Талант... Да, необходим для художника. Зародыш, так сказать. Но без труда грош ему цена. А труд, в свою очередь, без упрямства — тоже... Эту истину я усвоил еще в институте, студентом. И должен признаться, если быть справедливым, что в этом больше всего «виновата» моя жена. Большое счастье, милая Инга, иметь рядом с собой человека, который тебя понимает, умеет трезво оценить твои возможности, толково советует, как их использовать. Могу утверждать, что в этом отношении я счастлив. Моя жена именно такая женщина. Вам, разумеется, трудно судить, насколько справедливы мои слова, но если б вы знали Веронику...
Суопис замолкает. Нет, слов ему хватило бы — когда он говорит о Веронике, его всегда охватывает вдохновение, — но уста закрывает странная улыбка на лице Инги. И в тот же самый миг раздаются слова, словно грохот грома при вспышке молнии:
— Я знаю ее, товарищ доцент. Видела уже со второго курса. Знаете, студенты народ любопытный, особенно девчонки. А в прошлом году мы столкнулись с ней лицом к лицу. В канун Иванова дня, у меня на родине. — Замолкает, по-видимому в ожидании реакции Суописа, но, поскольку тот сидит поджав губы, длинными толстыми пальцами вращая кофейную чашку, она продолжает: — Не могу сказать, что мы познакомились поближе, просто представился случай добрых полчаса наблюдать за ней со стороны, а этого ведь достаточно, чтобы как-то узнать человека. Умеет держаться на людях. При других обстоятельствах наверняка бы мне понравилась, но в такой ситуации... Знай она, что я ее помню, вдобавок — я ваша студентка... Право, незавидное положение...
Суопис откинулся на стуле, будто схлопотав кулаком под челюсть. Мысли с дьявольской скоростью несутся по лабиринтам мозга. «В канун Иванова дня, у меня на родине... В прошлом году». Июнь семидесятого... Не так давно Негр-Вильпишюс, как следует поднабравшись, остановил его на улице и бросил в лицо: «Только что распрощался со старым приятелем с берегов озера Лукстас. Просил передать привет Веронике. От кого? Скажи ей: очень приятный человек из той же компании, в которой Вероника вместе со столпом литовской скульптуры праздновала Иванов день, и все ей будет ясно...» Клеветники!.. Вероника предупредила, что Негр может начать шантажировать. Будь Суопис погорячей по натуре, схватил бы его за грудки, но теперь только побледнел и, послав Негру презрительную улыбку, повернулся к нему спиной.
Суопису показалось — бесконечно долго тянется тишина. Весь ресторан замер, разинув рты, с ножами и вилками в руках. Все вокруг движется — люди, предметы,—но без звука. И в этой звенящей тишине всплывает мысль. Нет, не мысль даже, а страстное желание спросить у Инги... Спросить, уточнить, выяснить. До конца! Желание узнать правду. Но другое чувство, более сильное, берет верх. А вдруг все это правда? Придется делать какие-то выводы, унижающие Веронику, себя, нарушить привычный ритм душевного пульса. Суопис не желает углубляться в это чувство, анализировать его — самокопанье чуждо ему, — поэтому не понимает, что это страх. Страх и самолюбие. Он знает только, что он оскорблен, мучительно оскорблен, и ничего больше. Как эта дура девчонка посмела!.. Но перед тем как отреагировать, он всегда нажимает на таинственную кнопку, которая включает специальный экран, соответственно уменьшающий все в размере, — если его охватывает бешенство, после миллионной доли секунды, когда срабатывает это устройство, он может о себе сказать: я немного раздражен.
Поэтому минутку он молча смотрит над головой Инги, наверное на люстру, висящую в глубине зала. Холодный, спокойный, слишком спокойный, хотя веки едва заметно подрагивают.
— Как-то она мне рассказывала об этой вылазке... Ох, еще бы нет, вспомнил! Я в это время был в Грузии с творческой командировкой, а у нее — каникулы в школе...
На губах Инги улыбка не улыбка. Хотела что-то сказать, но сдержалась, как бы пристыженная.
— Этим летом хотела повторить поездку со мной, — продолжает он, — но помешали непредвиденные дела. Следующим летом мы обязательно у вас побываем, уважаемая Инга.
— Благодарю вас за угощение, — говорит она, как бы не расслышав его слов.
— Пустяки. Было очень приятно посидеть с вами.
— Не верю.
— Почему?
— Вы неискренни. Вы хороший человек, но неискренний. Давно хотела открыть вам правду, но она вам не нужна.
