из детства, — ехидно заметила жена лавочника. — Потому-то мы все так и любим вас, Андерс Мортенсен.
— Нужно ценить доброе расположение, даже если оно отпускается малыми порциями, — сказал дедушка. — Их можно скатать вместе, выйдет большой ком.
— Да, но первосортного масла не получится. — Лавочница громко рассмеялась.
Я ровно ничего не понимал из всего этого разговора, но со временем мне стало ясно, что дедушку очень любили бедняки, так как он смело говорил правду сильным мира сего, а те по этой самой причине его недолюбливали.
Дедушка был мужчина рослый, статный и крепкий, но голову всегда держал понуро.
— Куда бы я ни заходил, всюду слишком низкие потолки, — говорил он с горечью. — Вот и приходится слегка убавлять себе росту.
И это было верно; его домик был так низок, что дедушке приходилось пригибать голову.
Он гордился своим высоким ростом, отличавшим все мужское поколение в его роду, однако собственные его дети не унаследовали такого роста.
— Тут мать пересилила, — говорил он. — Но, быть может, рост этот еще вернется к кому-нибудь в нашем роду, — всему наступает черед, и хорошему и плохому.
Когда я, сидя с дедушкой за большим столом, помогал ему очищать семена от сорняков, он рассказывал о своем детстве, которое протекало в годы инфляции. В то время страна купалась в деньгах, и вместе с тем была бедна, как никогда раньше. Дедушка, в ту пору семи-восьмилетний мальчуган, поехал как-то со своим отцом в город Рэнне с каким-то товаром. Ехали они на телеге с деревянными осями, которые надо было то и дело смазывать, иначе они загорались. Между колесами телеги висело ведерко с дегтем и плетеные корзины, предназначавшиеся для денег. Поездка заняла несколько дней; дедушкиному отцу пришлось долго препираться с лавочником из-за цены.
— Ладно,—сказал под конец лавочник и швырнул на телегу еще один мешок денег. — Бери эту дрянь, но мешок мне верни.
Крестьянский хутор, где родился дедушка, был очень большой; его можно было, пожалуй, назвать настоящей усадьбой. Родители дедушки держали восемь лошадей, однако животные настолько ослабели от голода, что если ложились, то не могли встать, и их приходилось поднимать палками. С коровами дело обстояло не лучше; к концу зимы обычно приходилось снимать солому с крыши, чтобы прокормить скот. На песчаном берегу урожаи родились плохие; и даже то, что сеяли на одном конце поля, иногда приходилось собирать в другом месте, а то и вовсе вылавливать из моря после шторма.
— Но зато у нас был настоящий крестьянский хутор, — прибавлял дедушка с сознанием собственного достоинства.
Чтобы не умереть с голода, владельцам хутора приходилось время от времени промышлять рыбной ловлей, а когда дедушка стал взрослым, он сделал дальнейший шаг — поселился у моря и стал рыбаком. Женился он на дочери крестьянина из Раннклевена.
— Это была выгодная сделка, — сказал дед, кивая головой. — Жена ведь умела читать, выучилась у отца, --он был передовым человеком для своего времени, а у нее выучился и я. Хорошее дело — уметь читать: можно проверить, откуда пастор свою ученость берет.
Дедушка не жаловал пасторов и объяснял это довольно непонятно, говоря, что пасторы попеременно «поворачивают спину то богу, то пастве».
Наверное, в молодости дедушка был красивым парнем и хорошим рыбаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46