Он что-то оживленно рассказывал друзьям на один вечер, подавляя, заглушая вином иные мысли о том, чего он больше не хотел знать. Но мысли эти тяжело ворочались в его отуманенном мозгу, не уходили, а становились все более тяжелыми и безрадостными. Вконец подавленный, он замолчал и даже не заметил, как остался за столиком один.
Было совсем поздно, когда, выходя, он заметил «королеву Викторию», которую не встречал с тех самых пор, как переночевал в ее клетушке. Она еще больше постарела. Давнее, несвежее кружево, истрепанное по краям, измятый, свалявшийся шиньон делали женщину совсем
жалкой. Серж поздоровался, зачем-то вернулся и подсел к ее столику. На оставшуюся мелочь заказал бутылку вина и попросил принести второй бокал.
Смущенная этой встречей, она молчала. А Серж с пьяной бравадой объявил, что копил, копил деньги да и просадил их сегодня. Очевидно, несмотря на тон, каким все это было сказано, женщина о чем-то догадалась.
Подняв на него светлые, небрежно подведенные глаза, она участливо спросила, какое у него горе. Совершенно неожиданно для себя и для нее он заговорил, не пытаясь скрыть горечи. И по мере того, как рассказывал о том, что произошло за этот год, на душе становилось легче. Кто виноват, что он так глупо попался из-за каких-то неясных и ненужных чувств?
Выговорившись, он почувствовал странную апатию ко всему. Полное безразличие к завтрашнему дню. Он уже раскаивался, что заговорил с женщиной, что вообще подошел к ней.
А она украдкой достала платок и, наклонившись, незаметно коснулась им уголка глаз. Так и не подняв головы, тихо сказала:
- Какое счастье, месье, когда у человека есть надежда.Пусть самая маленькая надежда... Тогда уже можно жить...
Он оторопело смотрел на женщину. Это опустившееся так же, как и он, существо вдруг очистило и его слова, и мусли, и чувства от всего наносного, мелкого, несправедливого. Высказав главное, именно то, что вошло в его
жизнь.
Наконец она решилась поднять выцветшие глаза, в которых было что-то от радостного удивления и сочувствия.
У человека есть надежда, есть чем жить. Видимо, ободренная его молчаливой благодарностью, она, комкая платок, запинаясь, продолжала:
— У меня колечко... Небольшой рубин. Не обижайтесь и... возьмите...
Он не мог ни поблагодарить, ни отказаться — боялся, что выдаст голос. Наклонился, поцеловал дряблую руку и быстро, не оглядываясь, вышел.
На другой день, и на третий, и на десятый он опять урезал от завтрака, от обеда... И откладывал, откладывал, откладывал.
Вдруг, словно весенний шквал... Так неожиданно. Все теперь было для него неожиданным. Потому что он, как муравей, зарылся в глубине трюмов, после работы едва доползал до ближайшего бистро перекусить, а потом без сил сваливался в своем подвале на тюфяк. Газеты, радио, кино для него не существовали. В тот день он открыл дверь бистро и замер: замер так же, как все, кто сидел здесь, слушая стоявший на полке «Филлипс».
«Русский поднялся в космос! Русские в космосе!..» Хозяин бистре и все, кто там был, поздравляли его,, русского, жали руки. Он был недостоин этих рукопожгк тий. Ничем не заслужил их. И все же он действительно русский. Непрошенные слезы, которых он поначалу и не заметил, навертывались и навертывались на глаза,
Хозяин бистро вдруг вспомнил, что Серж пиани. Почему бы ему не пойти в кафе месье Дюбуа? Там как раз ищут аккомпаниатора. Месье Дюбуа пока никого не наг-шел. Они только вчера виделись.
Кафе так кафе. Это не концертный зал и лучше, чем метла. На другой же день выяснилось, что Серж вполне устраивает и хозяина и мадемуазель Сюзанну, с большим тру-дом самостоятельно разбиравшуюся в нотах.
«Переход из душных, темных трюмов в кафе месье Дюбуа — настоящее счастье для месье Сержа»,— сообщил бармен радостную весть вернувшемуся с моря Жю-лю. Тот реагировал по-своему.
«Держись, дружище, это еще не самое страшное»,— сказал он Сержу. Бармен вытаращил глаза. А Серж был благодарен за поддержку. Да, Жюль, который не мог отличить ноты «соль» от, «до», все же прекрасно понял его состояние. Очевидно, догадался, каково ему бренчать на рояле пош-
ленькие песенки да еще давать уроки двум толстощеким оболтусам, племянникам месье Дюбуа.
Как далеко, как невероятно далеко все это было от концертного зала, где в партере когда-то сидела Вера Оболенская. То было в другой жизни, с другим человеком...
