Г. Э. Конюс, например, наиболее высоко оценивая «Скерцо-каприччиозо», писал, что «здесь компози­тор... рядом с бесспорными (присущими всем его сочинениям) совершенствами своей композиторской техники обнаружил и те живые стороны музыкаль­ного таланта, которые могут доставить наслажде­ние, которые могут пленить и слушателей-неспе­циалистов».
К приезду Дворжака в Россию было приурочено и первое исполнение его «Stabat mater» московским немецким хоровым обществом в лютеранском хра­ме Петра и Павла под управлением жившего в Москве хормейстера и органиста Иоганнеса Барца. В день отъезда из Москвы в Петербург Дворжак присутствовал на репетиции «Stabat mater», но ис­полнения ее не дождался, так как на очереди был концерт в северной столице России.
В Петербурге Дворжак дирижировал только одним отделением концерта, исполнив первую (ре-мажорную) симфонию, ор. 60, и «Скерцо-каприч­чиозо», совершенно покорившее слушателей. Второе отделение было отведено Неоконченной симфонии Шуберта и Шотландской фантазии М. Бруха.
Петербургские рецензенты, как и московские, от­мечали высокое мастерство композитора. «В симфо­нии "г. Дворжак является композитором, дельно изу­чившим суть настоящей симфонической музыки. Его оркестр разнообразен, нередко прозрачен, ин­тересен, тематическая разработка... талантлива и остроумна...» Дворжака называли «чешским Брам­сом», только более разнообразным и даровитым, подчеркивая, однако, что он «самостоятельный талант».
На следующий день после концерта, увозя с собой тепло дружеских пожеланий и подаренные на память о Москве серебряный кофейный сервиз, а о Петербурге - отделанный золотом кубок, Двор­жак после банкета, устроенного в его честь Антоном Рубинштейном, отправился в обратный путь, чтобы успеть 25 марта в Оломоуце с обществом «Жеротин» провести свою «Stabat mater».
В Праге Дворжака ждало радостное известие о том, что он избран членом Чешской Академии наук и искусств. Это было уже третье отличие. Годом раньше австрийское правительство наградило Дворжака орденом Железной короны III степени, а в дни его пребывания в Петербурге все русские газеты поместили телеграмму из Праги, в которой говорилось, что Пражский университет по предста­влению профессора Отакара Гостинского решил присвоить Дворжаку почетное звание доктора му­зыки. На прощальном банкете в Петербурге даже пили за здоровье нового доктора музыки, не зная, что австрийское правительство отказалось утвер­дить Дворжака в этом звании, ссылаясь на то, что такого звания нет в университетах Австрийской империи. Сенату Карлова университета, одного из древнейших в Европе, пришлось потом менять со­гласно австрийским требованиям формулировку, и только через год Дворжак получил степень почет­ного доктора философии. Но чешские деятели не были виноваты в том, что Габсбургские власти про­должали попирать их законные права.
Проведя дома две недели, еще не остыв от по­ездки в Россию, Дворжак во второй половине апре­ля отправился в Англию, чтобы в Сент-Джеймс-холле продирижировать четвертой симфонией. За­тем он исполнил ее во Франкфурте-на-Майне в одной программе с «Гуситской» увертюрой и вто­рым фортепианным концертом Шопена, который играла семидесятилетняя Клара Шуман. Поездка прошла успешно. Дворжак вернулся в Прагу с чувством удовлетворения и после небольшого от­дыха принялся заканчивать Реквием. А написав его последнюю ноту, начал работу над камерно-инструментальным циклом «Думки» для фортепиа­но, скрипки и виолончели.
Как мы знаем, Дворжака давно привлекало ха­рактерное для украинской думки сочетание лири­ческого и героико-эпического начал. Задумчивая элегичность и следующий за ней взрыв веселья, как свет и тени, нередко встречаются в его камер­но-инструментальных и симфонических произведе­ниях. Вспомним, например, струнный секстет 1878 года и ми-бемоль-мажорный квартет, вторая часть которого так и называется «Думка». Подобное же чередование тем положено и в основу цикла «Думки».
Бернард Шоу, выступавший одно время в английской газете «The World» в качестве музы­кального обозревателя, прослушав «Думки» Двор­жака, заметил, что это «просто рапсодия, более или менее претендующая на сонатную форму, довольно милая, но не больше». Это неудачная оценка даже с чисто формальной стороны, ибо никаких «пре­тензий на сонатность» в «Думках» Дворжака и в помине нет. Мало знакомый с культурой славян­ских народов, Шоу, очевидно, не знал о распрост­раненном в народном творчестве этих стран жан­ре думки - элегическом повествовании о подвигах и гибели героев, - не знал характерных особенно­стей этого жанра, и предельно увлеченный в те годы Вагнером, проглядел главное - народную основу дворжаковского цикла. В оправдание Шоу следует заметить, что немного погодя, собирая свои музы­кально-критические заметки для переиздания, он сам весьма критически отозвался о них и признал ошибочность некоторых своих суждений.
«Думки» Дворжака - великолепнейший образец западнославянской камерно-инструментальной му­зыки. Все шесть пьес построены на народно-танце­вальной основе и интонационно связаны с чешской народной песенностью. Исключение составляет элегическая мелодия, открывающая четвертую пьесу, русский характер которой едино­душно отмечают все исследователи. Подобно «Славянским танцам», «Думки» Дворжака смело могут быть названы картинами народной жизни. Различ­ные по эмоциональной окраске, они объединены в единое целое характерным для композитора при­емом возвращения к тематическому материалу первой части - в данном случае к лирической теме, проходящей во вступлении у скрипки. А героичес­кие образы, в той или иной степени возникающие в «Думках», получают обобщение в коде цикла, зву­чащей драматически призывно.
Приближалось 1 января 1891 года - знамена­тельный в жизни Дворжака день, когда он должен был приступить к исполнению обязанностей профес­сора Пражской консерватории. Еще 25 января 1889 года «Общество по пропаганде музыки в Че­хии», которое управляло консерваторией и подготав­ливало слияние ее с Органной школой, вынесло постановление о приглашении Дворжака в качестве профессора по классу композиции. Общественность столицы это приветствовала: кому же, как не Двор­жаку, этим заниматься?
А Дворжак сердился:
- Я - профессором? Оставьте меня в покое,- говорил он коллегам, собравшимся однажды просмотреть новинки в нотном магазине Урбанка.- Мой долг писать, а не преподавать, понимаете? Для этого я совсем не гожусь, и никто меня не за­ставит это сделать.
В официальном письме Дворжак благодарил Общество за оказанную ему честь, но, ссылаясь на перегруженность работой и частые поездки за гра­ницу, категорически отказался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51