: Они нужны были ей, эти поклонники, как цветы, костюмы и украшения. Только для артистической карьеры, мой милый Серж...
И, о боже, какой банальный конец— любовник в супружеской постели!.. Настолько банальный, что напрашивалась лишь одна фраза: что ж тут такого?!
«Что ж тут такого? Не ты первый, не ты последний»,— чересчур уж беззаботно сказал Жюль. Он, бедняга, сидел тогда на мели. Война. Безработица... Изредка случайный заработок в порту.
Что ж тут такого... Да ничего!.. Ничего, потому что отнюдь не это послужило причиной разрыва. Все было гораздо проще и гораздо сложней и началось задолго до истории с супружеской неверностью. Если совсем честно, то измену Алин нетрудно было оправдать. Слишком уж холодными и безрадостными стали их отношения. В страшные годы войны иногда сразу, иногда исподволь Обнажались человеческие души. Первое время Алин с ненавистью, с презрением говорила о «бошах». А потом пела для них и, игриво улыбаясь, принимала ухаживания и
цветы. Он не понимал ни Алин, ни себя. С детства ему внушали дед и гранд-мама: России не существует. Россия была раньше. А теперь Совдепия. Совдепия, которая отняла у него родной дом, состояние, мать. Серж тоже умер бы с голоду, как умерла его мама, если б не решительность гранд-мама, «этой святой женщины»,— никогда не забывал добавить дед.
Отец погиб еще раньше мамы. Но о нем, об этом «невежественном и грубом типе», говорили редко. Гранд-мама называла его не иначе, как «этот тип». Еще бы! Ведь он разорил и погубил ее дочь. Из-за него Лара осталась в России... Образованная женщина, прекрасная пианистка, подававшая большие надежды, и вдруг — грубый, простой матрос!.. Бедная Лара за все это жестоко поплатилась.
Кроткая, впечатлительная, она словно находилась под гипнозом у этого неотесанного мужлана. Из-за него пренебрегла материнским долгом, бросила сына. «Если б не гранд-мама, эта святая женщина, что было бы с тобой, мой м-альчик?..» — вздыхал дед...
Серж не помнил матери, но проникся к ней жалостью, несмотря на утверждение гранд-мама — «таких женщин презирают».После обеда гранд-мама обычно читала «Возрождение», выходившую в Париже русскую эмигрантскую газету. В ней неизменно предрекался провал очередной пя-тилетки, сообщалось о голоде и нищете в истерзанной
большевиками России. «Боже милостивый! До чего довели такую богатую некогда страну!» — заключала гранд-мама со слезами на глазах.
Серж норовил улизнуть до того, как старуха принималась за газету. Слышать каждый день один и тот же раздраженный голос, одни и те же статьи вперемешку с мелкими сплетнями и переругиванием с другой такой же эмигрантской газетой было невмоготу.
— На что надеялась Лара? Как могла довериться человеку не нашего круга, к тому же такому недалекому и бессердечному? Загубил ее, загубил семью,— с ненавистью говорила гранд-мама. Но Серж почему-то и к отцу не испытывал никаких враждебных чувств. Все это как бы не имело к нему отношения. Никого он не помнил и почти ничего своего, личного в памяти не сохранил. Разве что мелодию...
Вероятно, она была из далекого прошлого, эта про-зрачная, чистая мелодия. Почему-то он никогда не пытался воспроизвести ее на фортепиано. Да, скорей всего она была «оттуда» и всякий раз возникала неожиданно. Вдруг пробуждалась в нем оттого, что донесся низкий пароходный гудок или яркий солнечный блик упал сквозь листву на землю. Какие-то совсем разные вещи будили в нем ускользающие, давние и смутные воспоминания. Зеленый, пронизанный солнцам шатер листвы, белая лестница, факел бронзового канделябра. Откуда это в его памяти, он не знал, как не знал, что за мелодия слышалась ему в прозаическом басе гудка.
Возможно, что благодаря незнанию он и приписывал неясные эти ощущения тому времени, когда еще ребенком жил в России. Никому он об этом не говорил. Да по существу, и нечего говорить даже в том случае, если б пути к прошлому не были бы для него отрезаны...
Он ничего не спрашивал о своих родителях, почти не думал о них. Каждый день — семь часов у рояля. Каждый день, помимо других занятий.
Гранд-мама сама наблюдала за уроками. Сухонькая, сгорбленная, сидела она в углу дивана, придирчиво слушая игру внука. По отдельным замечаниям он догады-вался, что столь же ревностно она следила когда-то за игрой на фортепиано своей дочери. Думала — Лара «сделает карьеру»... Теперь все надежды старуха возлагала на внука, надеясь снова обрести утраченное. Во имя
его же, как она утверждала, блага беспощадно лишала мальчика детских игр, прогулок и забав.
