Это выкрикнул кто-то другой, слева. Картер инстинктивно отклонился назад, уворачиваясь от удара, и закрыл голову руками. Отболи из глаз брызнули слезы. Что-то большое снова ударило его по голове, потом в живот. Картер рухнул, как отломленный цветок розы.
– Прекрати, О'Брайен, прекрати! – Третий голос.
– Что?
Картер стоял на четвереньках. Кто-то надвигался на него, он понимал, что надо вскочить и бежать, но тело не слушалось. Он не мог дышать, не мог даже засопеть: весь воздух вышел изнутри, в животе остался вакуум – сможет ли он снова наполнить легкие? Что-то легло на лицо, тряпичное, с кожаными ремешками. Он понял, что в состоянии двинуться. Больше всего хотелось обернуться и увидеть, что за спиной, однако всё перед глазами дробилось, как пуантилистская картина, и расплывалось вспышками.
– Съехала на ухо, – произнес кто-то. – Я поправлю, я поправлю. – Перед лицом задвигались чьи-то руки.
– Он не дышит!
– Еще бы! Ты двинул его под дых, кретин!
– Ты сам сказал его уложить.
– Я сказал его отвлечь! – Самюэлсон вскинул руки.
Штуц тем временем, сидя на корточках, силился удержать маску, словно падающую с полки вазу. Картер попытался сесть, но ноги расползлись в стороны. Маска снова съехала. Штуц поправил ее и стал ждать.
– Отрубился?
– Когда ты снимешь с него эту херню, Штуц?
Штуц никогда не видел, как действует хлороформ, и зрелище его разочаровало. Картер лежал, спокойно улыбаясь, как будто видит приятный сон. Штуц ожидал, что он «рухнет, как марионетка» и останется лежать «беспомощный, как рыба в сети» – так обычно происходило с веснушчатыми Ярроу.
Штуц снял с Картера маску и ущипнул Картера за щеку – так сильно, что остался след.
– Вроде готов, – заметил О'Брайен.
– Давайте грузить. – Холлиз озабоченно оглядывал парк.
– Он может притворяться. – Штуц достал швейную иглу, которую держал в кожаной сумке вместе с хлороформом.
– Что ты делаешь? – Самюэлсон огляделся – не идет ли кто. По дальней дорожке проехали двое детей на велосипедах.
– Проверяю. – Штуц закатал Картеру рукав, воткнул в кожу иголку и вынул. Реакции не последовало, если не считать выступившей крови.
– Отключился?
– Да вроде. – Штуц потряс Картера за плечо; голова у фокусника перекатилась набок, руки упали, стекло часов разбилось о дорожку.
– Хм. Надо бы снова наложить маску.
Остальные не захотели ждать и потащили Картера в фургон.
Покуда Холлиз вел фургон через трамвайные пути, по Бродвею и через центр города к порту, Штуц сидел с маской наготове, на случай, если придется снова давать хлороформ (дважды он накладывал ее «просто на всякий случай»). Самюэлсон и О'Брайен тем временем принялись связывать фокусника, что породило бесконечные споры между всеми четырьмя агентами.
Сперва разошлись во мнениях насчет наручников. Их было четыре пары, три стандартных полицейских (восьмая модель) и одна занятная, которую Самюэлсон привез из поездки в Англию. Штуц считал, что их надо надеть немедленно, но тут Холлиз с переднего сиденья крикнул, что Картера нужно прежде раздеть – вдруг у него где-нибудь спрятаны отмычки.
Все немедленно поняли, что мысль здравая, но поскольку Холлиз был самый младший, ему велели заткнуть пасть и вести машину. С Картера сняли рубашку и ремень, многочисленные брючные карманы обыскали и вынули инструменты, как явные (ключи и отмычки), так и, вероятно, замаскированные под безобидные (например, футляр для сигары). В одежду ничего зашито не было.
Во время вынужденного ожидания на перекрестке с Четырнадцатой улицей заспорили, снимать ли ботинки, прежде чем надевать наручники на щиколотки. К голым ногам они бы прилегли плотнее, но оставалось опасение, что Картер умеет развязывать узлы пальцами ног, поэтому английские наручники надели поверх высоких ботинок на шнуровке. Еще две пары надели на руки, а последней соединили те, что на руках, с теми, что на ногах, так что Картер оказался согнутым пополам.
Пришел черед семидесятифутовой веревки. Самюэлсон слышал, что Гудини освобождался от семидесятифутовой веревки, но не очень-то верил и хотел провести эксперимент самостоятельно. Однако почти сразу возникли затруднения. Бродвей был запружен машинами, фургон постоянно останавливался и снова трогался с места, агентов поминутно бросало друг на друга. Ворочать Картера в тесном пространстве было неудобно; кроме того, когда его обмотали несколько раз, сперва до Самюэлсона, потом до О'Брайена дошло, что так он не влезет в мешок, значившийся следующим пунктом программы.
Самюэлсон сказал:
– Придется развязать.
– Может, без мешка обойдемся? – предложил О'Брайен. Он изрядно попотел над веревкой.
– Нет, мешок! – крикнул Холлиз с переднего сиденья. – Я за мешок! Так основательнее.
Снова заспорили, на этот раз, что основательнее – мешок или веревка. В конце концов О'Брайен, чертыхаясь, вынужден был перочинным ножом разрезать те примерно пятнадцать футов веревки, которые они намотали на Картера. Закончил он к тому времени, когда фургон уже миновал ионические колонны на въезде в оклендский порт.
Пошел дождь. На ветровом стекле заработали «дворники». Штуц держал мешок, а Самюэлсон и О'Брайен засовывали туда Картера, поминутно сталкиваясь лбами и переругиваясь. Сперва каблуки зацепились за край, потом наручники, затем никак не удавалось затолкать голову.
– Смотри, зашнуруй как следует, – сказал Самюэлсон.
Верхнюю часть мешка закрывали две металлические пластины: одна с выступающими скобами, другая с отверстиями. Самюэлсон свел их вместе, О'Брайен продел в скобы кожаную полоску и закрепил ее почтовым замком.
– Эй! – крикнул Штуц. – Он вздрогнул!
– Чего ты там с ним делаешь? – Самюэлсон толкнул Штуца в бок. – Чего он вздрагивает?
– Просто… дернулся.
Самюэлсон остался при убеждении, что Штуц чего-то такое с Картером сделал, но проверять было некогда: они въехали в доки.
– В ящик, быстро.
Это был стандартный таможенный ящик на шестьдесят четыре кубических фута – бутлегеры однажды переправляли в нем джин. Он стоял на двух цепях, пересекавшихся точно посередине. Сбросив в него мешок, агенты принялись набивать сверху три узкие планки. Стук молотков отдавался в пространстве фургона, словно ружейная пальба.
Наконец они подъехали задом к последнему пирсу, самому дальнему от устья залива, распахнули двери, и Холлиз бугелем соединил цепи с лебедкой на пирсе.
Дождь затруднял работу. Они запустили лебедку, следя, чтобы цепи не соскользнули. Ящик перевернулся и повис над зеленой водой. Вдоль берега шло течение: выше по нему начиналась заболоченная трясина, ниже располагались десятки пирсов и доки. Ящик повернулся на цепях, которые быстро покрывались каплями дождя.
– Давай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148