— Я уже говорил Сергею Владимировичу, что и мой отец был капитаном,— пояснил Вавилов.—Тетя Маня, ты, случайно, не слышала, как Кошелев с матросами пришел из Севастополя? Понимаешь, в шлюпке, зимой.
— Ну как же! В тот вечер все мы собрались у Сабининых. Погоди. Дай вспомнить, почему мы туда пошли в такую стужу... Я страшно замерзла в своих ботинках... Ну, да, да... Мы пришли прощаться. Конечно, попрощаться. Они собирались ехать, кажется, во Францию. Это был четверг. Аглая Константиновна Сабинина принимала по четвергам. Вот мы и пошли со Слободки к ним. Этакую даль тащились...
— На улицу Гоголя...— негромко произнес Серж. Он представлял себе все, о чем говорила Мария Ивановна, и даже резкий ветер, проносившийся по улице прямо с моря.
— Да, конечно, на улицу Гоголя,— машинально подтвердила Мария Ивановна, очевидно, припоминая тот вечер.— Горела керосиновая лампа. Евграф и Лиза с Аглаей Константиновной игради в винт. Лара сидела за роялем. Я очень любила ее слушать. Примощусь рядышком, перелистываю ей ноты. Играла Лара превосходно. На благотворительных вечерах, в гостях —всюду ее просили сесть за рояль. Первый раз, помню, я услышала ее в офицерском собрании. Играла она концерт Чайковского. Как ей аплодировали! Все поднялись со своих мест. Невозможно было представить, что в этой маленькой женщине столько силы, столько темперамента.
— А что еще она играла? Что еще, кроме Чайковского? — Совершенно забывшись, Серж весь подался вперед. Гранд-мама говорила, что лучше всего у нее получался «Ноктюрн» Шопена.
Мария Ивановна пристально взглянула на своего гостя. Он спохватился, сцепил пальцы рук и наклонил голову.
— Я не помню, что еще Дара играла. Но в этот вечер мелодия была такая печальная. Очень печальная... Мне казалось, что Лара прощается не только со своим роялем, со своим домом... Аглая Константиновна оживленно объявляла какие-то ремизы, какие-то шлемы. Мне хотелось крикнуть ей: оставьте ваши карты! Как вы можете?.. Но я была еще слишком молода, чтобы позволить себе что-нибудь подобное, и слишком робка, чтобы как-то пожалеть Лару. Она знала, что Володя, ее муж, вместе со стариком Сабининым были уже где-то на пути во Францию, и все же была очень подавлена, испугана... Аглая же Константиновна, волевая, очень решительная женщина, по-видимому, находила даже какую-то прелесть в предстоящем Путешествии. Во всяком случае, держалась она непринужденно, поминутно шутила, а тасуя карты, помнится, говорила о нарядах, которые собиралась сразу же по приезде заказать себе в Париже. Мне особенно запомнился разговор о туалетах, потому что чай мы пили с тонко нарезанными ломтиками черного хлеба, «осьмушку» которого мы принесли с собой, вместе с «фунтиком» сахару, четыре-пять ложечек было в таком «фунтике». Попили мы чай. Аглая Константиновна с Лизой и Евграфом — опять за карты. И вдруг стук в дверь. Нюра, горничная Сабининых, побежала отворять. И, представляете себе, вваливается Володя. Буквально вваливается... Оборванный, замерзший, мокрый, заросший, страшно смотреть. И улыбнулся... «Бон жур»,— говорит. Как сейчас, помню, Лара вскрикнула, бросилась к нему. Аглая Константиновна наклонила карты, смотрит на него через лорнет и таким нежным, прямо ангельским тоном вопрошает: «Как понимать ваше появление?..» А Кошелев ей в тон: «Понимайте, как явление Христа народу!..» Подхватил Лару и закрыл за собой дверь. Нельзя сказать, чтобы Аглая Константиновна и Кошелев любили друг друга.
— Теща и зять, это во-первых, а во-вторых—дворянка и бывший матрос,— подсказал Вавилов, — Все закономерно.
В горле у Сержа пересохло, и он глотнул кофе, даже не почувствовав вкуса. Уж кто-кто, а он мог представить себе свою гранд-мама, беседующую с отцом. Если она поедом ела беззаботную и не очень замечавшую колкости Алин. Алин, которая, если беспристрастно судить, вполне подходила по своему положению ему, Сержу. Можно себе представить, как гранд-мама обращалась с ненавистным ей «грубым мужланом»...
Да, Мария Ивановна, по-видимому, хорошо знала его семью, знала, конечно, и сестру... Но только не перебивать, ничего не спрашивать, пусть она продолжает свой рассказ так же обстоятельно. Дойдет очередь и до сестры. Однако Серж не удержался бы от вопроса, если б не боялся услышать: «Дочь Кошелевых?.. Девочка умерла еще совсем маленькой...»
Такое он тоже может услышать. И при всем своем нетерпении, Серж, не отдавая в этом себе отчета, теперь, когда должен был все узнать, страшился и не хотел приближать минуты, которая многое для него решит.
— Дело даже, вероятно, не в том, что Владимир Кошелев был сиротой, из простой семьи. У меня создалось впечатление,— продолжала Мария Ивановна,— что Аглая Константиновна ревновала к нему дочь. Не могла примириться с мыслью, что не она, а другой, посторонний ей человек, вошел в жизнь Лары. Я убеждена, что будь это не Володя Кошелев, а другой, результат был бы тот же. Но разница в положении, воспитании довела их отношения до полного конфликта... Она, несмотря на свой вежливый тон, побелела от бешенства, увидев, как Кошелев увел Лару к себе... Нам давно пора было уходить... Время тревожное, неспокойное. Раздевают, грабят, особенно у нас на Слободке, под мостом. А Сабинина не отпускает: нет, нет, подождите, я хочу, чтоб при вас мой дорогой зять объяснил, каким образом он очутился здесь. Должна я знать,.где мой муж... Должен же Владимир выйти и все объяснить!.. Между прочим, Сабинины уговаривали и нас вместе ехать...
— Да, да, мама часто рассказывала, что ее пугали: отца расстреляют, как расстреляли знакомого им штурмана,— оживленно вмешался Вавилов.— Ну да, ведь это Сабинина ее стращала и все уговаривала ехать.
— После расстрела их знакомого Евграф, уравновешенный, даже флегматичный, и тот ходил сам не свой. Вероятно, тогда и были эти разговоры об отъезде. Но разговоры разговорами, а ехать, конечно, Евграф с Лизой не собирались. Пришли в тот вечер прощаться. Да, ведь даже кувшин и ведро с собой принесли...
— Сувенир Сабининым в дорогу? — рассмеялся Вавилов.
Но Серж даже не улыбнулся. Он слышал только то, что говорила Мария Ивановна, и напряженно ждал, когда появится из своей комнаты капитан Кошелев, слов-
но все это происходило не давным-давно, а теперь, у него на глазах.
— Нет, не сувенир,— смеясь ответила Мария Ивановна.— Воды в городе не было. Собирали дождевую или снег. Но я не выносила запаха дыма, что ли, в этой талой воде.
— Снег не имеет запаха,— возразил Вавилов.
— Может быть, в поле, в лесу... В общем, ты этой воды не пил и. помалкивай. Так вот, вода была только в порту, и горничная Сабининых, Нюра, дочь водолаза, приносила ее из порта без всякой очереди. И в тот раз она поставила у дверей полное ведро и кувшин, а Аглая Константиновна все нас не отпускает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44