«У великого ученого, у большого музыканта не спрашивают, какой он национальности»,— вырвалось у нее однажды, когда вконец утомленный Серж сказал, что больше не в силах играть гаммы. Несмотря на разговоры о том, как гранд-мама спасла внука от голодной смерти, старуху, видимо, угнетало сознание, что Серж и не русский и не француз, бесподданный, и она старалась обеспечить ему хоть какое-то будущее.
Деньги от продажи парохода целиком пошли на воспитание мальчика. Уроки музыки, гармонии, сольфеджио, английский язык... Нет, у Сержа не оставалось времени на размышления ни о своем положении эмигранта, ни о прошлом своих родителей. Не было времени и на то, чтобы вести беспечный образ жизни, какой вели его сверстники. К семнадцати годам он окончательно уверовал в то, что сможет немалого достичь.
Смерть деда глубоко его опечалила, но рояль по-прежнему стоял открытым.Алин встретилась, когда он уже начал выступать с концертами. Загадочная, недосягаемая тогда Алин. Пора влюбленности была лучшей в его жизни. Даже сдержанный, суровый Иоганн Бах звучал по-иному. Новое, гораздо более глубокое содержание вкладывал Серж во все, что играл, щедро выплескивая свои чувства. Жадно воспринятый окружающий мир, окрашенный в необычайно яркие цвета, воплощался в музыке. Тогда он не думал о карьере, только об Алин. Несмотря на нелады в семье, он был счастлив.
Гранд-мама встретила невестку с подчеркнутой, слишком подчеркнутой любезностью. Но сколько скрытого яда было в каждом обращении к Алин. За обедом газеты отошли на задний план. В присутствии жены Серж должен был выслушивать многочисленные экскурсы в историю, начиная с мужественной княгини Ольги, первой принявшей христианство, до стихов Некрасова. Гранд-мама даже самолично переводила: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет...» Она могла без конца говорить о румянце «во всю щеку», о тяжелых косах русских красавиц, подметив, что Алин злоупотребляет косметикой и ее светлые легкие волосы не очень густы.
Поводов для всякого рода язвительных замечаний, недовольства и обид гранд-мама находила предостаточно.Сержа бесили ее нападки на жену, и в то же время ему было жаль старуху, для которой он был единственным-утешением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
И, о боже, какой банальный конец— любовник в супружеской постели!.. Настолько банальный, что напрашивалась лишь одна фраза: что ж тут такого?!
«Что ж тут такого? Не ты первый, не ты последний»,— чересчур уж беззаботно сказал Жюль. Он, бедняга, сидел тогда на мели. Война. Безработица... Изредка случайный заработок в порту.
Что ж тут такого... Да ничего!.. Ничего, потому что отнюдь не это послужило причиной разрыва. Все было гораздо проще и гораздо сложней и началось задолго до истории с супружеской неверностью. Если совсем честно, то измену Алин нетрудно было оправдать. Слишком уж холодными и безрадостными стали их отношения. В страшные годы войны иногда сразу, иногда исподволь Обнажались человеческие души. Первое время Алин с ненавистью, с презрением говорила о «бошах». А потом пела для них и, игриво улыбаясь, принимала ухаживания и
цветы. Он не понимал ни Алин, ни себя. С детства ему внушали дед и гранд-мама: России не существует. Россия была раньше. А теперь Совдепия. Совдепия, которая отняла у него родной дом, состояние, мать. Серж тоже умер бы с голоду, как умерла его мама, если б не решительность гранд-мама, «этой святой женщины»,— никогда не забывал добавить дед.
Отец погиб еще раньше мамы. Но о нем, об этом «невежественном и грубом типе», говорили редко. Гранд-мама называла его не иначе, как «этот тип». Еще бы! Ведь он разорил и погубил ее дочь. Из-за него Лара осталась в России... Образованная женщина, прекрасная пианистка, подававшая большие надежды, и вдруг — грубый, простой матрос!.. Бедная Лара за все это жестоко поплатилась.
Кроткая, впечатлительная, она словно находилась под гипнозом у этого неотесанного мужлана. Из-за него пренебрегла материнским долгом, бросила сына. «Если б не гранд-мама, эта святая женщина, что было бы с тобой, мой м-альчик?..» — вздыхал дед...
Серж не помнил матери, но проникся к ней жалостью, несмотря на утверждение гранд-мама — «таких женщин презирают».После обеда гранд-мама обычно читала «Возрождение», выходившую в Париже русскую эмигрантскую газету. В ней неизменно предрекался провал очередной пя-тилетки, сообщалось о голоде и нищете в истерзанной
большевиками России. «Боже милостивый! До чего довели такую богатую некогда страну!» — заключала гранд-мама со слезами на глазах.
