— М-да-а-а... Сегодня хорошая погода...
— С утра должен был хлестать ливень, согласно прогнозу. — Скирмонис зло улыбается. — Но природа обманывает метеорологов, как неверная жена мужа.
— Извините, мне пора...— Суопис сует руку, собираясь уходить.
Скирмонис все еще улыбается той же злой, оскорбительной улыбкой, смакуя свою жестокость.
— Пора, говорите? Ну, зачем это, не кривите душой, товарищ Суопис, у нас обоих времени хоть отбавляй. Да если бы и не было времени, нашли бы, поскольку назрела пора обсудить одну проблему...
— Проблему? Здесь, у Вильняле? Я вас не понимаю, товарищ Скирмонис, — говорит Суопис ледяным тоном, наконец взяв себя в руки.
— Не ломайте комедию, Робертас. К чему эти ха-мелеоновы увертки? Давайте говорить прямо. Полагаю, вам известно, что уже два года мы с Вероникой живем как муж с женой?
— Извините...—Суопис отвернулся, видны только ухо и часть щеки, которая так прозрачно-бледна, что кажется пластмассовой.—Вам... мне... и вообще...
— Быть может, я не должен был этого вам говорить. Правда, может, лучше было бы все оставить как есть: вы с Вероникой супруги официально, в глазах общества, а я... Но я глубочайше убежден, что такое положение нас обоих постыдно унижает, не говоря уж о Веронике, нашей с вами жене... О-о, прошу не обижаться, товарищ Суопис, я иногда бываю циничен, чего раньше за мной не наблюдалось. Мы меняемся, да, и не всегда в лучшую сторону. По-видимому, это одна из причин, почему я сегодня решил с вами потолковать.
— Это все? — голос Суописа доносится как из-под земли.
— Нет. Неужели вы думаете, что я остановил вас только для того, чтобы выплеснуть в лицо помои и уйти? Не знаю, насколько вас информировала ваша жена, но запомните: было время, когда мне казалось, что я ее люблю. Это мне вбивала в голову и Вероника. Увы, сейчас я смело могу сказать: ошибался. Так что не считайте меня искателем дешевых приключений, который для утоления своего донжуанского тщеславия жертвует честью безупречного мужа и человеческим достоинством. Все это, конечно, я должен был сказать вам гораздо раньше, но мое слабоволие было сильнее порядочности.
Суопис пожимает плечами. Он все еще стоит полуотвернувшись, выставив скулу и пластмассовое ухо. Только теперь одной рукой держится за железный прут решетки, за которой между крутыми берегами с ревом несутся мутные воды Вильняле.
— Я ее любил, — наконец цедит он после продолжительной паузы.—И все еще люблю...
— А она вас? Разве женщина может любить своего мужа, если обнимается с другим?
Суопис молчит. Невероятно долго. Теперь он уже и второй рукой уцепился за решетку, словно собираясь прыгнуть в реку.
— М-да-а...— долетает сквозь гул воды голос— Но она и со мной обнималась... Откуда вам известно, что Вероника вас любила, если и со мной тоже...
Сказав это, Суопис медленно поворачивает голову, не меняя положения тела, и Скирмонис видит, как на его побледневшее лицо медленно наползает жутковатая улыбка, в которой и насмешка, и злоба, и ревность — такая гамма чувств, какая только может выплеснуться из раненного до крови сердца.
— Не знаю... Может, и меня она не любила, только себя самое, об этом я часто думал, но что это решает?
«Так чего же вы хотите? На кой черт все эти разговоры, кто вас просил лезть в дела чужой семьи?» Но вслух Суопис не произносит ни слова.
— Нет, ничего не решает, уважаемый Робертас. Ведь от того, кого из нас она действительно любила или только воображала, что любит, не зависит тяжесть моего нарушения регламентированных обществом норм морали. Гораздо важнее мое убеждение, что мы обманывали других людей. Ведь я уже говорил, об этом вы должны были узнать раньше. Но я все не мог решиться. Я понимаю, вам больно, товарищ Суопис. Вы безжалостно ограблены, смешаны с грязью. И виновник всему этому — я. Вы имеете полное право ненавидеть меня как последнюю сволочь. Может, даже презирать, как презирали бы меня покойные родители, не понимая, как могло случиться, что я стал двуличным, хотя сызмалу они прививали
мне ненависть ко лжи, лицемерию, непорядочности. Эти слова вы можете принять как оправдание, но я не стремлюсь к этому, а только хочу, чтоб вы знали: не было у меня никаких низменных побуждений, я просто хотел быть счастливым.
«А я? Как со мной? Вы хоть минутку подумали о моем счастье?»
Но и эту мысль Суопис глубоко подавляет в себе.
— Не нужна мне ваша исповедь, — бросает он, поворачиваясь уходить. — Хотели быть счастливым, вот и будьте счастливы, чего же еще вам от меня надо?
Скирмонис стоит в полной растерянности. «Чего же еще от меня надо?» Действительно, чего же еще? Смотрит в спину удаляющегося Суописа и сам движется за ней, хотя не сразу это замечает.
— Хотел быть счастливым. А кто не хочет? Все было бы иначе, если б я не был уверен, что вы несчастливы и никогда не будете счастливы с Вероникой. Почему, откуда такая убежденность? Сам не могу объяснить. Чувство такое... И еще, быть может, слишком большое значение я придавал тому, что до вас Вероника любила другого, который оттолкнул ее, и это было главной причиной, почему она за вас вышла.
— Главной причиной? — Суопис замедляет шаг.— Вероника меня любила.
— Нет, она любила Станейку. Только не подумайте, что я все это узнал от Вероники. Раньше мы со Станейкой были незнакомы, а теперь иногда встречаемся, болтаем...
— Со Станейкой?
— С ним. Приятный, умный человек. А главное — порядочный.
— Порядочный! — Суопис несколько мгновений сердито сопит, подыскивая нужное слово.—Ловелас! С Вероникой он поступил... точнее, хотел поступить... Я презираю таких повес, товарищ Скирмонис.
— Когда, как поступил, простите?
— Я не обязан вас информировать. Уже сам факт, что преподаватель подкатывается к студентке, не очень-то лестно говорит о нем как о человеке.
— Понимаю ваши чувства. Пускай муж придерживается самых либеральных взглядов, он все равно не останется совершенно равнодушным к бывшему своему сопернику, сделавшему его жену женщиной.
Суопис делает еще несколько шагов. Но все медленней, нерешительней, как бы колеблясь, пока наконец не останавливается. Скирмонис — тоже. Поворачиваются друг к другу, смотрят с удивлением, не понимая, что случилось, и не догадываясь, что причина удивления обоих не та же самая.
— Мою жену... женщиной?.. Он, Станейка?..—шевелятся губы Суописа, серые, как и лицо, как бы припорошенные землей. — О чем вы, извините, ничего не понимаю?..
— Не прикидывайтесь. Неужели это для вас новость?
— Новость?..—Суопис несколько мгновений пристально смотрит в глаза Скирмонису с вызывающей насмешкой, злостью, ненавистью.—Новость?.. Нет, почему... Я просто подумал...
Поспешно отворачивается, словно опасаясь увидеть в глазах Скирмониса что-то столь же ужасное, и уходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121