Вся судьба ее теперь зависела от этого юноши, который торил впереди лыжню и о существовании которого еще полгода назад она ничего не знала.*
Валентин остановился. Они долго вслушивались, не донесется ли откуда-либо какой-нибудь голос. Но мир словно вымер — ни собачьего лая, ни шума мотора, ни скрипа лыж. Они так напрягали слух, что на мгновенье казалось, будто оии слышат, как снежные хлопья с мягким шуршанием падают на наст. Отчетливее всего Мирья слышала стук собственного сердца. Как удивительно устроен мир! — вдруг пришло ей в голову. Где-то в Алжире идет война, падают бомбы. По улицам тысяч городов с треском и шумом мчатся машины, трамваи. Где-то плывут пароходы, несутся самолеты, пыхтят поезда. Где-то смеются, плачут, любят и ненавидят люди. Можно ткнуть пальцем в любую точку глобуса и сказать: вот центр земного шара. А в этой точке земного шара, на льду пролива Кайтасалми, через который они шли, не было ничего, только снег, снег хрустел под ногами, да два человека на лыжах...
Валентин признался:
— Кажется, заблудились. И где? В километре от деревни Кайтаниеми, на озере, на берегах которого везде живут люди! Ты понимаешь меня, Мирья?
— Тебя-то понимаю. А вот куда нам идти, не понимаю,— ответила Мирья, улыбаясь.
Они опять долго вслушивались, потом пошли. Прошел
час, другой.. Было уже совершенно ясно, что они идут не туда, не к берегу пролива — туда они вышли бы давным-давно. Скорее всего, они уже плутали где-то на Сийкаярви либо оказались на другом озере, которое с Сийкаярви соединяется узким проливом,— на Петяя-ярви. Но какое это было озеро, они не знали. Так они шли и шли. Валентин — впереди, Мирья — за ним.
Они молчали. Валентин чувствовал себя виноватым, словно совершил какой-то нехороший поступок. Да, это он виноват, только он. Откуда Мирье знать все озера да проливы? А Мирья не винила ни в чем своего спутника. Она устала, и ей ни о чем не хотелось думать. Ей стоило большого труда не отставать от Валентина, который и так старался идти как можно медленнее. Одна мысль не покидала Мирью. Надо было дома поправить носок. Не сбейся носок — они не отстали бы от других, не заблудились. Она во всем виновата. Мирье хотелось хоть на несколько минут присесть на лыжи, отдохнуть немного, но Валентин повелительно сказал: «Нельзя». Конечно, нельзя. Они оба вспотели, одеты лишь в легкие лыжные костюмы, а на озере холодный ветер.
— ...Не бойся, Мирья, не бойся,— успокаивал Валентин.— Мы все равно выйдем к берегу. Разведем костер и...— Тут он осекся, вспомнив, что спичек-то у него нет.
Начало темнеть. Но по мере того как над озером сгущались сумерки, становилось даже светлее. Метель улеглась, небо стало проясняться, и вот из туч выглянула луна. Такая яркая и полная, как вчера. Валентин остановился. Мирья догнала его и стала с ним рядом.
— Видишь берег?—Налево, куда указывал палкой Валентин, километрах в трех от них виднелось что-то черное.—- Теперь я знаю, где мы,— мы на северном берегу Петярви.
— А деревни здесь поблизости нет никакой? — спросила Мирья, мечтая лишь об одном — добраться бы до жилья и лечь спать.
— Где-то в той стороне раньше стоял один дом. Не знаю, живут ли там теперь. И не уверен, сумеем ли мы найти дорогу туда.
— А в Кайтаниеми обратно мы дорогу найдем? — спросила Мирья упавшим голосом.
— Непременно. Если снова пурга не разыграется. Идти обратно далеко. Как же нам теперь быть? — спросил парень.
— Не знаю.
— Мирья, а у меня даже нет спичек.
От этих слов Мирье вдруг стало так зябко, что ее охватил озноб. Мокрая от пота одежда стала колючей и холодной, как лед.
— Пойдем обратно... Или куда-нибудь... Только медленно-медленно. Я очень устала,— сказала Мирья.— Нам нельзя стоять на месте.
— Слушай! Пошли!— воскликнул вдруг Валентин обрадованно, словно увидел где-то совсем рядом огонек человеческого жилья. Он повернул к берегу, но пошел не напрямик, а направо, удаляясь еще дальше от Кайтаниеми.
— Куда? — спросила Мирья, послушно плетясь следом.— Ты что-то придумал, что?
— Пока ничего. Иди быстрее. Не бойся — не пропадем.
— А я и не боюсь.
Валентин шел наискосок, направляясь к пустынному берегу.
— А там кто-нибудь живет?
— Нет, никто.
— Тогда зачем...
— Ну иди же, иди.
Приблизившись к берегу, Валентин пошел вдоль него, удаляясь все больше от Кайтаниеми. Они шли по руслу какой-то реки.