Серж норовил улизнуть до того, как старуха принималась за газету. Слышать каждый день один и тот же раздраженный голос, одни и те же статьи вперемешку с мелкими сплетнями и переругиванием с другой такой же эмигрантской газетой было невмоготу.
— На что надеялась Лара? Как могла довериться человеку не нашего круга, к тому же такому недалекому и бессердечному? Загубил ее, загубил семью,— с ненавистью говорила гранд-мама. Но Серж почему-то и к отцу не испытывал никаких враждебных чувств. Все это как бы не имело к нему отношения. Никого он не помнил и почти ничего своего, личного в памяти не сохранил. Разве что мелодию...
Вероятно, она была из далекого прошлого, эта про-зрачная, чистая мелодия. Почему-то он никогда не пытался воспроизвести ее на фортепиано. Да, скорей всего она была «оттуда» и всякий раз возникала неожиданно. Вдруг пробуждалась в нем оттого, что донесся низкий пароходный гудок или яркий солнечный блик упал сквозь листву на землю. Какие-то совсем разные вещи будили в нем ускользающие, давние и смутные воспоминания. Зеленый, пронизанный солнцам шатер листвы, белая лестница, факел бронзового канделябра. Откуда это в его памяти, он не знал, как не знал, что за мелодия слышалась ему в прозаическом басе гудка.
Возможно, что благодаря незнанию он и приписывал неясные эти ощущения тому времени, когда еще ребенком жил в России. Никому он об этом не говорил. Да по существу, и нечего говорить даже в том случае, если б пути к прошлому не были бы для него отрезаны...
Он ничего не спрашивал о своих родителях, почти не думал о них. Каждый день — семь часов у рояля. Каждый день, помимо других занятий.
Гранд-мама сама наблюдала за уроками. Сухонькая, сгорбленная, сидела она в углу дивана, придирчиво слушая игру внука. По отдельным замечаниям он догады-вался, что столь же ревностно она следила когда-то за игрой на фортепиано своей дочери. Думала — Лара «сделает карьеру»... Теперь все надежды старуха возлагала на внука, надеясь снова обрести утраченное. Во имя
его же, как она утверждала, блага беспощадно лишала мальчика детских игр, прогулок и забав.
«У великого ученого, у большого музыканта не спрашивают, какой он национальности»,— вырвалось у нее однажды, когда вконец утомленный Серж сказал, что больше не в силах играть гаммы. Несмотря на разговоры о том, как гранд-мама спасла внука от голодной смерти, старуху, видимо, угнетало сознание, что Серж и не русский и не француз, бесподданный, и она старалась обеспечить ему хоть какое-то будущее.
Деньги от продажи парохода целиком пошли на воспитание мальчика. Уроки музыки, гармонии, сольфеджио, английский язык... Нет, у Сержа не оставалось времени на размышления ни о своем положении эмигранта, ни о прошлом своих родителей. Не было времени и на то, чтобы вести беспечный образ жизни, какой вели его сверстники. К семнадцати годам он окончательно уверовал в то, что сможет немалого достичь.
Смерть деда глубоко его опечалила, но рояль по-прежнему стоял открытым.Алин встретилась, когда он уже начал выступать с концертами. Загадочная, недосягаемая тогда Алин. Пора влюбленности была лучшей в его жизни. Даже сдержанный, суровый Иоганн Бах звучал по-иному. Новое, гораздо более глубокое содержание вкладывал Серж во все, что играл, щедро выплескивая свои чувства. Жадно воспринятый окружающий мир, окрашенный в необычайно яркие цвета, воплощался в музыке. Тогда он не думал о карьере, только об Алин. Несмотря на нелады в семье, он был счастлив.
Гранд-мама встретила невестку с подчеркнутой, слишком подчеркнутой любезностью. Но сколько скрытого яда было в каждом обращении к Алин. За обедом газеты отошли на задний план. В присутствии жены Серж должен был выслушивать многочисленные экскурсы в историю, начиная с мужественной княгини Ольги, первой принявшей христианство, до стихов Некрасова. Гранд-мама даже самолично переводила: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет...» Она могла без конца говорить о румянце «во всю щеку», о тяжелых косах русских красавиц, подметив, что Алин злоупотребляет косметикой и ее светлые легкие волосы не очень густы.
Поводов для всякого рода язвительных замечаний, недовольства и обид гранд-мама находила предостаточно.Сержа бесили ее нападки на жену, и в то же время ему было жаль старуху, для которой он был единственным-утешением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44