– Сэм видел сегодня утром водяного. – После памятной драки О'Брайен старался говорить осторожно.
Самюэлсон мотнул головой.
– Я этого не говорил. Я этого не говорил. – Он умел рассказывать истории, опуская важные подробности, чтобы вызвать расспросы.
Холлиз придвинул стул.
– Так кого же ты видел?
Самюэлсон сказал:
– Я шел через Пресидио сегодня примерно в пять утра и Добрался до эспланады, когда внезапно увидел в заливе…
– Погоди. – Штуц ткнул Самюэлсона в плечо. – Ты не сказал, как оказался там в пять утра.
– Я просто… наслаждался красотами природы.
– Не сомневаюсь, что наслаждался, – хохотнул Штуц. – и кто она?
– Что ты увидел в заливе? – спросил Холлиз.
О'Брайен ухмыльнулся.
– Ты пробыл в Пресидио всю ночь, да? У дочки мэра? Верно?
Самюэлсон выпустил дым, слушая подзадоривающие возгласы товарищей.
– Что я могу сказать, ребята? Вам следовало бы лучше изучить географию Сан-Франциско.
– Ночная разведка, Сэм? – спросил Штуц.
– Ребята, ребята. – Самюэлсон прищелкнул языком. – Джентльмен никогда не рассказывает таких вещей. Главное, что в пять утра я увидел в заливе – кого бы вы думали? – старшего офицера Джека Гриффина. – Все засмеялись, и Самюэлсон продолжал: – Джека Гриффина, Брюзгу Гриффина. Он плавал. В пять утра.
– И вонял на весь залив, – пробормотал О'Брайен.
– Ну, О'Брайен, – улыбнулся Самюэлсон, – ты уж пошутил, так пошутил.
Штуц сказал:
– Интересно, с какой стати?
О'Брайен ответил:
– Небось полез купаться с пьяных глаз.
– Он выглядел веселым? – спросил Штуц.
– Ну, ты знаешь, как он выглядит, – отвечал Самюэлсон.
Все снова засмеялись.
– Может, готовится к гимнастическим упражнениям, – заметил Холлиз, откусывая пирог. Опять послышался смех, и Холлиз поднял голову. – Что такое?
– Это ты классно припечатал, – сказал Штуц. – Просто мастерски.
О'Брайен добавил:
– А после гимнастических упражнений надел юбочку и отправился на каток.
– Нет, серьезно, – сказал Холлиз. – Потому что вчера в шесть я видел, как он занимается гимнастикой.
– Где? Чего он делал? – угрожающе произнес Штуц. – Ноги задирал?
– Да, и это тоже. – Холлиз говорил так, будто точность может принести ему популярность. – Бегал, разминался. Я считал: он двадцать пять раз подтянулся и сто раз отжался. Когда я уходил, он приседал.
– И когда именно это было? – Никто не заметил прозвучавший в голосе Самюэлсона холодок.
– На эспланаде, около шести утра.
Штуц присвистнул.
– Это не тот Гриффин, про которого я слышал.
Самюэлсон сказал:
– Наверное, отлупив О'Брайена, он почувствовал себя героем.
Дразнить О'Брайена было весело: Штуц и Самюэлсон поочередно выступали в роли матадоров. Потом все четверо принялись обсуждать перемену в Гриффине, пока Штуц, подмигнув, не спросил:
– Кстати, Холлиз, что ты делал на эспланаде в шесть утра? Холлиз покраснел и утерся салфеткой.
– Ничего. Так, одна девушка.
После этого и до конца завтрака любая его реплика вызывала взрыв смеха и очередные колкости со стороны задетого Самюэлсона.
Глава 10
Рано утром во вторник Картер шел по Лейк-Шор-авеню. Он не помнил, когда в бедном старом Окленде последний раз стояла такая погода: воздух благоухал, будто где-то рядом только что испекли хлеб. На озере сидели лысухи, рядом на траве клевали семена канадские гуси, нырки и белые Цапли. Картер перешел на другую сторону авеню, чтобы лучше видеть птиц. До переправы было далеко, но сегодня прогулка бодрила. Будь у него такая привычка, он бы запел.
На пароме Картер стоял, засунув руки в карманы и постукивая по сигарному футляру. Он пытался постичь концепцию Денег, которая всегда была выше его разумения. Чтобы отправиться на гастроли, нужен капитал, чтобы поставить новую иллюзию – тоже. Это понятно. А выступления приносят деньги. Но вот частности – как недельные сборы в буэнос-айресском театре «Бродвей» становятся пригоршней серебряных долларов – оставались для Картера загадкой, подобно водопроводной системе, наполняющей его ванну.
Если верить афишам, Тёрстон потратил пятьдесят тысяч долларов на иллюзию с исчезновением лошади. Картеру, чтобы осуществить свой замысел, потребуется не меньше. Воображение быстро переключилось с ответственности за деньги на то, как весело их будет тратить. Он произнес одними губами: «Дамы и господа, представляю вам умного эльфа, существо из другого мира».
Сдвинув канотье на затылок, Картер оглядел палубу. Все эти пассажиры – его потенциальные зрители. Есть одинокие мужчины, есть семьи с детьми-школьниками. Каждый заплатил по пять центов за поездку на пароме, строительство которого тоже потребовало вложений. Если деньги – не бесконечная субстанция, то откуда они берутся изначально?
На деревянной скамейке сидели, прислонясь друг к другу, две девушки в помятых вечерних платьях. Картер взглянул на их коленки – ничего там нарисовано не было.
Паром подошел к пристани, и Картер сошел на берег. Радуясь, что магазины уже открыты, он нырнул под салями, болтающиеся над входом в бакалею «Нью Юнион», любимый магазин Джеймса. Импортных и отечественных вкусностей здесь было столько, что посетитель ощущал себя не в бакалейной лавке, а в пещере Али Бабы. Картер некоторое время бродил между сыров и засахаренных фруктов, прежде чем нашел и купил великолепный итальянский батон, а заодно разных пирожных и булочек.
Через несколько минут, неся в руке розовую коробку, он вошел в Ферри-билдинг – меблированные комнаты на Коламбус-авеню, на полпути от пристани к району, где располагались театры. Впервые Картер вступил сюда однажды рано утром в 1911 году, чтобы объявить, что отныне выступает вместо Мистериозо. Сегодня он нажал кнопку рядом с медной табличкой: «Дж. Картер и Т. Крандалл».
Джеймс Картер поселился тут в 1920 году и превратил верхний этаж в пентхауз. Здесь он жил в свое удовольствие и отсюда, когда хотел, звонил в контору спросить, какой доход приносят его инвестиции.
Джеймс взялся вести дела Великого Картера еще в 1917 году, когда тот вернулся на сцену. Это означало, что за средствами на новую иллюзию надо было с протянутой рукой идти к младшему брату. Он решительно позвонил, жалея, что принес пирожные, а не цветы.
Джеймс открыл сразу. Его золотые кудри поредели, но пока не поблекли. На нем был халат с монограммой – подарок Картера – поверх синей шелковой пижамы.
– Чарли! – воскликнул Джеймс. Потом: – Итальянский батон! – и наконец обнял брата.
Картер обхватил руками Джеймса – что было сейчас заметно труднее, чем два года назад. Очевидно, в путешествии он поддерживал силы мучным и сладким.
Джеймс с гордостью выпрямился.
– Толстею.
– Да ты просто турецкий паша!
Из пентхауза открывался великолепный вид на Сан-Франциско и залив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148