— Отдохнем минуту. Не могу больше,— попросила Мирья.
— Уже скоро, скоро придем. Поднажми немножко.
Силы Мирьи были уже на исходе, но уверенность Валентина в чем-то,— а в чем, она не имела и понятия,— передалась ей, и она упрямо шла за ним.
Вдруг Валентин остановился:
— Видишь?
На берегу реки, на лесной полянке, из глубокого снега выглядывало что-то черное.
— Что это? — растерянно спросила Мирья.
— Пошли, увидишь,— весело ответил юноша.
На полянке, среди нетронутых сугробов, стояла бревенчатая избушка, такая низкая, что, стоя на лыжах перед ней, можно было смотреть через крышу. Низкая дверь избушки была занесена снегом чуть ли не под самую крышу. Из-под снега выглядывала поленница дров, сложенных у стены.
Валентин стал лыжей разгребать снег перед входом. Снег был слежавшийся, твердый, плотный от ветров и мо
розов, и парню пришлось долбить его палкой и кусками отбрасывать в сторону. Наконец он открыл дверь и, низко; пригнувшись, вошел в избушку.
— Сейчас, Мирья, сейчас! — крикнул он из двери.
Мирье опять стало нестерпимо холодно, время шло медленно, минуты казались вечностью. В черном проеме входа в избушку вдруг вспыхнул огонек, и она услышала голос Валентина:
— Милости просим, дорогие гости, входите!
Никогда еще маленький мерцающий огонек не доставлял Мирье такой радости. Согнувшись в три погибели, она вползла в избушку. При свете лучины увидела невысокие нары, застланные сухим камышом, в углу черную каменку, на стене полочку, на которой стояли закопченный котелок и берестяная солонка. А в котелке оказалось полбуханки хлеба, правда черствого, твердого как камень, но все-таки — хлеба. Возле каменки виднелась кучка сухих смолистых щепок, приготовленных для растопки.
— Как здесь хорошо!
— А я что говорил? — гордо ответил Валентин.— А вот спички, видишь, целый коробок.
— Ты ничего не говорил, фу, нехороший какой! — Мирья прильнула к Валентину и обняла его, потом испуганно отпрянула и сказала, словно извиняясь: — Я так рада... Мне уже стало страшно за нас с тобой...
Валентин говорил деловито, словно ничего не произошло:
— Сейчас затопим печь. Дров хватит. Правда, топится она по-черному, но теплее будет. Из этого хлеба что-нибудь сварим. Отдохнем, выспимся, а утром — в дорогу.
Мирья с благодарностью смотрела на Валентина и кивала в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Валентин остановился. Они долго вслушивались, не донесется ли откуда-либо какой-нибудь голос. Но мир словно вымер — ни собачьего лая, ни шума мотора, ни скрипа лыж. Они так напрягали слух, что на мгновенье казалось, будто оии слышат, как снежные хлопья с мягким шуршанием падают на наст. Отчетливее всего Мирья слышала стук собственного сердца. Как удивительно устроен мир! — вдруг пришло ей в голову. Где-то в Алжире идет война, падают бомбы. По улицам тысяч городов с треском и шумом мчатся машины, трамваи. Где-то плывут пароходы, несутся самолеты, пыхтят поезда. Где-то смеются, плачут, любят и ненавидят люди. Можно ткнуть пальцем в любую точку глобуса и сказать: вот центр земного шара. А в этой точке земного шара, на льду пролива Кайтасалми, через который они шли, не было ничего, только снег, снег хрустел под ногами, да два человека на лыжах...
Валентин признался:
— Кажется, заблудились. И где? В километре от деревни Кайтаниеми, на озере, на берегах которого везде живут люди! Ты понимаешь меня, Мирья?
— Тебя-то понимаю. А вот куда нам идти, не понимаю,— ответила Мирья, улыбаясь.
Они опять долго вслушивались, потом пошли. Прошел
час, другой.. Было уже совершенно ясно, что они идут не туда, не к берегу пролива — туда они вышли бы давным-давно. Скорее всего, они уже плутали где-то на Сийкаярви либо оказались на другом озере, которое с Сийкаярви соединяется узким проливом,— на Петяя-ярви. Но какое это было озеро, они не знали. Так они шли и шли. Валентин — впереди, Мирья — за ним.
Они молчали. Валентин чувствовал себя виноватым, словно совершил какой-то нехороший поступок. Да, это он виноват, только он. Откуда Мирье знать все озера да проливы? А Мирья не винила ни в чем своего спутника. Она устала, и ей ни о чем не хотелось думать. Ей стоило большого труда не отставать от Валентина, который и так старался идти как можно медленнее. Одна мысль не покидала Мирью. Надо было дома поправить носок. Не сбейся носок — они не отстали бы от других, не заблудились. Она во всем виновата. Мирье хотелось хоть на несколько минут присесть на лыжи, отдохнуть немного, но Валентин повелительно сказал: «Нельзя». Конечно, нельзя. Они оба вспотели, одеты лишь в легкие лыжные костюмы, а на озере холодный ветер.
