Вероника глубже не задумывалась над этим. Ей казалось, она давно знает, где конец этой нити, но раз уже все переплелось, то пускай так и останется, досужими размышлениями ничего не распутаешь. Однако, даже не желая этого, она изредка все-таки возвращалась в раннюю юность, в те незабываемые дни, когда она, девятнадцатилетняя девчонка с впервые уложенной шестимесячной, ступила на асфальт обетованного города, на котором собиралась возвести нерушимое здание будущего.
Скромненько одетая, стройная и легкая, она выглядела особенно привлекательно, когда мелкое личико освещала обаятельная улыбка — детское смущение, переходящее в кокетство зрелой, знающей себе цену женщины,— а зетеновато-серые глаза заволакивала лукавая пелена, выдающая неспокойную натуру; держалась она смело, непринужденно, без следа провинциальной застенчивости неверия в себя, столь характерных для большинства сельских жителей, попавших в бурлящий котел города.
Так уж случилось, что в это время в канцелярии педагогического института оказался Витаутас Станейка, доцент, секретарь приемной комиссии.
— Будущая студентка? — заинтересовался он, минутку понаблюдав за девушкой и раза два поймав ее украдкой брошенный взгляд.
— Не знаю... товарищ...—Она запнулась, боясь ошибиться, а может, не желая показать, что знает, кто он. — Страшный конкурс, могу и не попасть.
Станейка заморгал, ослепленный ее улыбкой, покраснел и, наклонившись над столом, стал рыться в каких-то бумагах.
— Аттестат у вас прекрасный. — Выпрямился радостно, почти ликуя, и получил в награду новую улыбку, которая, как он признался позднее, совершила целый переворот в его холостяцком сознании, в котором давно уже утвердилось мнение, что человеку науки неразумно связывать свою судьбу с женщиной.— Пятерки... Почти одни пятерки. Нет, вам нечего дрожать, товарищ Виюркайте.
На экзаменах он сидел в комиссии, облокотившись на стол, и исподлобья поглядывал на нее. Эти взгляды были для нее невидимыми перилами, держась за которые она могла увереннее двигаться вперед. Так она и сказала, встретив его в коридоре в начале учебного года:
— Вы помогли мне сдать экзамены, доцент, простите, что я раньше не поблагодарила.
Станейка смутился, не зная, как отнестись к такой благодарности, хотел было обидеться, но она опередила его:
— Среди этих холодных стен вы, наверно, были единственным, кто желал, чтоб я попала в институт. Я не испытала этого, может, только в кино видела, но тогда мне казалось, что я плыву через бурную, широко разлившуюся реку. Ночь, ни души вокруг, только вы один стоите на том берегу. Согласитесь, в таком случае мне не было безразлично, что на том берегу, человек или дерево...
— Философствуете...—буркнул Станейка, ошеломленный проницательностью этой девчонки и невольно признавая, что она права. — Пожалуй, вам надо было поступать на психологию, а не на литовский язык.
Вместо ответа она негромко рассмеялась, смешалась со стайкой проходящих мимо подруг, а он, доцент Станейка, завороженный ее улыбкой, юркнул в свободную аудиторию, чтобы привести в порядок мысли.
Неглупый человек, он понимал: преувеличенный аскетизм так же противоречит здоровой природе, как и излишняя трата физических сил, — у природы свои законы, и она наказывает, когда их нарушают,—но избегал иметь дело со студентками, тем более что хватало женщин, изредка согревавших сердце холостяка. Нет, ему это не нужно; в конце концов, его даже не привлекает роман с Вероникой Виюркайте, это противоречит всем его принципам. Он решил это твердо и искренне, призвав на помощь рассудок, который вместе с волей не раз уже выручал его: долой губительную сентиментальность, лишь маска холодной официальности самый надежный щит для отражения пагубных женских чар. Но Вероника как бы не замечала этого: на его степенные, иногда даже суровые кивки при встрече отвечала той же обворожительной улыбкой, добавляя к ней теплые слова, и так непосредственно, с таким тактом, что Станейка чувствовал себя последним грубияном, хамским поведением обижающим ни в чем не повинную девушку. «Надо бросить эту глупую игру. Почему бы не вести себя с ней, как с другими девушками факультета? Я доцент, она студентка, и все тут». Однако тактики не менял, понимая, что теперь это покажется капитуляцией, которую она может истолковать по-своему.