Надо бы отбрить, но Суопис не знает как. Вдобавок Инга уже встала со стула, уходит в вестибюль, где большое стенное зеркало и прочие удобства.
Подождал минутку и медленно бредет к двери.
Перед зеркалом ее нет. Берет у гардеробщика плащи, одевается сам, ждет, когда она появится. Нет, Суопис уже не злится на нее, не чувствует себя оскорбленным, просто тяжелый холодный камень лежит на груди. Он не уверен, пристало ли преподавателю помогать студентке надеть пальто; наверное, по этикету нужно, все-таки женщина, но она поторопилась, уже застегивает пуговицы перед зеркалом, равнодушно глядя на свое отражение. В глазах — нескрываемая грусть и разочарование. Суопису кажется, она уже сожалеет о том, что наболтала чепухи. «Взбалмошная девчонка... М-да, бывают такие неуравновешенные личности... Сболтнут, что на язык подвернется, а потом очухаются и не знают, куда глаза со стыда девать».
Перед рестораном стоянка для машин, оборудованная с тем расчетом, что в будущем автомобилей станет не больше, а меньше. Отсюда для Суописа прямая дорога в Лаздинай. (Инга, к приятному его удивлению, решила добраться до общежития на троллейбусе.) Садится за руль. Нога на педали газа, сейчас включит зажигание, но в последний миг его сдерживает мысль, которая впилась в мозг, когда Инга упомянула о пребывании Вероники у озера Лукстас. Открыл дверцу, растерянно медлит (левая нога уже выброшена из машины), борясь со стыдом, пока наконец решается. «Глупо, непорядочно, только себя этим унижаю», — угрызается он, но все равно бредет к ресторанной двери и делает то, чего раньше в жизни бы не сделал. Телефон-автомат. Снимает трубку. Лучше уж было бы занято. Или автомат испорчен, как часто бывает. Но телефон работает, можно набрать номер. Школа? Дежурный? Попросите товарища Суопене. Нету? Посмотрите, должна быть на собрании. Нету никакого собрания?.. Как так нету? А может, другое мероприятие? Тоже нету? Что ж, извините, прошу прощения. «Простите... простите... простите...» — повторяет шепотом, пока не выбирается из будки.
Машины летят навстречу. За стеклами светятся лица пассажиров. Напряженные, беззаботные, улыбающиеся. На повороте справа мелькает излучина реки. Берег Нерис прижался к уличному асфальту, над блестящей внизу лентой воды мелькают белокрылые чайки. «Нету собрания... никакого другого мероприятия... нету... нету... нету...»
Суопис загоняет свой «Москвич» в железный гараж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Суопис замолкает. Нет, слов ему хватило бы — когда он говорит о Веронике, его всегда охватывает вдохновение, — но уста закрывает странная улыбка на лице Инги. И в тот же самый миг раздаются слова, словно грохот грома при вспышке молнии:
— Я знаю ее, товарищ доцент. Видела уже со второго курса. Знаете, студенты народ любопытный, особенно девчонки. А в прошлом году мы столкнулись с ней лицом к лицу. В канун Иванова дня, у меня на родине. — Замолкает, по-видимому в ожидании реакции Суописа, но, поскольку тот сидит поджав губы, длинными толстыми пальцами вращая кофейную чашку, она продолжает: — Не могу сказать, что мы познакомились поближе, просто представился случай добрых полчаса наблюдать за ней со стороны, а этого ведь достаточно, чтобы как-то узнать человека. Умеет держаться на людях. При других обстоятельствах наверняка бы мне понравилась, но в такой ситуации... Знай она, что я ее помню, вдобавок — я ваша студентка... Право, незавидное положение...
Суопис откинулся на стуле, будто схлопотав кулаком под челюсть. Мысли с дьявольской скоростью несутся по лабиринтам мозга. «В канун Иванова дня, у меня на родине... В прошлом году». Июнь семидесятого... Не так давно Негр-Вильпишюс, как следует поднабравшись, остановил его на улице и бросил в лицо: «Только что распрощался со старым приятелем с берегов озера Лукстас. Просил передать привет Веронике. От кого? Скажи ей: очень приятный человек из той же компании, в которой Вероника вместе со столпом литовской скульптуры праздновала Иванов день, и все ей будет ясно...» Клеветники!.. Вероника предупредила, что Негр может начать шантажировать. Будь Суопис погорячей по натуре, схватил бы его за грудки, но теперь только побледнел и, послав Негру презрительную улыбку, повернулся к нему спиной.