— ...Не бойся, Мирья, не бойся,— успокаивал Валентин.— Мы все равно выйдем к берегу. Разведем костер и...— Тут он осекся, вспомнив, что спичек-то у него нет.
Начало темнеть. Но по мере того как над озером сгущались сумерки, становилось даже светлее. Метель улеглась, небо стало проясняться, и вот из туч выглянула луна. Такая яркая и полная, как вчера. Валентин остановился. Мирья догнала его и стала с ним рядом.
— Видишь берег?—Налево, куда указывал палкой Валентин, километрах в трех от них виднелось что-то черное.—- Теперь я знаю, где мы,— мы на северном берегу Петярви.
— А деревни здесь поблизости нет никакой? — спросила Мирья, мечтая лишь об одном — добраться бы до жилья и лечь спать.
— Где-то в той стороне раньше стоял один дом. Не знаю, живут ли там теперь. И не уверен, сумеем ли мы найти дорогу туда.
— А в Кайтаниеми обратно мы дорогу найдем? — спросила Мирья упавшим голосом.
— Непременно. Если снова пурга не разыграется. Идти обратно далеко. Как же нам теперь быть? — спросил парень.
— Не знаю.
— Мирья, а у меня даже нет спичек.
От этих слов Мирье вдруг стало так зябко, что ее охватил озноб. Мокрая от пота одежда стала колючей и холодной, как лед.
— Пойдем обратно... Или куда-нибудь... Только медленно-медленно. Я очень устала,— сказала Мирья.— Нам нельзя стоять на месте.
— Слушай! Пошли!— воскликнул вдруг Валентин обрадованно, словно увидел где-то совсем рядом огонек человеческого жилья. Он повернул к берегу, но пошел не напрямик, а направо, удаляясь еще дальше от Кайтаниеми.
— Куда? — спросила Мирья, послушно плетясь следом.— Ты что-то придумал, что?
— Пока ничего. Иди быстрее. Не бойся — не пропадем.
— А я и не боюсь.
Валентин шел наискосок, направляясь к пустынному берегу.
— А там кто-нибудь живет?
— Нет, никто.
— Тогда зачем...
— Ну иди же, иди.
Приблизившись к берегу, Валентин пошел вдоль него, удаляясь все больше от Кайтаниеми. Они шли по руслу какой-то реки.
— Отдохнем минуту. Не могу больше,— попросила Мирья.
— Уже скоро, скоро придем. Поднажми немножко.
Силы Мирьи были уже на исходе, но уверенность Валентина в чем-то,— а в чем, она не имела и понятия,— передалась ей, и она упрямо шла за ним.
Вдруг Валентин остановился:
— Видишь?
На берегу реки, на лесной полянке, из глубокого снега выглядывало что-то черное.
— Что это? — растерянно спросила Мирья.
— Пошли, увидишь,— весело ответил юноша.
На полянке, среди нетронутых сугробов, стояла бревенчатая избушка, такая низкая, что, стоя на лыжах перед ней, можно было смотреть через крышу. Низкая дверь избушки была занесена снегом чуть ли не под самую крышу. Из-под снега выглядывала поленница дров, сложенных у стены.
Валентин стал лыжей разгребать снег перед входом. Снег был слежавшийся, твердый, плотный от ветров и мо
розов, и парню пришлось долбить его палкой и кусками отбрасывать в сторону. Наконец он открыл дверь и, низко; пригнувшись, вошел в избушку.
— Сейчас, Мирья, сейчас! — крикнул он из двери.
Мирье опять стало нестерпимо холодно, время шло медленно, минуты казались вечностью. В черном проеме входа в избушку вдруг вспыхнул огонек, и она услышала голос Валентина:
— Милости просим, дорогие гости, входите!
Никогда еще маленький мерцающий огонек не доставлял Мирье такой радости. Согнувшись в три погибели, она вползла в избушку. При свете лучины увидела невысокие нары, застланные сухим камышом, в углу черную каменку, на стене полочку, на которой стояли закопченный котелок и берестяная солонка. А в котелке оказалось полбуханки хлеба, правда черствого, твердого как камень, но все-таки — хлеба. Возле каменки виднелась кучка сухих смолистых щепок, приготовленных для растопки.
— Как здесь хорошо!
— А я что говорил? — гордо ответил Валентин.— А вот спички, видишь, целый коробок.
— Ты ничего не говорил, фу, нехороший какой! — Мирья прильнула к Валентину и обняла его, потом испуганно отпрянула и сказала, словно извиняясь: — Я так рада... Мне уже стало страшно за нас с тобой...
Валентин говорил деловито, словно ничего не произошло:
— Сейчас затопим печь. Дров хватит. Правда, топится она по-черному, но теплее будет. Из этого хлеба что-нибудь сварим. Отдохнем, выспимся, а утром — в дорогу.
Мирья с благодарностью смотрела на Валентина и кивала в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93