Станейка не участвовал в студенческих вечерах («Между профессурой и академической молодежью должна быть определенная дистанция»), поэтому все несказанно удивились, увидев однажды его на таком вечере. И не просто расхаживающим наподобие стража студенческой морали или сидящим у стены, а танец за танцем приглашающим девушек. Но больше всего дивился этому он сам. В самом деле, если б кто-нибудь раньше сказал ему, что он преступит запретную
грань, он расхохотался бы в лицо такому пророку. На вечер студентов института? На танцы? Что вы, шутите? Но вот прошла мимо Вероника, улыбнулась («Доцент, нам будет очень приятно видеть вас сегодня на нашем вечере»), и в одно мгновение все изменилось. Нет, он не сдался сразу (равнодушное пожатие плечами, вежливая, но холодная улыбка благодарности на скованном сдержанностью лице), но почувствовал, что теряет всегдашнюю уверенность в себе. Даже надевая новый костюм, не верил, что поедет туда, хотя именно для этого случая сменил рубашку и повязал модный галстук. А когда сел за руль своей «Волги», наконец признав себя побежденным, стал себя утешать: да что тут такого, если поедет? Заглянет на минутку, посмотрит, как веселятся студенты, и обратно. Совсем не показаться было бы, пожалуй, невежливо. Но чтобы так разойтись... Чтоб приглашать девушку за девушкой, а чаще всего Веронику... Чтоб потом на своей машине подбросить ее до общежития... Нет, такого он от себя не ожидал. Никогда! В тот вечер с ним творились непонятные вещи, которые он мог осмыслить лишь гораздо позднее: он был похож на герметически закрытый котел, в котором долго накапливались взрывчатые вещества, и вот теперь последовал взрыв.
Сотрудники института весело удивлялись: доцент Станейка, закоренелый холостяк, угодил в силки студентки. Флирт, любовь... Когда же ждать свадьбы? Станейка краснел, мекал, отвечая на такие намеки; понял, что ставит себя в смешное положение (как ни верти, ему уже за сорок), но ничего не мог с собой поделать. Не мог и не хотел — он, как никогда в своей жизни, был счастлив.
Почти каждый вечер в условленный час они встречались в маленьком скверике недалеко от общежития. За углом стояла его, доцента Станейки, серая «Волга», которая сегодня к общему километражу добьет еще пятьдесят, колеся вокруг города, потому что это радует Веронику. В машине она становится похожа на ребенка, стремглав летящего на санках с горки, — радостный визг, вопросы, которые пленяют своим простодушием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Скромненько одетая, стройная и легкая, она выглядела особенно привлекательно, когда мелкое личико освещала обаятельная улыбка — детское смущение, переходящее в кокетство зрелой, знающей себе цену женщины,— а зетеновато-серые глаза заволакивала лукавая пелена, выдающая неспокойную натуру; держалась она смело, непринужденно, без следа провинциальной застенчивости неверия в себя, столь характерных для большинства сельских жителей, попавших в бурлящий котел города.
Так уж случилось, что в это время в канцелярии педагогического института оказался Витаутас Станейка, доцент, секретарь приемной комиссии.
— Будущая студентка? — заинтересовался он, минутку понаблюдав за девушкой и раза два поймав ее украдкой брошенный взгляд.
— Не знаю... товарищ...—Она запнулась, боясь ошибиться, а может, не желая показать, что знает, кто он. — Страшный конкурс, могу и не попасть.
Станейка заморгал, ослепленный ее улыбкой, покраснел и, наклонившись над столом, стал рыться в каких-то бумагах.
— Аттестат у вас прекрасный. — Выпрямился радостно, почти ликуя, и получил в награду новую улыбку, которая, как он признался позднее, совершила целый переворот в его холостяцком сознании, в котором давно уже утвердилось мнение, что человеку науки неразумно связывать свою судьбу с женщиной.— Пятерки... Почти одни пятерки. Нет, вам нечего дрожать, товарищ Виюркайте.
На экзаменах он сидел в комиссии, облокотившись на стол, и исподлобья поглядывал на нее. Эти взгляды были для нее невидимыми перилами, держась за которые она могла увереннее двигаться вперед. Так она и сказала, встретив его в коридоре в начале учебного года:
— Вы помогли мне сдать экзамены, доцент, простите, что я раньше не поблагодарила.
