Зато я мог научиться всему остальному, что делали животные. Я был совсем не ленив, когда хотел усвоить что-нибудь новое или интересно провести время. На пастбище в траве кое-где виднелись большие круги, как будто там недавно был цирк. Но это я сам вытоптал их, когда целыми часами бегал галопом по кругу, лягался и ржал — совсем как цирковая лошадь. А вот гоняться за скотиной мне было лень. Ах, какое наказание бегать за ней, прямо невыносимое. Я всячески напрягал свои умственные способности, чтобы не утруждать йог, и в конце концов научился управлять стадом, заставил скотину слушаться моего окрика. В пляске не станешь считать шаги, но, работая, я экономил силы. И на этом, по всей вероятности, основывается почти всякий прогресс.
Я садился между рогами Амура и, засунув руки в карманы, болтая ногами, горланил песни. Ни один мальчик не любит, чтобы его беспокоили, когда он держит руки в карманах; но вот прилетит какая-нибудь назойливая мушка и сядет тебе на ухо. Приходится вытаскивать руки из карманов и отгонять муху, тогда она возьмет да перелетит на Амура, — а ему достаточно шевельнуть ухом, чтобы прогнать ее! Меня злило это, и я так долго упражнялся, что под конец выучился двигать ушами. Однажды это помогло мне выйти из затруднительного положения.
Почтенные горожане вдруг почувствовали, что они несут за меня моральную ответственность. По их пристальным взглядам я видел, что против меня что-то затевается. И вот однажды все выяснилось. Люди вдруг стали опасаться за мою бессмертную душу. Как это так—пастушонок бегает по пастбищу, все время находится со скотом, не посещает школы, не слышит слова божия. Что же из него выйдет? Вполне естественно, никто не думал изменить порядок вещей, установленный богом, и отправить меня в школу: пастух должен не в школу ходить, а коров пасти. Но что-нибудь надо же сделать для спасения моей души; ведь придет время,
когда мне нужно будет конфирмоваться и начать зарабатывать себе на хлеб. Вот и порешили, что я должен явиться в назначенный вечер в городскую школу на экзамен по религии,
Дело было весьма серьезное, и меня рано освободили в тот день. Скот был оставлен на привязи, а я побежал домой к матери, чтобы она вымыла мне уши. В школе собралось много народа; настроение у всех было торжественное, и пахло как-то странно — залежавшейся праздничной одеждой и церковной сыростью. Сам пробст 1 Ольсен явился в полном облачении и лично проводил экзамен. Со всех сторон на меня были направлены любопытные взгляды, — точно так же я себя чувствовал много лет спустя, когда пришлось получать визу в страну фашистов.
Начали с самых азов, с сотворения мира. «И сказал господь бог змею: ты будешь ходить на чреве твоем и будешь есть прах...» Тут я запнулся. Я прекрасно знал тексты, помнил наизусть большие отрывки из библии, но... обстановка смутила меня.
— Спокойней, не торопись, — сказал пробст, — нам спешить некуда. Почему же змий должен был ползать на чреве своем?
— Потому что у него не было оконечностей, — ответил я, потупив глаза. Я боялся взглянуть на всех этих людей, которые отовсюду глазели на меня разинув рот.
— Правильно, правильно! А можешь ты сказать мне, что такое конечность? Не оконечность, а конечность?
Это я прекрасно знал; по всей вероятности, лучше, чем пробст, но в определениях я был не очень силен,— таким вещам я не мог научиться на пастбище.
— Ну? — начал подсказывать пробст. — Конечность есть нечто... гм! гм!.. чем можно двигать. Ну, чем, например?
— Ушами! — выпалил я, радуясь, что нашел выход из затруднения.
— Вот как? — Пробст поправил очки. — Вот как? Ты можешь двигать ушами?
— Да! — Я покраснел до корней волос, чувствуя, что наступил решительный момент.
— Хотелось бы посмотреть!
1 Пробст — старший пастор в приходе.
Я принялся усердно шевелить ушами. Пробст хохотал так, что у него живот колыхался, и поставил мне по религии «отлично». Я с честью вышел из трудного положения. Народ, болтая, расходился по домам, и потом я узнал, что произвел на всех сильное впечатление. Одно время жители городка собирались даже в складчину отправить меня в гимназию, чтобы я потом мог учиться на пастора. Если я так преуспел, будучи пастушонком, то какие науки я мог бы постичь, если меня засадить за книги?! Но разговоры так и остались разговорами, и я продолжал жить по-прежнему под открытым небом, вместе со скотом.
Результат экзамена, однако, имел важное последствие: я без особого труда получил разрешение готовиться к конфирмации. Обычно же пастухам чинились препятствия; их лишали возможности ходить в школу, а потом устраивали скандал по поводу их невежества и грозили не допустить до конфирмации.
В общем, мне неплохо жилось в пастухах. Хозяин иногда бранил меня, но это случалось не часто, и он никогда не поднимал на меня руку. И другим пастухам жилось у него хорошо. Можно было найти место и получше и похуже — в смысле харчей, — но обращались здесь с подростками всегда по-человечески. Сам я никогда не испытывал на себе произвола хозяев, от которого часто страдали ютландские пастухи, не знал непосильной работы и побоев и даже не слышал о чем-нибудь подобном в наших краях. Такие случаи бывали на Борнхольме редко. Борнхольмцы во многом напоминают жителей южных стран в своем отношении к детям: они редко их наказывают и вообще бережно к ним относятся.
И старший работник, и обе работницы обращались со мной хорошо. Правда, иногда они слишком бурно проявляли свои чувства, особенно Андреа, которая ловила меня и душила в своих объятиях. Я не любил этого, но и не принимал всерьез. Когда она целовала меня, я мстил ей тем, что шел в угол и отплевывался с такой гримасой, будто мне в рот попала какая-то
дрянь; тогда она смеялась и совала мне что-нибудь вкусное. Она принадлежала к какай-то секте, часто ходила на собрания «святых», — но не слыла ни злоязычной, ни ханжой. Эта крупная и сильная девушка, к тому же очень красивая, всегда ходила с заплаканными глазами. Я объяснял это тем, что старший работник ухаживал не только за ней, но и за другими девушками. Разумеется, у них были близкие отношения, —при всей тогдашней строгости нравов это считалось вполне естественным, раз он старший работник, а она старшая работница. Никто не собирался изменять сложившиеся обычаи, люди довольствовались тем, что присматривали за девушками, обращая внимание главным образом на их талии. И если что случалось, от порядочного работника требовали, чтобы он женился.
Однажды, придя в людскую, я застал Андрее с заплаканными глазами. Мой взгляд, по-видимому, невольно скользнул по ее фигуре, потому то она вскочила и обхватила ладонями мою голову.
— Нет, совсем не то, поверь мне, — сказала она, прижимаясь своим мокрым от слез лицом к моему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46