Вот был как-то на открытии выставки. Красивые работы, ходи и любуйся. Без комментариев все ясно, понятно. Идешь, стало быть, и радуешься. И вдруг — стоп! —Будто тебя за галстук цапнули... Стоишь и смотришь, как баран на новые ворота. Скульптура не скульптура, картина не картина. Какие-то зигзаги, треугольники, кружочки. Намалевано, начиркано, от красок голова кругом идет. Холст и краски, а мысли никакой. Или еще: вроде бы люди, но больше похожи на деревья. Жуткие уроды с перекошенными лицами, даже тошнит. Носы, глаза, подбородки... Все не на месте, все преувеличено. А наши газеты? Такие карикатуры попадаются, что не скажешь — человек это или лопата, воткнутая черенком в землю. В первом классе дети лучше рисуют, чем теперь некоторые художники, поокончившие вузы. Про-фес-сио-на-лы, черт побери!.. Или возьмем писателей, так сказать. Хорошая у нас литература, растем, ничего не скажешь.
Но наряду с хорошими книгами и наодеколоненного навоза, извините, хватает. Да, да, хватает! Откроешь, читаешь и не разберешь, зачем и почему эту книжонку автор сочинил. Какой-то бред сивой кобылы о любви, о душевных страданиях. Нет, товарищ Скир-монис, мы стали слишком уж снисходительны, либеральны ко всяким сочинителям, — таким пора напомнить, что в политическом словаре все еще живы слова «аполитичный», «безыдейный», «контрреволюционный» и тому подобные.
Скирмонис. Я тоже внимательно слежу за литературой, но не могу сказать, чтобы наткнулся на книгу, заслуживающую столь суровую оценку, как ваша, товарищ Тялкша. Может, скажете конкретнее, каких авторов имеете в виду?
Тялкша. Да всех этих... Которые кормятся из го-
сударственного кармана, а государству подсовывают брак. Пи-са-те-ли! У этой братии больше претензий, чем благих желаний. На все они смотрят, покачивая головой да с недоверием. Советуют, учат, критикуют. Мудрецы, черт побери! Хотим помочь партии! Помогайте, этого партия от вас и ждет. Но не мутите воду при этом, не портьте кровь людям, а своими произведениями оптимистически настраивайте народ.
Скирмонис. В печати я недавно наткнулся на стихи начинающего поэта. Довольно оригинальные. Подписался он: «А. Тялкша». У него нет ничего общего с вашей семьей?
Тялкша. У него? У кого — у него? А-а, вы о... Нет, нет, нету. Абсолютно! Какой-то малограмотный сочинитель. Стыд и срам, и больше ничего. Но фамилия совпадает, да, да, совпадает...
Скирмонис. Я продолжу свою мысль. Я другого мнения и о предназначении искусства. Художник не вправе быть односторонним, жизнь он обязан изображать такой, какой она есть. Выразить через себя эпоху — вот что, по-моему, важнее всего для художника. Вы говорите: настроить народ оптимистически! Да, я согласен, искусство должно утверждать оптимизм, потому что и в жизни добро обычно побеждает зло. Но утверждать не больше, чем диктует действительность. Светлые краски, если это идет вразрез с истиной, так же неприемлемы для творца, как и темные. Не знаю более чувствительной ко лжи области человеческой деятельности, чем творчество. Я видел на выставках обыкновенных людей труда, которые, не будучи знатоками живописи или скульптуры, равнодушно проходили мимо произведения, хотя картина восхваляла его. «Врет!» — вот вам рецензия человека из народа. В каждом из нас есть такое волшебное устройство, как интуиция, товарищ Тялкша, ее очень трудно, нет, ее просто невозможно обмануть. Честный художник, если он хочет помочь партии, если уважает себя и общество, в своих произведениях говорит только правду. Иначе народ ему не поверит. А скажите, какое воздействие может оказать искусство на читателя или зрителя, если они ему не верят?
Тялкша. Почему не верят? Я вас не понимаю, товарищ Скирмонис. И вообще мы с вами не понимаем друг друга, товарищ Скирмонис.
Скирмонис. Прошу прощения, товарищ Тялкша, я вас еще чуть-чуть повращаю. Вот так. Благодарю вас.
Т я л к ш а. Да вращайте сколько вам угодно, товарищ Скирмонис. Ну что ты скажешь! Нос, подбородок, губы... Совсем мое лицо. Час не прошел — и портрет! Талант!
Скирмонис. Пока еще далеко до портрета — это только набросок.
