Или, может, не стоит об этом писать: Нийло может подумать, что она к нему не вернется. Во время этой поездки Мирье приходилось все время говорить по-русски: Валерия не понимала ни по-карельски, ни по-фински. Это тоже хорошо — тренировка. Она будет изучать русский язык, если даже... Почему ей в голову пришло это «если даже»?
Мирья говорила медленно, стараясь строить грамматически правильные фразы:
— Я видела, как ты танцевала «Умирающий лебедь». Ты танцевала в клубе Кайтаниеми. Я сидела в зале. Ты танцевала хорошо. Когда ты танцевала, я думала: хорошее искусство есть чистое. Хорошее искусство можно делать... Не делать, а как это...
— Создавать,— подсказала Валерия.
— Спасибо. Хорошее искусство можно создавать, когда есть чистое сердце. Хорошее искусство можно создавать,—Мирье хотелось запомнить это новое слово,— когда есть чистые мысли. Я правильно говорю?
— Мирья, ты говоришь совершенно правильно,— заверила Валерия.— Когда художник творит, у него должны быть чистые, благородные, красивые мысли. Когда художник неискренен, люди замечают сразу. Ты понимаешь? Какое слово тебе непонятно?
— Все слова я поняла,—сказала Мирья.— Но разве художник никогда не должен думать плохо?
— Нет, должен. Он должен также уметь ненавидеть все то, что .мешает людям жить.
— Да, я понимаю,— ответила Мирья.— Но есть и другое искусство... Модерни искусство. Ты меня понимаешь? — Мирья не знала слова «абстрактное искусство» и поэтому употребляла финское «модерни», но Валерия поняла и только кивнула в ответ. И Мирья продолжала: — Васели говорил, модерни надо понимать, нельзя его полностью отвергать. А Вейкко Ларинен и мама говорят, что модерни — это ерунда, это не искусство, это — оружие врага. Кто говорит правильно — Васели или Вейкко с мамой?
— А ты сама как считаешь?
— Я?.. Я плохо знаю искусство. Но я люблю хорошие картины и хорошие стихотворения. Хороший реалист хорошо. Плохой реалист плохо. Есть одно стихотворение — я не умею переводить это стихотворение,— я люблю это стихотворение. Хорошие слова, и очень хочется думать. Писал это стихотворение поэт модерни. Я знаю, что он не враг, он честный человек... Я не умею говорить.
— Почему не умеешь? Очень даже хорошо. Что я думаю? Я слишком мало знакома с абстрактным искусством, чтобы хвалить его или ругать. И я не хочу сказать, что плохо все то, что я не понимаю. Модернизм — понятие более широкое, чем мы привыкли думать. И нельзя всех модернистов ставить на одну доску, понимаешь? Модернист — это искатель. Есть такие русские поэты — Ломоносов, Пушкин, Маяковский, Есенин,— ты ведь знаешь? — поэты они очень разные, непохожие и жили в разные эпохи, а мы их всех любим. Ты говоришь: вот поэт-модернист, а пишет красиво и заставляет думать и человек он честный. Никто не имеет права сказать, что он враг и что все, что пишет, ерунда. Разве будущие поэты или художники должны писать точно так, как пишут теперь, следуя одним и тем же канонам? Жизнь ведь идет вперед, так и искусство...
Рысак летел как ветер, пофыркивая и всхрапывая. Мирья сидела тихая и задумчивая, потом сказала:
— Как это хорошо: не надо сказать, что плохо все то, что я не понимаю! Жизнь тоже есть такая: не все плохо, что я не понимаю. Надо себя учить понимать, потом знаешь, что плохо и что хорошо. Правильно я говорю? Я очень много не понимаю.
— И хочешь научиться понимать — чудесно, Мирья! Надо смотреть, изучать, читать, а главное — самой жить настоящей жизнью.
— А если я ошибусь?
— Ну и что? Только трусы боятся на каждом шагу — только бы не ошибиться. Кому она нужна, такая жизнь,— жизнь в вечном страхе ошибиться. Кому нужен человек, который может шагать только по готовой дороге, по асфальту. А ведь те, кто строят дороги, не раз спотыкаются о пни и камни. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, Валерия...
— И я тоже, может быть, слишком часто ошибаюсь. И в жизни и в работе. Бывают и горькие, непоправимые ошибки. Я тебе как-нибудь расскажу о себе. Вот ты говоришь— я танцую. Я люблю балет со школы, потом увлекалась в институте. У нас была общая балетная группа двух институтов. Володя тоже танцевал.
— Какой Володя?
— Сегодня я вас познакомлю. Он директор будущей ГЭС. Очень способный инженер. Он контролирует строительство, вплоть до самых мелочей. И принимает работы. Он очень талантливый инженер,— повторила Валерия и, помедлив, добавила: — И замечательный человек.
