— Иду я из клуба, гляжу: бедняжка Марина мне навстречу. «Как живешь, Мариночка?» — спрашиваю. «Хорошо живу, говорит, бабушка Хотора». Я ведь ее понимаю,
бедную. Горько у нее на душе. Такой парень бросил. На посмеяние людям. Ах, молодежь нынче пошла, нет, в наши времена такими парни не были. Вот мой-то как пришел ко мне свататься, хоть палкой гони — не прогонишь. Так всю жизнь вместе и прожили.
Сочувствие простых женщин из народа всегда на стороне тех, у кого горе или несчастье.
Конюх Пекка Васильев, мысли которого так были заняты заботой о лошадях, что ему некогда было думать о людях, и тот однажды сказал Коллиеву:
— Когда тебе понадобится куда-нибудь ехать, ты не ищи попутной машины и не ходи на лыжах. Есть же у нас и лошади. И не всегда они заняты.
Коллиев умел ценить отношение простых людей. Он говорил секретарю партийной организации:
— Коллектив у нас прекрасный. Народ-то разбирается, что хорошо, что плохо. Что поддержать и кому сочувствовать. Также в вопросах морали и нравственности.
Опираясь на эту поддержку и сочувствие, у Коллиева было право высказать свое мнение о людях, которые вышли из народа.
— Вейкко Яковлевич, ты обратил внимание, что народ думает и говорит о Степане Никифоровиче?
Ларинен давно обратил внимание и думал о Степане Никифоровиче. Неимоверно раздутая слава, торжественные выезды на другие лесопункты, высокие показатели в работе, которых Степан Никифорович неизменно добивался благодаря исключительным, искусственно для него лично созданным условиям, окончательно вскружили ему голову. Он считал, что ему все дозволено. Все чаще стал выпивать и даже прогуливать. Изменилось и его отношение к товарищам по работе. Если перед ним заискивали, он был добрым, человеком широкой натуры. Но стоило сказать что-то наперекор ему, он сразу же бросает презрительно: помалкивай, разве не знаешь, с кем говоришь? Люди платили той же монетой: они начали посмеиваться над ним. Иногда ему в лицо говорили такое, что дело доходило чуть ли не до драки. На своем лесопункте Степан Никифорович уже не пользовался никаким авторитетом, только на других лесопунктах он был почетным гостем.
Ларинен знал все это. И хотя он не являлся секретарем партийной организации лесопункта — парторгом лесопункта по-прежнему был Бородкин — и хотя, казалось, ему до этого не было никакого дела, он был озабочен: пропадет человек.
Ведь он с детства знал Минин Степану, как звали Степана Никифоровича в их деревне. И позднее им то и дело доводилось встречаться. И даже арена боевых действий Великой Отечественной войны, раскинувшаяся от Ледовитого океана 'до Черного моря, оказалась настолько тесной, что они столкнулись и там носом к носу. Случилось это в Восточной Пруссии. Подразделение Вейкко участвовало в бою вместе с саперами соседней дивизии. Саперам поставили задачу проделать проход 6 колючей проволоке и через минное поле и, перед тем как начнется атака, взорвать дот противника. Подрывать дот пошел всего один человек. Правда, под сильным прикрытием артиллерийского огня. Узнав об этом, Вейкко высказал свои сомнения комбату саперов, справится ли один человек с таким заданием, атака-то должна вот-вот начаться.
— Не беспокойтесь,— успокоил его комбат.— Я послал такого парня, который сделает даже невозможное. Не в первый раз.
Потом командир саперного батальона пристально посмотрел на Ларинена:
— Кстати, тот парень говорит по-русски с таким же акцентом, как и вы.
Тут вражеский дот взлетел в воздух. И началась атака.
Позднее, уже после боя, Вейкко стал искать смельчака, который взорвал дот и который говорит по-русски с таким же акцентом, как и он.
По траншее навстречу ему шел Микин Степана, такой же высокий, неуклюжий, каким Ларинен помнил его с довоенных времен. Степана низко пригибался, но голова его все равно то и дело появлялась над бруствером. Солдатская форма явно не шла ему: длинные руки чуть ли не на пол-локтя высовывались из рукавов, а штанины кончались там, где начинались голенища сапог. Да, выглядел он совсем не бравым воином-героем, только что совершившим подвиг.
— Эмяс! — обрадованно выругался Степана по-карельски, увидев Вейкко.
— Не эмяс, а Ларинен,— поправил его Вейкко, протягивая руку, которая тотчас же оказалась в медвежьих лапах земляка.
— Да я смотрю, ты капитаном стал,— сказал Степана.— Молодец.
— Наше дело — знаешь... Солдатское. Ну как ты? Жив, здоров, вижу. И слышал — воюешь как надо!
Но тут начался артналет, и поговорить они не успели. Договорились только, что вечерком, когда будет поспокойнее, разыщут друг друга, Степана зайдет к Ларинену.
— Приду, обязательно приду,— пообещал он.
И не пришел: саперам дали новое задание, и батальон срочно перебросили на другое место.
А теперь Коллиев спрашивает, что он, Ларинен, думает о Степане Никифоровиче. Да, кое в чем мысли с Коллиевым совпадают: так больше не может продолжаться — пропадает человек. Но они сейчас думали о разных периодах жизни Степана Никифоровича, Ларинен вспоминал их встречу в Восточной Пруссии, Коллиев думал о том, что Степан Никифорович говорил о нем на свадьбе Игоря с Изольдой, как чернил его, Коллиева, человека, который, будучи начальником лесопункта, сделал так много для Степана Никифоровича.
— Или тебе все равно, какого человека у нас возносят? Люди давно над ним смеются,— сказал Коллиев, потому что Ларинен медлил с ответом.
— Я вот думаю,— глухо сказал Ларинен,— почему именно сейчас ты завел разговор о нем. Что же случилось?
— Ах да, ты не знаешь,— усмехнулся Коллиев.— Не знаешь, что он пьянствует, совершает прогулы. Откуда тебе знать? Я с Бородкиным разговаривал по телефону. Позавчера опять вышел на работу только во второй половине дня. Ты полагаешь, что передовики должны быть вот такими?
— Что ты меня спрашиваешь? Я, что ли, его возносил как передовика, разве я ему создавал особые условия? Кто был начальником лесопункта — ты или я?
— Я был начальником лесопункта. При моем содействии его поднимали, и было за что,— ответил Коллиев. Он задумался и заметил с горькой усмешкой: — Да, задним умом мы все крепки. А вот попробуй поступай всегда правильно, когда ты занимаешь руководящую должность.
— Вот видишь, опять наши мнения сошлись,— усмехнулся Ларинен.— Ты правильно говоришь. Задним умом мы все крепки.
На берегах Сийкаярви три крупных населенных пункта и три первичных партийных организации — поселка строителей Хаукилахти, фермы Кайтаниеми и Кайтасалминского лесопункта. У соседей нередко находились общие дела, и
тогда три первичных партийных организации проводили одно общее собрание.
Пропавший дом нашелся на берегах Сийкаярви, никто не стащил его дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93