Тялкша. Набросок? Интересная профессия. Интереснейшая профессия! Хм... О чем это мы с вами... А-а, вот, о неверии в искусство. Не согласен, категорически возражаю, товарищ Скирмонис, что хорошее произведение, пускай и не до конца отражающее действительность, как вы изволили выразиться, оставит человека труда равнодушным. Ерунда! Вот скажите, какую действительность отражает музыка? Что она утверждает или отрицает? Какие проблемы поднимает, какие обходит молчанием? Никаких, товарищ Скирмонис! Ничего не поднимает и ничего не отражает. Музыка — это музыка, и все. Искусство в себе, так сказать. Сидишь, слушаешь. Приятно, хорошо. Отдыхаешь, расслабляешься, настроение улучшаешь. Хорошо! Вам трудно себе представить, товарищ Скирмонис, насколько изнурительна руководящая работа. Совещания, заседания, съезды... И везде сидишь. В президиуме, на этих заседаниях, на приемах официальных гостей, я не говорю уже о рабочем кабинете, где тоже не к лицу скакать перед своей секретаршей или солидным посетителем. Каждый день по десять — двенадцать часов чистого сидения! Устаешь, тупеешь, превращаешься в какой-то тюфяк. Ни пить, ни кушать не хочешь. И вдруг — музыка! Вечером, после всех этих мероприятий. Ансамбль, солисты, капеллы. Пляшут, играют, поют. Освежающий бальзам. Да, да, бальзам, товарищ Скирмонис, бальзам! Ничто так бодро, оптимистически не настраивает человека, как музыка. Рабочее настроение! А что еще нужно народу, кроме рабочего настроения? Не сомнительное философствование, не обнародование каких-то проблем, которые есть кому решать и без писателей, а рабочее настроение. Вот почему из всех видов искусства музыка заслуживает наибольшего внимания, а ее творцы композиторы — всяческого уважения. Кино? Конечно, люблю и кино, но музыка для меня царица всех искусств.
Т я л к ш а. Вы не полностью со мной согласны, товарищ Скирмонис?
Скирмонис. Я начинаю втягиваться в работу, товарищ Тялкша. В таких случаях меня перестают интересовать все искусства, кроме моего. Мы, художники, большие эгоисты.
Тялкша. Ладно, не буду вам больше мешать разговорами. Втягивайтесь в свою работу и будьте эгоистом.
Скирмонис. Простите, товарищ Тялкша, я вас еще повращаю. Надо проверить пропорции черепа.
Тялкша. Черепа? Хм... что-то медицинское. Но я опять... Ладно уж, молчу. Больше мешать не буду... Вращайте как вам угодно и будьте эгоистом.
— Очень вам благодарен, товарищ Тялкша, что вы не пожалели минутки своего драгоценного времени.
— Минутки...—Тялкша свысока улыбается, рассматривая свой портрет. Добрый и снисходительный, но знающий себе цену. — Двух часов, товарищ Скирмонис! Я отвел для вас почти целое заседание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Но наряду с хорошими книгами и наодеколоненного навоза, извините, хватает. Да, да, хватает! Откроешь, читаешь и не разберешь, зачем и почему эту книжонку автор сочинил. Какой-то бред сивой кобылы о любви, о душевных страданиях. Нет, товарищ Скир-монис, мы стали слишком уж снисходительны, либеральны ко всяким сочинителям, — таким пора напомнить, что в политическом словаре все еще живы слова «аполитичный», «безыдейный», «контрреволюционный» и тому подобные.
Скирмонис. Я тоже внимательно слежу за литературой, но не могу сказать, чтобы наткнулся на книгу, заслуживающую столь суровую оценку, как ваша, товарищ Тялкша. Может, скажете конкретнее, каких авторов имеете в виду?
Тялкша. Да всех этих... Которые кормятся из го-
сударственного кармана, а государству подсовывают брак. Пи-са-те-ли! У этой братии больше претензий, чем благих желаний. На все они смотрят, покачивая головой да с недоверием. Советуют, учат, критикуют. Мудрецы, черт побери! Хотим помочь партии! Помогайте, этого партия от вас и ждет. Но не мутите воду при этом, не портьте кровь людям, а своими произведениями оптимистически настраивайте народ.
Скирмонис. В печати я недавно наткнулся на стихи начинающего поэта. Довольно оригинальные. Подписался он: «А. Тялкша». У него нет ничего общего с вашей семьей?
Тялкша. У него? У кого — у него? А-а, вы о... Нет, нет, нету. Абсолютно! Какой-то малограмотный сочинитель. Стыд и срам, и больше ничего. Но фамилия совпадает, да, да, совпадает...