Станейка смутился, не зная, как отнестись к такой благодарности, хотел было обидеться, но она опередила его:
— Среди этих холодных стен вы, наверно, были единственным, кто желал, чтоб я попала в институт. Я не испытала этого, может, только в кино видела, но тогда мне казалось, что я плыву через бурную, широко разлившуюся реку. Ночь, ни души вокруг, только вы один стоите на том берегу. Согласитесь, в таком случае мне не было безразлично, что на том берегу, человек или дерево...
— Философствуете...—буркнул Станейка, ошеломленный проницательностью этой девчонки и невольно признавая, что она права. — Пожалуй, вам надо было поступать на психологию, а не на литовский язык.
Вместо ответа она негромко рассмеялась, смешалась со стайкой проходящих мимо подруг, а он, доцент Станейка, завороженный ее улыбкой, юркнул в свободную аудиторию, чтобы привести в порядок мысли.
Неглупый человек, он понимал: преувеличенный аскетизм так же противоречит здоровой природе, как и излишняя трата физических сил, — у природы свои законы, и она наказывает, когда их нарушают,—но избегал иметь дело со студентками, тем более что хватало женщин, изредка согревавших сердце холостяка. Нет, ему это не нужно; в конце концов, его даже не привлекает роман с Вероникой Виюркайте, это противоречит всем его принципам. Он решил это твердо и искренне, призвав на помощь рассудок, который вместе с волей не раз уже выручал его: долой губительную сентиментальность, лишь маска холодной официальности самый надежный щит для отражения пагубных женских чар. Но Вероника как бы не замечала этого: на его степенные, иногда даже суровые кивки при встрече отвечала той же обворожительной улыбкой, добавляя к ней теплые слова, и так непосредственно, с таким тактом, что Станейка чувствовал себя последним грубияном, хамским поведением обижающим ни в чем не повинную девушку. «Надо бросить эту глупую игру. Почему бы не вести себя с ней, как с другими девушками факультета? Я доцент, она студентка, и все тут». Однако тактики не менял, понимая, что теперь это покажется капитуляцией, которую она может истолковать по-своему.
Станейка не участвовал в студенческих вечерах («Между профессурой и академической молодежью должна быть определенная дистанция»), поэтому все несказанно удивились, увидев однажды его на таком вечере. И не просто расхаживающим наподобие стража студенческой морали или сидящим у стены, а танец за танцем приглашающим девушек. Но больше всего дивился этому он сам. В самом деле, если б кто-нибудь раньше сказал ему, что он преступит запретную
грань, он расхохотался бы в лицо такому пророку. На вечер студентов института? На танцы? Что вы, шутите? Но вот прошла мимо Вероника, улыбнулась («Доцент, нам будет очень приятно видеть вас сегодня на нашем вечере»), и в одно мгновение все изменилось. Нет, он не сдался сразу (равнодушное пожатие плечами, вежливая, но холодная улыбка благодарности на скованном сдержанностью лице), но почувствовал, что теряет всегдашнюю уверенность в себе. Даже надевая новый костюм, не верил, что поедет туда, хотя именно для этого случая сменил рубашку и повязал модный галстук. А когда сел за руль своей «Волги», наконец признав себя побежденным, стал себя утешать: да что тут такого, если поедет? Заглянет на минутку, посмотрит, как веселятся студенты, и обратно. Совсем не показаться было бы, пожалуй, невежливо. Но чтобы так разойтись... Чтоб приглашать девушку за девушкой, а чаще всего Веронику... Чтоб потом на своей машине подбросить ее до общежития... Нет, такого он от себя не ожидал. Никогда! В тот вечер с ним творились непонятные вещи, которые он мог осмыслить лишь гораздо позднее: он был похож на герметически закрытый котел, в котором долго накапливались взрывчатые вещества, и вот теперь последовал взрыв.
Сотрудники института весело удивлялись: доцент Станейка, закоренелый холостяк, угодил в силки студентки. Флирт, любовь... Когда же ждать свадьбы? Станейка краснел, мекал, отвечая на такие намеки; понял, что ставит себя в смешное положение (как ни верти, ему уже за сорок), но ничего не мог с собой поделать. Не мог и не хотел — он, как никогда в своей жизни, был счастлив.
Почти каждый вечер в условленный час они встречались в маленьком скверике недалеко от общежития. За углом стояла его, доцента Станейки, серая «Волга», которая сегодня к общему километражу добьет еще пятьдесят, колеся вокруг города, потому что это радует Веронику. В машине она становится похожа на ребенка, стремглав летящего на санках с горки, — радостный визг, вопросы, которые пленяют своим простодушием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121