Дорога поднималась на скалистую сопку. Вдруг с вершины ее перед Мирьей открылась картина, какой ей никогда не приходилось видеть. Над лесом возвышался железный мост, он держался в воздухе на двух железных опорах. Мирья успела заметить, что железный мост вместе с опорами двигался. Дорога опустилась в ложбину. Вокруг снова пошел нетронутый лес и снег. Затем дорога полезла в гору. И наконец они увидели ГЭС. Высокая плотина протянулась поперек широкого русла реки, перегораживая его. С двух сторон по берегам поднимались огромные скалы. На скале стояло серое, под цвет окружающим скалам, здание с высокими узкими окнами — главное здание ГЭС. На другом берегу, по которому они ехали, среди высоких сосен они увидели десятка два двухэтажных желтоватых домов.
То, что Мирья приняла за вознесенный к небесам мост, оказалось мостовым краном. Остановившаяся под ним грузовая машина казалась маленькой, как спичечная коробка, брошенная под высокую скамью. У канала, прокопанного чуть пониже главного здания, работали краны поменьше. В прежнем русле реки по глубокому снегу шли бульдозеры, толкая перед собой глыбы скал. Отсюда, с вершины сопки, в сравнении с гигантским мостовым краном, они казались маленькими трудолюбивыми муравьями.
По отлогому склону Валерия и Мирья спустились к жилым домам. Перед магазином, как обычно, стояло много грузовых машин, неподалеку от него была сделана, как в старину в селах, коновязь.
Хотя Виркку никогда здесь не бывал, он сразу догадался, где его место, и сам повернулся к коновязи. Валерия ослабила подпругу, сняла удила, привязала лошадь и накрыла попоной.
— Теперь дадим сена, потом, когда он немного обсохнет, воды и только потом овес.
Виркку привык к такому распорядку. Он с удовольствием стал уничтожать сено, растрепав и рассыпав всю охапку по земле.
К ним торопливыми шагами направлялся молодой мужчина в синей куртке с «молниями», в оленьих унтах и в кепи лыжника. Он подбежал к Валерии и схватил ее за руки.
— Мирья, познакомьтесь. Это — Володя. Ах да, здесь тебя нужно величать по имени и отчеству — Владимир Михеевич.
— Очень приятно,— Володя пожал руку Мирье.— Валерия много рассказывала о вас. О, где вы раздобыли такого бойкого коня?
— Купили,— похвасталась Валерия.
Володя сунул руку под попону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Мирья говорила медленно, стараясь строить грамматически правильные фразы:
— Я видела, как ты танцевала «Умирающий лебедь». Ты танцевала в клубе Кайтаниеми. Я сидела в зале. Ты танцевала хорошо. Когда ты танцевала, я думала: хорошее искусство есть чистое. Хорошее искусство можно делать... Не делать, а как это...
— Создавать,— подсказала Валерия.
— Спасибо. Хорошее искусство можно создавать, когда есть чистое сердце. Хорошее искусство можно создавать,—Мирье хотелось запомнить это новое слово,— когда есть чистые мысли. Я правильно говорю?
— Мирья, ты говоришь совершенно правильно,— заверила Валерия.— Когда художник творит, у него должны быть чистые, благородные, красивые мысли. Когда художник неискренен, люди замечают сразу. Ты понимаешь? Какое слово тебе непонятно?
— Все слова я поняла,—сказала Мирья.— Но разве художник никогда не должен думать плохо?
— Нет, должен. Он должен также уметь ненавидеть все то, что .мешает людям жить.
— Да, я понимаю,— ответила Мирья.— Но есть и другое искусство... Модерни искусство. Ты меня понимаешь? — Мирья не знала слова «абстрактное искусство» и поэтому употребляла финское «модерни», но Валерия поняла и только кивнула в ответ. И Мирья продолжала: — Васели говорил, модерни надо понимать, нельзя его полностью отвергать. А Вейкко Ларинен и мама говорят, что модерни — это ерунда, это не искусство, это — оружие врага. Кто говорит правильно — Васели или Вейкко с мамой?
— А ты сама как считаешь?
— Я?.. Я плохо знаю искусство. Но я люблю хорошие картины и хорошие стихотворения. Хороший реалист хорошо. Плохой реалист плохо. Есть одно стихотворение — я не умею переводить это стихотворение,— я люблю это стихотворение. Хорошие слова, и очень хочется думать. Писал это стихотворение поэт модерни. Я знаю, что он не враг, он честный человек... Я не умею говорить.
