— Денег у меня много,— говорит она подругам (заявление довольно бестактное, т. к. подруги или служат, или вышли на пенсию и средств у них нет).— Но я живу экономно. Я не привыкла швырять деньгами.
По ее словам, можно прекрасно питаться на 5—7 долларов в неделю даже в наши дни астрономических цен на провизию.
— Я как-то попросила у Веры несколько таблеток буффе-рина,— рассказывала ее подруга.— У меня болела голова, а было воскресенье, и аптеку не открывали. Что же вы думаете? Через несколько дней Вера напомнила мне, что я должна ей четыре таблетки буфферина!..
— Опять Наташа С. прислала мне страшную гадость ко дню моего рожденья. Она дарит мне безвкусную дешевку, что я ни передарить ее не могу, ни пожертвовать для церковного базара. Но хуже всего, что эта скряга сопровождает свои подарки письмами и всегда норовит сказать мне какую-нибудь гадость.
— А вы не читайте. - Как?
— Да так! Когда я получаю письма от особ, заведомо любящих подпускать шпильки, то, увидев такое письмецо, рву его, не читая.
— Вот спасибо! Вы меня выручили!..
Одна старушка, находящаяся сейчас в инвалидном доме и впавшая в полный маразм, в свое время была тираном своих домочадцев и поучала мудрости всех знакомых.
— У меня министерский ум,— басом вещала эта старушка.— Меня сравнивали со Столыпиным. По-французски я говорю лучше, чем французы, и англичане удивляются моему оксфордскому выговору. Если бы я захотела, то стала бы миллионершей.
— Почему же вы не захотели ею стать, Анна Николаевна?
— Почему? Потому что я слишком добра. Я все свои возможности передавала другим. Мне многие архиереи говорили, что никогда не встречали лучшей христианки, чем я. Меня бог отметил, я все насквозь вижу...
В конце этих заметок была вырезка из газеты:
«И ВСЕ-ТАКИ: ЗАЧЕМ?»
«Зачем мы сюда приехали?» Этот заголовок, набранный крупным шрифтом, сразу привлек мое внимание в старой, читаной-перечитаной газете. А пошел второй год — солидный возраст! Когда Гарри Табачник писал статью, я как раз наслаждалась прелестью ленинградских белых ночей.
И вот я третий месяц в далекой, такой непонятной Австралии, где все наоборот, все не так, начиная с времен года и кончая непривычным пейзажем за окном. И передо мной газета со статьей, которая заставляет задуматься.
Трудно, очень трудно порвать с прошлым. Да, я помню, как поступала в институт и устраивалась на работу. Но там было все понятно и привычно.
И вот я встречаю 1980 год далеко от Ленинграда, среди таких же бывших советских граждан, как и я. И слушаю от многих слова, те самые слова, о которых пишет Г. Табачник: «Только бы разрешили, в одной рубашке уехал бы обратно». «Здесь все плохо, здесь все не так. А там все было отлично».
Я и не согласна с Г. Табачником, который утверждает, что все мы политические эмигранты. Чтобы быть политическим эмигрантом, надо обладать хоть какими-нибудь убеждениями. А эти люди их не потеряли, у них просто их никогда не было. Ведь без убеждений проще, спокойнее. За них думали, за них решали, а они всю жизнь жили, руководствуясь лозунгом: мы только мошки, мы ждем кормежки. А здесь они смотрят на людей и повторяют друг другу: «Нет порядка, полная анархия...»
И это политические эмигранты? Да и в вопросах чисто бытовых, житейских они так же принципиальны и последовательны. Говорю им: «Видите, что проблема безработицы на Западе раздута советской пропагандой. Где эти безработные, которые мрут от голода прямо на улице? Если хочешь работать — всегда устроишься. Если работаешь, обеспечишь себе нормальную жизнь». И слышу в ответ: «Так ведь здесь пахать надо! А в СССР я не очень-то напрягался».
При такой постановке вопроса трудно перестроиться бывшему советскому человеку, да и не хотят многие перестраиваться, предпочитая жаловаться на свою жизнь, вспоминать свое приукрашенное и расцвеченное прошлое и поливать грязью страну, которая их приняла, платит им пособие, учит их языку и ждет, что они будут ее достойными гражданами. Нет, они не политические эмигранты! И такие вразумительного ответа на вопрос: «Зачем мы уехали?»— не дают.
Эмиграция — дело сложное. И она становится трагедией, когда человек даже сам себе не способен ответить на вопрос: «Зачем я сюда приехал?»
С. Грин Сидней, Австралия».
Переворачиваем листок из блокнота Кости Найдича. Читаем:
«Ответить автору через газету.
1. Использовать «эмигрантские судьбы».
2. Использовать переписку с Онуфриенко, с которым встречался еще в Берлине. Сейчас он в той самой Австралии, откуда пришло письмо в газету. Отыскал меня. Сообщил о Михайлове, которого он когда-то разыскал по письму в газету из Донбасса. Расспросить подробнее о Михайлове.
3. Использовать материалы чехословацкой печати о Отмене и Минаржике. Последнего я встречал в Западной Германии. Тогда он показался мне проходимцем из проходимцев.
4. Рассказать об отравителях из РСЕ, разъедающих душу таких, как умирающий Борис. Знал этих подлецов по прежним временам.
Слова, что реки: они то глубинны, то мелкие, то бурлящие, то полудышащие от бессилия, то светлые, то мутные, то размашисты и удивляющие своей «несущей работой», то на их просторах и воробью тесно, они то ласкающе теплые, то мо-гильно леденящие. Слово бывает слепым — и от него ускользает мир, оно бывает и всевидящим, всепонимающим, всемогущим, слову такому, как говорится, рукой подать от Земли до Солнца, к материкам и движению времен, к «человекам в человечестве, в государствах, во всех изменчивостях бытия земного и владычества над людьми». Петрарка поднял глубинное слово к великому чуду разума.
Почти в полуденное время стареньким надежным «шевроле» мы пересекали юго-западные районы Канады, идя по следам дневников Кости Найдича и пытаясь дописать последние страницы его блокнотов. Позади осталось уже немало стран и городов — и вот последние адреса. С нами работник нашего посольства. Что касается дипломата, совсем еще молодого парня, то, проработав три года в этом уголке грешницы-земли, он как-то обвыкся с капитализмом и вот
сейчас на всех «прямых и кривых» чужой дороги смотрел во все стороны в открытую, весело приговаривая: «Хелло, буржуины!»
Он — в открытую, а мы решительно не знали, куда девать свои глаза — хоть в карман их, но там они смешаются с какими-то долларами... Подумалось: «Да ты что, парень?! Чтобы доллар коснулся зениц твоих?! Замарал их?!»
Дипломаты — люди очень наблюдательные. Сопровождавший нас посольский товарищ сразу же отомкнул нас, как «особым гипнозом» отмыкают всякий сейф:
— Друзья! Зачем же так? Вы задыхаетесь от какого-то смущения. Освободитесь! Отдайтесь власти юмора — этого несравненного лекаря, доброго властелина души.
Юмор, юмор! А что? Мы тут же вспомнили, и это было очень кстати, «дьявола смеха» Михаила Зощенко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111