— Вот рыжая чертовка, — говорила мать, — она доведет нас до работного дома!
На самом деле никакого топлива для печки не покупалось, но нам, детям, приходилось немало потрудиться, чтобы собрать сухие водоросли и коровий навоз, натаскать хворосту и выброшенных морем обломков.
— Да вы-то хоть погреетесь около этого чудища, — говорила мать, когда мы, запыхавшись, возвращались со своей ношей. — А я здесь не вижу никакой радости, попала сюда из огня да в полымя.
Встречаясь с красильщиком, мать каждый раз отчитывала его за печку и за плиту, которая тоже была не лучше. Под конец он уже избегал показываться у нас,
— Ну, так я сама у него побываю,— сказала мать.— Он должен будет поставить нам новую печку, хотя бы мне пришлось ради этого вступить в их секту.
Мать обладала особым даром уговаривать людей и вернулась домой, добившись твердого обещания, что нам поставят новую печку или в крайнем случае хорошую подержанную. Но когда мать должна была вместе с красильщиком отправиться к мастеру, чтобы выбрать печку, калитка во двор оказалась запертой.
— Ну, ладно, пройдем через парадное, по-благородному,— сказала мать и побежала сперва прибрежной тропинкой, а потом переулком на главную улицу, куда выходил фасадом жилой дом с красильней. Но в красильне ей сообщили, что хозяин уехал в деревню и вернется не раньше вечера.
— Неужто у «святых» людей такая короткая память, что им приходится прятаться?—только и сказала мать. И пять минут спустя красильщик был уже у нас, потом пошел куда-то вместе с матерью, и у нас появилась неплохая печка.
Теперь нужно было придумать, как удержать тепло в комнате. Из щелей в стенах страшно дуло; мать заставила нас размочить бумагу и законопатить ею щели с помощью старого ножа. Стены мы законопатили, но дощатый потолок был тоже весь в щелях, и оттуда постоянно сыпался всякий сор нам на постели и на стол. Как мы ни заклеивали потолок бумажными полосками— толку не было. Когда по чердаку ходили, бумага начинала рваться.
— Ну, уж миритесь с этим даровым перцем, я ничего больше поделать не могу, — говорила мать.
Отец только ворчал.
Он не нашел работы в городе и вынужден был каждый день шагать в каменоломню на «Адских холмах»— заготовлять булыжник для мостовых. Каменоломня была в полумиле от нас; отцу приходилось вставать в четыре утра, а возвращался он с работы в семь-восемь вечера, усталый и продрогший. Ничтожный недельный заработок, долгий рабочий день. Чтобы заработок был мало-мальски сносным, приходилось работать до ночи, с фонарем. Раза два в неделю я и Георг должны были помогать отцу складывать булыжник или отгребать в сторону осколки помельче — для щебня.
Все это не сулило нам надежд на лучшее будущее. Отец не разговаривал с нами. Вообще я не знавал человека более молчаливого. Язык у него развязывался лишь после выпивки. Но и по его ЛИЦУ И ПО поступкам видно было, что, переселяясь сюда, он надеялся выдвинуться, подняться повыше. И вот где мы очутились: позади всех и ниже всех! Из наших окошек не видно было ни единого жилья. Только беспредельное морское пространство с пароходами и парусниками на горизонте. А со стороны суши — длинная глухая стена дома красильщика. И социальных перегородок между людьми здесь оказалось больше, чем там, откуда мы приехали; на бедняков здесь смотрели сверху вниз. Словом, не было никакой надежды на лучшую долю.
Мать, целый день возившаяся по хозяйству, чувствовала себя одинокой, так как совсем не встречалась с людьми. К кухонному окну, выходившему в сад красильщика, был прибит деревянный ящик, так что дневной свет попадал в кухню только сверху, и из этого окна ничего нельзя было увидеть. А по прибрежной тропинке проходили в гавань или обратно только рыбаки со своими тачками.
— Хоть бы одно окошко с цветочным горшком! И того не увидишь в этой глуши! — жаловалась мать. Морем она не особенно интересовалась; зато ее сильно занимал ящик перед кухонным окном и все то, что он загораживал. Ее взгляд всегда был направлен в ту сторону, когда она мыла посуду. Я стоял рядом, и мать рассказывала мне о саде красильщика. Посреди сада росло большое тутовое дерево с ветвями, свисавшими до самой земли, а под деревом стояли стол и скамьи — настоящая беседка.
— Вон сидит зять красильщика и лижется со своей милой. Думают, что они одни на свете!.. Им и не снится, что доски могут быть прозрачными.
— Разве ты в самом деле видишь сквозь доски, мама?
— А ты как думаешь? Постоишь тут с утра до вечера, глядя на эту ширму, так в конце концов начнешь видеть насквозь.
Это казалось мне вполне правдоподобным. Чтобы освоиться со всем новым и чуждым, конечно, требовались сверхъестественные способности. И я был доволен, что моя мать способна видеть «насквозь». Поэтому мне не так уж приятно было убедиться в один прекрасный день, что она попросту становится на кухонный стол и смотрит в зеркальце, которое поднимает под самый потолок. Я уже начал проникаться уважением к способностям матери и ничего не имел против того, чтобы они были сверхъестественного происхождения. Колдовать она все-таки, должно быть, колдовала частенько, хотя и уверяла, всплескивая руками, что не умеет вовсе.
Отец относился ко всему поразительно спокойно. Ему очень нравилось близкое соседство с морем, и в свободное время он охотно сидел дома. Он купил себе старое солдатское ружье, переделал его на охотничье и принялся стрелять чаек и диких уток; часто, когда светила луна, он даже вставал ночью и стрелял прямо из окна. Диких уток мы продавали, а чаек никто покупать не хотел. Здешние жители считали эту птицу нечистой и косо смотрели на нас за то, что мы ели чаек. Но они были вполне съедобны. Мать вымачивала их в молоке, разбавленном водой, чтобы отбить привкус рыбьего жира, и тушила в чугунке.
У меня и у Георга море вызывало разнообразные и бурные чувства, которые вознаграждали нас за многие разочарования. В Копенгагене для нас не было большего удовольствия, как пробежать о г дома Общества Врачей до пруда Соргедам, перегнуться через камышовый плетень и окунуть голову в воду. Когда поблизости не оказывалось ни одного полицейского, можно было даже шлепать по воде босиком и вылавливать ракушки; а когда мы ловили в пруду сонного окуня, плававшего вверх брюхом, он казался нам пришельцем из неведомого мира. Таз с водой и плавающие в нем обгоревшие спички могли полностью поглотить наше воображение, и мы забывали обо всем на свете.
А здесь было настоящее море!.. Оно уходило вдаль насколько хватал глаз, и даже еще дальше, до самой России! Мало того, море окружало всю землю, нося на своем хребте корабли, а в чреве своем пряча разные сокровища и... мертвецов! Где-то там, далеко, плавали отцы здешних ребят, с которыми мы дрались каждый день, хотя и предпочли бы жить с ними в мире, — тогда они, может быть, позвали бы нас к себе в гости;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46