Все было продумано, идеально отработано, без стрем­ления к внешнему эффекту и, несмотря на техни­ческие трудности, воспринималось легко и просто, как задушевное эмоциональное повествование о красоте и счастье. Не менее удачно прошло испол­нение концерта и в Вене под управлением Ганса Рихтера.
А затем началось непонятное. Скрипачи ополчи­лись на Ондржичка с целью помешать ему дальше исполнять концерт. Пабло Сарасате высказался о произведении очень двусмысленно. «Это меня ужас­но разозлило, - писал Ондржичек Дворжаку, - так что я сказал ему, что он его просто не знает». И дальше добавлял: «Сарасате играл Бетховена по-испански: бегом, - как же он может понять Ваш концерт?» Еще хуже Сарасате говорил о сочинении Дворжака в беседе с Вацлавом Коптой, скрипачом-виртуозом, преподававшим в консерваториях Мюн­хена и Филадельфии. Он утверждал что это сплош­ное пиликанье, а форма устарела, и что Иоахим его наверняка не будет играть, Ондржичек до того рас­сердился, что после этого не навестил Сарасате и отказался дать ему свою фотографию, которую тот просил. Он писал Дворжаку из Вены: «Я хотел иг­рать Ваш концерт в Гамбурге... но они сняли его, почему - я не знаю, но узнаю. Наперекор этому, во Франкфурте и в Бремене я объявил Ваш кон­церт. Я буду его играть также здесь вторично на своем большом концерте... и я был бы рад, ес­ли бы смог исполнить Ваш концерт и в Лондоне весной».
После скрипичного концерта Дворжак некоторое время занимался сочинением мелких вещей. По­явился вокальный цикл «Цыганские мелодии», ряд фортепианных пьес, соната для скрипки и форте­пиано. Потом его опять потянуло к большим фор­мам. Укрывшись на полтора месяца в отведенном ему каретном сарае на Высокой, Дворжак написал шестую по счету, ре-мажорную симфонию (ор.60), изданную потом как первая симфония. Дворжак посвятил ее Гансу Рихтеру, который всегда к нему хорошо относился и, несмотря на известную оппо­зицию, дирижировал в Вене и скрипичным кон­цертом.
Симфония ре мажор - типичное для Дворжака произведение, где сочетаются преломленные сквозь призму его таланта, самобытные черты отечествен­ной музыки и классические традиции .Уже с первых страниц ощущается национальная основа музыки. Рисуются спокойные чешские пейзажи, повеству­ется о мужестве людей, живущих на этой земле. Вторая часть, пронизанная песенными интонациями чешской музыки, может быть названа лирическим ноктюрном, с которым резко контрастирует третья часть скерцо - фуриант с его полюбившейся Двор­жаку ритмической остротой и напористостью. А за­вершается все обширным ликующим финалом.
Симфонию эту, прозвучавшую первый раз под управлением Адольфа Чеха, играют часто и во мно­гих странах. Слушателей и исполнителей привлека­ет светлый, радостный характер этого произведения.
В ту пору, когда Дворжак впервые познако­мил общественность со своей новой симфонией - это было начало 1881 года, - Прага жила в пред­дверии большого праздника - открытия чешского Национального театра. Известно было, что откро­ется он оперой «Либуше» Сметаны. Примерная программа была выработана и на последующие дни. Но имя Дворжака там не фигурировало. Ему ничего было показать. Кроме «Хитрого крестьяни­на», ни одна его опера не держалась на сцене, сколько он их ни переделывал. А как заманчиво было для композитора выступить с новым музы­кально-сценическим произведением в роскошном театре с просторной сценой, оборудованной совре­меннейшей техникой.
У Дворжака давно находилось либретто Зейера «Шарка», но что-то душа к нему не лежала. Впо­следствии он охотно отдал его Леошу Яначку. Хо­телось найти что-нибудь иное. И вдруг, словно уга­дывая желание композитора, директор чешской опе­ры Майр принес ему либретто под названием «Ди­митрий». Написано оно было дочерью председателя Театрального Общества Марией Червинковой-Ригровой на основе известной чешской пове­сти и отрывка Шиллера, посвященного Самозванцу, и должно было представлять собой сюжетное про­должение пушкинского «Бориса Годунова», Воз­можно, либреттистка пользовалась и еще какими-нибудь источниками. Литература о Самозванце на Западе очень обильна. Одни авторы дают романти­ческую трактовку этого образа, другие преподно­сят совершенно фантастические версии, далекие от исторической правды. Либретто Чевринковой-Ригровой русский человек тоже не может читать без улыбки. Вот оно в нескольких словах:
Самозванец под Москвой. Инокиня Марфа (мать убитого в Угличе царевича Димитрия) признаёт в нем сына. Военачальник Годунова Бас­манов с боярами переходит на его сторону. Шуй­ский берет под свою защиту дочь Годунова Ксению. Лжедимитрий торжественно вступает в Кремль.
Во втором акте Самозванец спасает Ксению, пришедшую поклониться могиле отца, от пьяных польских солдат и неожиданно влюбляется в нее. Ксении тоже нравится молодой красавец, которого она прежде никогда не видела.
Оставаясь укрытым за надгробным памятником, Самозванец слышит беседу заговорщиков, задумав­ших на него покушение. Главой заговора оказывается Шуйский. Выйдя из укрытия, Лжедимитрий велит схватить заговорщиков.
В третьем акте бояре просят помиловать Шуй­ского. К их просьбе присоединяет свои мольбы Ксения, которая вдруг узнаёт в Димитрии своего спасителя и падает в обморок. Марина устраивает сцену ревности.
В четвертом акте Димитрий решает развестись с Мариной и просит Ксению стать его женой. А дальше в первой редакции оперы наемники Марины убивали Ксению, а во второй - Ксения просто ухо­дила в монастырь. Вновь появлялась инокиня Мар­фа, чтобы засвидетельствовать царское происхож­дение Самозванца, но он сам вдруг отрекается от престола, заявляя, что не может править людьми, для которых важнее всего происхождение царя, а не его личность. Эта нелепая сцена кончается выст­релом Шуйского, убивающего уже отрекшегося (!) Самозваца, которого в заключительном хоре... оп­лакивает русский народ (?!).
Дворжаку понравилось либретто. Исторической правдой он, видимо, не очень интересовался, а привлекли его те эпизоды, которые хорошо можно было «развернуть» на большой сцене. Но, присту­пая к работе, Дворжак достаточно серьезно изу­чил особенности древнерусской культовой музыки, поэтому, очевидно, ему так удались хоровые эпизо­ды оперы. Удивительно женственным, полным оча­рования чистоты и юности получился образ Ксении. Интересна тема Марины и ее польского окруже­ния: она построена в характере мазурки по образцу глинкинской темы из «польского» акта «Ивана Су­санина», который с успехом прошел в Праге. Зато музыкальная характеристика Самозванца усту­пает по глубине образу Ксении. Дворжак пытался из Лжедимитрия сделать трагического героя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51