— Да зачем эти работы, пан... товарищ...
— Скирмонис... Скирмонис моя фамилия.
— ...Товарищ Скирмонис... Зачем эти работы? Есть, конечно, вот пан Скардис говорил: в газетах про вас пишут. Ну и хватит, чего еще надо-то? — Ядвига, засуетившись и попросив гостей посидеть, попятилась к двери.—Прошу прощения, я сейчас. Скоро и мой старик объявится.
— Будет бутылка с копченой шейкой, — невинно улыбается Скардис. — Под этой крышей почитают талант, особенно когда чуют практическую выгоду от него. Человек, который может помочь получить ордер, для них выше всех властелинов мира.
— Представляю, сам жил в подобной конуре.
— В подобной... Да, вспоминаю: полуподвал. Но площади было немного больше. Кроме того, только вдвоем с женой...
«Почему только вдвоем? А где сынишка? Там умер наш ребенок, неужели можно забывать такие «мелочи», Андрюс?!»
— Во второй комнате тоже живут вдвоем, — продолжает Скардис, не заметив изменившегося лица Скирмониса. — Он третьеразрядный актер драмтеатра, жена — машинистка в какой-то конторе. Те самые Стундисы, про которых говорили по дороге сюда. Артист до безумия влюблен в свою машинистку, значит, а она строит глазки Градовскому. Чего хотеть: общая кухня, в ту же дверь каждый день ходят, ее Ромео вечерами обычно занят в театре... Данге, кажется, относится к тому виду парнокопытных, которых надо держать на хорошо огороженном пастбище, где вдоволь сочной травы. Однако и там она ухитрилась бы просунуть голову в изгородь, чтоб сожрать, сколько достанет.
— Насколько мне известно, ты написал немало хороших стихотворений о женщине, — не выдержал Скирмонис.
— Ошибка юности, дружище. Ведь человек такое существо, особенно пока зелен, не потрепан жизнью, что старается хотя бы в воображении создать то, чего не может получить в жизни.
Скирмонис снисходительно улыбается, играя своими пальцами: ах ты Андрюс, Андрюс... Так ли уж давно ты был преданным поборником культа женщины, готовым голову сложить за слабый пол? Неужели развод делает мужчину таким непримиримым антифеминистом ?
Пока они беседуют, на столе появляются закуски, бутылка коньяка. Ядвига, как величайшую новость, объявляет: так вот, мой старик уже дома. (Ее «старику» лет сорок. Среднего роста, крепко сбитый мужчина с грубыми чертами лица, на котором прежде всего бросается в глаза крупный нос — «огурец за четвертак», как говорят в народе, — и угловатый широкий подбородок, напоминающий лопату. Глаза — серые, неподвижные, как бы силой вдавленные под лысеющим лбом, редко поглядывают на собеседника из-под набрякших век. Все в этом человеке, начиная с неправильной формы черепа и кончая массивными ногами, кажется громоздким, словно вросшим в землю.) Почти в то же время появляются и оба Стундисы — актер с машинисткой. Она — белокурая, юная, цветущая; в маленьких ушах по янтарной сережке, на пальцах три дешевых перстенька; отточенные маникюрщицей острые ноготки цветут розовым лаком. Настоящая городская дама, какой она ее представляет и старается подражать, с презрением вспоминая то недалекое время, когда еще пахла полями родной деревни, тем противным, унижающим ее ароматом, который она теперь старается перешибить духами.
— Мои золотые наручники, которыми я скован до скончания дней своих, — говорит актер, представляя жену. — Аурелиюс Стундис.
— Данге Стундене. — Изящные губы машинистки раскрываются, одаривая гостей кокетливой улыбкой.—О, и Андрюс! Приятно, приятно...
— И мне, Данге. А это мой приятель Скирмонис. Каменотес. Слыхала про такого?
— Не издевайтесь, Андрюс, машинистки тоже читают газеты и ходят во Дворец выставок. Я рада, товарищ Скирмонис, большая честь познакомиться с вами.
— Моя жена — художник по натуре. Ядвига умеет художественно вышивать коврики со львами под пальмами, а ее здоровяк муж, цеховой мастер комбината, изготовляет художественную мебель. Как видим, за этим столом все художники. Художники вокруг, а бутылка коньяка посередине. Что ей, бедняжке, делать? — острит Стундис, поглядывая на жену влюбленными глазами, по выражению которых все поняли, кому посвящается эта крылатая фраза.
— А мы ей сейчас покажем, что делать! — басом отзывается Градовский. Неуклюже берет бутылку, поднимает будто тяжесть. Сперва наливает Скирмони-су и Данге, потом подносит ее к рюмке Скардиса.
— Нет, нет,— передергивает плечами тот.— Только без меня. Я завязал.— И нервным движением, словно в испуге, опрокидывает рюмку донышком вверх.
— Андрюс... Это что такое? — не понимает Данге. Стундис с Градовским тоже ошеломлены.
— Печенка...—спешит на помощь Скардису Скир-монис, однако не упускает случая съязвить: — Так уж бывает иногда с человеком — славишь, славишь Бахуса, пока однажды медицина не скажет: хватит, дружище, пора тебе стать неверующим.
— Ну одну-то рюмочку можно? — не хочет согласиться Ядвига.— Коньяк даже доктора прописывают...
— Прописывают каплями, а мне нужно ведрами, — смеется над собой Скардис, устояв перед первым натиском.—Не предлагайте, ничего не выйдет. Мой организм устроен особенно: бывают такие периоды, когда спиртное на меня не действует, могу охмелеть, только глядя, как другие пьют.
Данге хохочет, подскакивая на стуле:
— Ой, как забавно! В вас можно влюбиться, Андрюс. — И бросает исподтишка взгляд через стол на Градовского.
Тот ерзает на стуле, словно стряхивая с плеч нечто невидимое, и слишком уж поспешно поднимает ко рту рюмку, бася:
— Пейте, милости просим. Чем богаты, тем и рады. На четыре сотни особенно не разгуляешься, но хватает, не жалуемся, с голым пузом не ходим.
— На четыре сотни! — восклицает Стундис. — Министр! Мы с Данге и половину того не наскребем. Э-э, зарабатывали бы такую кучу денег, давно бы ворковали в кооперативной квартире.
— Одни разговоры! —сердится Ядвига.—А ты подай нам эту кооперативную, если такой добрый. Можешь? Внесем все сразу, да еще с большим магарычом.
— Не тому предлагаешь этот магарыч, Ядвига; есть глотки пошире, так и ждут, значит, чтоб кто-нибудь тысчонку сунул.
— Болтовня, — лениво машет рукой Градовский.— Надо было сразу нажимать на казенную, две комнаты как пить дать — директор комбината поручился. Да вот баба кооператив захотела. Все ж кое-какая собственность... Вот и маемся, ждем эту собственность. Третий год в очереди. Ходим да ходим, обещают да обещают, а как нет, так и нет. Столько домов понастроили, люди квартиры получают, а для нас нет. За свои деньги не можешь квартиру купить. И это порядок?..
— Надо, чтоб наш дом признали аварийным или снесли. Тогда все с музыкой переедем в новые квартиры,—фантазирует Стундис.
— Аварийным? Как его признают аварийным, если жить еще можно! А насчет сноса, никто этот дом не тронет, пока новостройки не доберутся до нашей улицы,— о I брил Градовский, иронической улыбкой припечаиш наивные рассуждения актера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121