Скирмонис. Я продолжу свою мысль. Я другого мнения и о предназначении искусства. Художник не вправе быть односторонним, жизнь он обязан изображать такой, какой она есть. Выразить через себя эпоху — вот что, по-моему, важнее всего для художника. Вы говорите: настроить народ оптимистически! Да, я согласен, искусство должно утверждать оптимизм, потому что и в жизни добро обычно побеждает зло. Но утверждать не больше, чем диктует действительность. Светлые краски, если это идет вразрез с истиной, так же неприемлемы для творца, как и темные. Не знаю более чувствительной ко лжи области человеческой деятельности, чем творчество. Я видел на выставках обыкновенных людей труда, которые, не будучи знатоками живописи или скульптуры, равнодушно проходили мимо произведения, хотя картина восхваляла его. «Врет!» — вот вам рецензия человека из народа. В каждом из нас есть такое волшебное устройство, как интуиция, товарищ Тялкша, ее очень трудно, нет, ее просто невозможно обмануть. Честный художник, если он хочет помочь партии, если уважает себя и общество, в своих произведениях говорит только правду. Иначе народ ему не поверит. А скажите, какое воздействие может оказать искусство на читателя или зрителя, если они ему не верят?
Тялкша. Почему не верят? Я вас не понимаю, товарищ Скирмонис. И вообще мы с вами не понимаем друг друга, товарищ Скирмонис.
Скирмонис. Прошу прощения, товарищ Тялкша, я вас еще чуть-чуть повращаю. Вот так. Благодарю вас.
Т я л к ш а. Да вращайте сколько вам угодно, товарищ Скирмонис. Ну что ты скажешь! Нос, подбородок, губы... Совсем мое лицо. Час не прошел — и портрет! Талант!
Скирмонис. Пока еще далеко до портрета — это только набросок.
Тялкша. Набросок? Интересная профессия. Интереснейшая профессия! Хм... О чем это мы с вами... А-а, вот, о неверии в искусство. Не согласен, категорически возражаю, товарищ Скирмонис, что хорошее произведение, пускай и не до конца отражающее действительность, как вы изволили выразиться, оставит человека труда равнодушным. Ерунда! Вот скажите, какую действительность отражает музыка? Что она утверждает или отрицает? Какие проблемы поднимает, какие обходит молчанием? Никаких, товарищ Скирмонис! Ничего не поднимает и ничего не отражает. Музыка — это музыка, и все. Искусство в себе, так сказать. Сидишь, слушаешь. Приятно, хорошо. Отдыхаешь, расслабляешься, настроение улучшаешь. Хорошо! Вам трудно себе представить, товарищ Скирмонис, насколько изнурительна руководящая работа. Совещания, заседания, съезды... И везде сидишь. В президиуме, на этих заседаниях, на приемах официальных гостей, я не говорю уже о рабочем кабинете, где тоже не к лицу скакать перед своей секретаршей или солидным посетителем. Каждый день по десять — двенадцать часов чистого сидения! Устаешь, тупеешь, превращаешься в какой-то тюфяк. Ни пить, ни кушать не хочешь. И вдруг — музыка! Вечером, после всех этих мероприятий. Ансамбль, солисты, капеллы. Пляшут, играют, поют. Освежающий бальзам. Да, да, бальзам, товарищ Скирмонис, бальзам! Ничто так бодро, оптимистически не настраивает человека, как музыка. Рабочее настроение! А что еще нужно народу, кроме рабочего настроения? Не сомнительное философствование, не обнародование каких-то проблем, которые есть кому решать и без писателей, а рабочее настроение. Вот почему из всех видов искусства музыка заслуживает наибольшего внимания, а ее творцы композиторы — всяческого уважения. Кино? Конечно, люблю и кино, но музыка для меня царица всех искусств.
Т я л к ш а. Вы не полностью со мной согласны, товарищ Скирмонис?
Скирмонис. Я начинаю втягиваться в работу, товарищ Тялкша. В таких случаях меня перестают интересовать все искусства, кроме моего. Мы, художники, большие эгоисты.
Тялкша. Ладно, не буду вам больше мешать разговорами. Втягивайтесь в свою работу и будьте эгоистом.
Скирмонис. Простите, товарищ Тялкша, я вас еще повращаю. Надо проверить пропорции черепа.
Тялкша. Черепа? Хм... что-то медицинское. Но я опять... Ладно уж, молчу. Больше мешать не буду... Вращайте как вам угодно и будьте эгоистом.
— Очень вам благодарен, товарищ Тялкша, что вы не пожалели минутки своего драгоценного времени.
— Минутки...—Тялкша свысока улыбается, рассматривая свой портрет. Добрый и снисходительный, но знающий себе цену. — Двух часов, товарищ Скирмонис! Я отвел для вас почти целое заседание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121