Суопису показалось — бесконечно долго тянется тишина. Весь ресторан замер, разинув рты, с ножами и вилками в руках. Все вокруг движется — люди, предметы,—но без звука. И в этой звенящей тишине всплывает мысль. Нет, не мысль даже, а страстное желание спросить у Инги... Спросить, уточнить, выяснить. До конца! Желание узнать правду. Но другое чувство, более сильное, берет верх. А вдруг все это правда? Придется делать какие-то выводы, унижающие Веронику, себя, нарушить привычный ритм душевного пульса. Суопис не желает углубляться в это чувство, анализировать его — самокопанье чуждо ему, — поэтому не понимает, что это страх. Страх и самолюбие. Он знает только, что он оскорблен, мучительно оскорблен, и ничего больше. Как эта дура девчонка посмела!.. Но перед тем как отреагировать, он всегда нажимает на таинственную кнопку, которая включает специальный экран, соответственно уменьшающий все в размере, — если его охватывает бешенство, после миллионной доли секунды, когда срабатывает это устройство, он может о себе сказать: я немного раздражен.
Поэтому минутку он молча смотрит над головой Инги, наверное на люстру, висящую в глубине зала. Холодный, спокойный, слишком спокойный, хотя веки едва заметно подрагивают.
— Как-то она мне рассказывала об этой вылазке... Ох, еще бы нет, вспомнил! Я в это время был в Грузии с творческой командировкой, а у нее — каникулы в школе...
На губах Инги улыбка не улыбка. Хотела что-то сказать, но сдержалась, как бы пристыженная.
— Этим летом хотела повторить поездку со мной, — продолжает он, — но помешали непредвиденные дела. Следующим летом мы обязательно у вас побываем, уважаемая Инга.
— Благодарю вас за угощение, — говорит она, как бы не расслышав его слов.
— Пустяки. Было очень приятно посидеть с вами.
— Не верю.
— Почему?
— Вы неискренни. Вы хороший человек, но неискренний. Давно хотела открыть вам правду, но она вам не нужна.
Надо бы отбрить, но Суопис не знает как. Вдобавок Инга уже встала со стула, уходит в вестибюль, где большое стенное зеркало и прочие удобства.
Подождал минутку и медленно бредет к двери.
Перед зеркалом ее нет. Берет у гардеробщика плащи, одевается сам, ждет, когда она появится. Нет, Суопис уже не злится на нее, не чувствует себя оскорбленным, просто тяжелый холодный камень лежит на груди. Он не уверен, пристало ли преподавателю помогать студентке надеть пальто; наверное, по этикету нужно, все-таки женщина, но она поторопилась, уже застегивает пуговицы перед зеркалом, равнодушно глядя на свое отражение. В глазах — нескрываемая грусть и разочарование. Суопису кажется, она уже сожалеет о том, что наболтала чепухи. «Взбалмошная девчонка... М-да, бывают такие неуравновешенные личности... Сболтнут, что на язык подвернется, а потом очухаются и не знают, куда глаза со стыда девать».
Перед рестораном стоянка для машин, оборудованная с тем расчетом, что в будущем автомобилей станет не больше, а меньше. Отсюда для Суописа прямая дорога в Лаздинай. (Инга, к приятному его удивлению, решила добраться до общежития на троллейбусе.) Садится за руль. Нога на педали газа, сейчас включит зажигание, но в последний миг его сдерживает мысль, которая впилась в мозг, когда Инга упомянула о пребывании Вероники у озера Лукстас. Открыл дверцу, растерянно медлит (левая нога уже выброшена из машины), борясь со стыдом, пока наконец решается. «Глупо, непорядочно, только себя этим унижаю», — угрызается он, но все равно бредет к ресторанной двери и делает то, чего раньше в жизни бы не сделал. Телефон-автомат. Снимает трубку. Лучше уж было бы занято. Или автомат испорчен, как часто бывает. Но телефон работает, можно набрать номер. Школа? Дежурный? Попросите товарища Суопене. Нету? Посмотрите, должна быть на собрании. Нету никакого собрания?.. Как так нету? А может, другое мероприятие? Тоже нету? Что ж, извините, прошу прощения. «Простите... простите... простите...» — повторяет шепотом, пока не выбирается из будки.
Машины летят навстречу. За стеклами светятся лица пассажиров. Напряженные, беззаботные, улыбающиеся. На повороте справа мелькает излучина реки. Берег Нерис прижался к уличному асфальту, над блестящей внизу лентой воды мелькают белокрылые чайки. «Нету собрания... никакого другого мероприятия... нету... нету... нету...»
Суопис загоняет свой «Москвич» в железный гараж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121