Теперь у него одна отрада. В послеобеденный час, который целиком принадлежал ему, видеть себя путешествующим по морю. Представлять встречу с сестрой. Ему даже виделось, какая она. Русые волосы, наверное, даже немного седины, милые, добрые глаза, задумчивые, чуточку печальные... Вместе сидят они за чаем. Она рассказывает, как росла, как училась, говорит об их матери, какой она была... Мало ли о чем беседуют брат и сестра, которые наконец встретились.
А если бы... если бы он узнал, что сестры нет, если б такое случилось? Ведь Вавилов мог спутать. Вполне мог... Но Серж не хотел об этом думать. Где-то в глубине души он уже знал: даже если ее нет, он все равно поедет в Россию. Сколько бы ему для этого ни пришлось перетерпеть. Сколько б ни пришлось ждать. Лишь бы дожить до той минуты. Только бы дожить...
ГЛАВ А 2
Скрылась луна. В иллюминаторе круг синего света. Предрассветный ветер ворвался в каюту. Еще какой-ннбудь час — и он встретит на палубе восход солнца.
Последние сутки. Всего лишь сутки пути... Серж принял душ, побрился- достал из шкафа свежую сорочку, светло-коричневый тонкой шерсти костюм... Разве смел бы он мечтать о таком костюме, о такой каюте, не «открой» сестра Дюбуа в нем «талант» педагога?
«Наши мальчики так прекрасно играют...» «Наши мальчики такие музыкальные...» «Наш месье Серж так
ими доволен...» «Наши мальчики» и «Наш месье Серж» создало ему популярность в довольно обеспеченных кругах, где из кожи вон лезли, лишь бы «наши мальчики» получили такое же образование, как отпрыски месье Дюбуа, месье Леруа и месье Парве.
Серж стал «модным» учителем музыки. Настолько модным, что о нем вспомнила Алин. Алин хотела что-то объяснить. Но ему не нужны были объяснения ни тогда, ни тем более теперь.
«Ведь было и много хорошего...» — сказала она.
Было. Было все... Только ворошить прошлое слишком тяжело да и не нужно. Объяснения не получилось.
К тому времени Жюль, посвященный в его планы, вызвался написать Вавилову. Журналист, конечно, поможет Сержу разыскать сестру.
Ответа не было долго, очень долго, и друзья уже потеряли всякую надежду когда-либо получить его. Но однажды, когда Жюль возвратился из рейса, ему вручили письмо, пролежавшее в порту несколько месяцев.
Вавилов просил извинения за вынужденное молчание. Больше полугода пробыл он с китобоями в Антарктике и совсем недавно вернулся домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Было совсем поздно, когда, выходя, он заметил «королеву Викторию», которую не встречал с тех самых пор, как переночевал в ее клетушке. Она еще больше постарела. Давнее, несвежее кружево, истрепанное по краям, измятый, свалявшийся шиньон делали женщину совсем
жалкой. Серж поздоровался, зачем-то вернулся и подсел к ее столику. На оставшуюся мелочь заказал бутылку вина и попросил принести второй бокал.
Смущенная этой встречей, она молчала. А Серж с пьяной бравадой объявил, что копил, копил деньги да и просадил их сегодня. Очевидно, несмотря на тон, каким все это было сказано, женщина о чем-то догадалась.
Подняв на него светлые, небрежно подведенные глаза, она участливо спросила, какое у него горе. Совершенно неожиданно для себя и для нее он заговорил, не пытаясь скрыть горечи. И по мере того, как рассказывал о том, что произошло за этот год, на душе становилось легче. Кто виноват, что он так глупо попался из-за каких-то неясных и ненужных чувств?
Выговорившись, он почувствовал странную апатию ко всему. Полное безразличие к завтрашнему дню. Он уже раскаивался, что заговорил с женщиной, что вообще подошел к ней.
А она украдкой достала платок и, наклонившись, незаметно коснулась им уголка глаз. Так и не подняв головы, тихо сказала:
- Какое счастье, месье, когда у человека есть надежда.Пусть самая маленькая надежда... Тогда уже можно жить...
Он оторопело смотрел на женщину. Это опустившееся так же, как и он, существо вдруг очистило и его слова, и мусли, и чувства от всего наносного, мелкого, несправедливого. Высказав главное, именно то, что вошло в его
жизнь.
Наконец она решилась поднять выцветшие глаза, в которых было что-то от радостного удивления и сочувствия.
У человека есть надежда, есть чем жить. Видимо, ободренная его молчаливой благодарностью, она, комкая платок, запинаясь, продолжала:
— У меня колечко... Небольшой рубин. Не обижайтесь и... возьмите...
Он не мог ни поблагодарить, ни отказаться — боялся, что выдаст голос. Наклонился, поцеловал дряблую руку и быстро, не оглядываясь, вышел.