— Почему не умеешь? Очень даже хорошо. Что я думаю? Я слишком мало знакома с абстрактным искусством, чтобы хвалить его или ругать. И я не хочу сказать, что плохо все то, что я не понимаю. Модернизм — понятие более широкое, чем мы привыкли думать. И нельзя всех модернистов ставить на одну доску, понимаешь? Модернист — это искатель. Есть такие русские поэты — Ломоносов, Пушкин, Маяковский, Есенин,— ты ведь знаешь? — поэты они очень разные, непохожие и жили в разные эпохи, а мы их всех любим. Ты говоришь: вот поэт-модернист, а пишет красиво и заставляет думать и человек он честный. Никто не имеет права сказать, что он враг и что все, что пишет, ерунда. Разве будущие поэты или художники должны писать точно так, как пишут теперь, следуя одним и тем же канонам? Жизнь ведь идет вперед, так и искусство...
Рысак летел как ветер, пофыркивая и всхрапывая. Мирья сидела тихая и задумчивая, потом сказала:
— Как это хорошо: не надо сказать, что плохо все то, что я не понимаю! Жизнь тоже есть такая: не все плохо, что я не понимаю. Надо себя учить понимать, потом знаешь, что плохо и что хорошо. Правильно я говорю? Я очень много не понимаю.
— И хочешь научиться понимать — чудесно, Мирья! Надо смотреть, изучать, читать, а главное — самой жить настоящей жизнью.
— А если я ошибусь?
— Ну и что? Только трусы боятся на каждом шагу — только бы не ошибиться. Кому она нужна, такая жизнь,— жизнь в вечном страхе ошибиться. Кому нужен человек, который может шагать только по готовой дороге, по асфальту. А ведь те, кто строят дороги, не раз спотыкаются о пни и камни. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, Валерия...
— И я тоже, может быть, слишком часто ошибаюсь. И в жизни и в работе. Бывают и горькие, непоправимые ошибки. Я тебе как-нибудь расскажу о себе. Вот ты говоришь— я танцую. Я люблю балет со школы, потом увлекалась в институте. У нас была общая балетная группа двух институтов. Володя тоже танцевал.
— Какой Володя?
— Сегодня я вас познакомлю. Он директор будущей ГЭС. Очень способный инженер. Он контролирует строительство, вплоть до самых мелочей. И принимает работы. Он очень талантливый инженер,— повторила Валерия и, помедлив, добавила: — И замечательный человек.
Дорога поднималась на скалистую сопку. Вдруг с вершины ее перед Мирьей открылась картина, какой ей никогда не приходилось видеть. Над лесом возвышался железный мост, он держался в воздухе на двух железных опорах. Мирья успела заметить, что железный мост вместе с опорами двигался. Дорога опустилась в ложбину. Вокруг снова пошел нетронутый лес и снег. Затем дорога полезла в гору. И наконец они увидели ГЭС. Высокая плотина протянулась поперек широкого русла реки, перегораживая его. С двух сторон по берегам поднимались огромные скалы. На скале стояло серое, под цвет окружающим скалам, здание с высокими узкими окнами — главное здание ГЭС. На другом берегу, по которому они ехали, среди высоких сосен они увидели десятка два двухэтажных желтоватых домов.
То, что Мирья приняла за вознесенный к небесам мост, оказалось мостовым краном. Остановившаяся под ним грузовая машина казалась маленькой, как спичечная коробка, брошенная под высокую скамью. У канала, прокопанного чуть пониже главного здания, работали краны поменьше. В прежнем русле реки по глубокому снегу шли бульдозеры, толкая перед собой глыбы скал. Отсюда, с вершины сопки, в сравнении с гигантским мостовым краном, они казались маленькими трудолюбивыми муравьями.
По отлогому склону Валерия и Мирья спустились к жилым домам. Перед магазином, как обычно, стояло много грузовых машин, неподалеку от него была сделана, как в старину в селах, коновязь.
Хотя Виркку никогда здесь не бывал, он сразу догадался, где его место, и сам повернулся к коновязи. Валерия ослабила подпругу, сняла удила, привязала лошадь и накрыла попоной.
— Теперь дадим сена, потом, когда он немного обсохнет, воды и только потом овес.
Виркку привык к такому распорядку. Он с удовольствием стал уничтожать сено, растрепав и рассыпав всю охапку по земле.
К ним торопливыми шагами направлялся молодой мужчина в синей куртке с «молниями», в оленьих унтах и в кепи лыжника. Он подбежал к Валерии и схватил ее за руки.
— Мирья, познакомьтесь. Это — Володя. Ах да, здесь тебя нужно величать по имени и отчеству — Владимир Михеевич.
— Очень приятно,— Володя пожал руку Мирье.— Валерия много рассказывала о вас. О, где вы раздобыли такого бойкого коня?
— Купили,— похвасталась Валерия.
Володя сунул руку под попону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93