На другой день, и на третий, и на десятый он опять урезал от завтрака, от обеда... И откладывал, откладывал, откладывал.
Вдруг, словно весенний шквал... Так неожиданно. Все теперь было для него неожиданным. Потому что он, как муравей, зарылся в глубине трюмов, после работы едва доползал до ближайшего бистро перекусить, а потом без сил сваливался в своем подвале на тюфяк. Газеты, радио, кино для него не существовали. В тот день он открыл дверь бистро и замер: замер так же, как все, кто сидел здесь, слушая стоявший на полке «Филлипс».
«Русский поднялся в космос! Русские в космосе!..» Хозяин бистре и все, кто там был, поздравляли его,, русского, жали руки. Он был недостоин этих рукопожгк тий. Ничем не заслужил их. И все же он действительно русский. Непрошенные слезы, которых он поначалу и не заметил, навертывались и навертывались на глаза,
Хозяин бистро вдруг вспомнил, что Серж пиани. Почему бы ему не пойти в кафе месье Дюбуа? Там как раз ищут аккомпаниатора. Месье Дюбуа пока никого не наг-шел. Они только вчера виделись.
Кафе так кафе. Это не концертный зал и лучше, чем метла. На другой же день выяснилось, что Серж вполне устраивает и хозяина и мадемуазель Сюзанну, с большим тру-дом самостоятельно разбиравшуюся в нотах.
«Переход из душных, темных трюмов в кафе месье Дюбуа — настоящее счастье для месье Сержа»,— сообщил бармен радостную весть вернувшемуся с моря Жю-лю. Тот реагировал по-своему.
«Держись, дружище, это еще не самое страшное»,— сказал он Сержу. Бармен вытаращил глаза. А Серж был благодарен за поддержку. Да, Жюль, который не мог отличить ноты «соль» от, «до», все же прекрасно понял его состояние. Очевидно, догадался, каково ему бренчать на рояле пош-
ленькие песенки да еще давать уроки двум толстощеким оболтусам, племянникам месье Дюбуа.
Как далеко, как невероятно далеко все это было от концертного зала, где в партере когда-то сидела Вера Оболенская. То было в другой жизни, с другим человеком...
Теперь у него одна отрада. В послеобеденный час, который целиком принадлежал ему, видеть себя путешествующим по морю. Представлять встречу с сестрой. Ему даже виделось, какая она. Русые волосы, наверное, даже немного седины, милые, добрые глаза, задумчивые, чуточку печальные... Вместе сидят они за чаем. Она рассказывает, как росла, как училась, говорит об их матери, какой она была... Мало ли о чем беседуют брат и сестра, которые наконец встретились.
А если бы... если бы он узнал, что сестры нет, если б такое случилось? Ведь Вавилов мог спутать. Вполне мог... Но Серж не хотел об этом думать. Где-то в глубине души он уже знал: даже если ее нет, он все равно поедет в Россию. Сколько бы ему для этого ни пришлось перетерпеть. Сколько б ни пришлось ждать. Лишь бы дожить до той минуты. Только бы дожить...
ГЛАВ А 2
Скрылась луна. В иллюминаторе круг синего света. Предрассветный ветер ворвался в каюту. Еще какой-ннбудь час — и он встретит на палубе восход солнца.
Последние сутки. Всего лишь сутки пути... Серж принял душ, побрился- достал из шкафа свежую сорочку, светло-коричневый тонкой шерсти костюм... Разве смел бы он мечтать о таком костюме, о такой каюте, не «открой» сестра Дюбуа в нем «талант» педагога?
«Наши мальчики так прекрасно играют...» «Наши мальчики такие музыкальные...» «Наш месье Серж так
ими доволен...» «Наши мальчики» и «Наш месье Серж» создало ему популярность в довольно обеспеченных кругах, где из кожи вон лезли, лишь бы «наши мальчики» получили такое же образование, как отпрыски месье Дюбуа, месье Леруа и месье Парве.
Серж стал «модным» учителем музыки. Настолько модным, что о нем вспомнила Алин. Алин хотела что-то объяснить. Но ему не нужны были объяснения ни тогда, ни тем более теперь.
«Ведь было и много хорошего...» — сказала она.
Было. Было все... Только ворошить прошлое слишком тяжело да и не нужно. Объяснения не получилось.
К тому времени Жюль, посвященный в его планы, вызвался написать Вавилову. Журналист, конечно, поможет Сержу разыскать сестру.
Ответа не было долго, очень долго, и друзья уже потеряли всякую надежду когда-либо получить его. Но однажды, когда Жюль возвратился из рейса, ему вручили письмо, пролежавшее в порту несколько месяцев.
Вавилов просил извинения за вынужденное молчание. Больше полугода пробыл он с китобоями в Антарктике и совсем недавно вернулся домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44