Во рту стало кисло от собственного бессилия. Обычно его так и били, подвешенного, а потом, когда он уже не мог уберечь себя от падения, роняли на скамью или на пол. Изменение этого распорядка вызвало в нем тревогу. Когда сильные руки подхватили его под мышками, он издал что-то вроде шипения.
Пальцы, вцепившись в колпак у основания, запрокинули его голову назад.
— Не время драться, черноградец. — Голос был грубый, с чужим выговором.
Его обладатель подержал Райфа на весу, разрезая последние путы, и опустил на скамью.
Облегчение пропитало Райфа, как вода, сделав его холодным и вялым. Еще чьи-то руки стиснули ему горло, но Райфу было уже все равно. По крайней мере его будут бить лежа.
Нож, уколов кожу, перепилил веревку, удерживающую на месте колпак из мешковины. Между губами проступила кровь. От бладдийца с ножом разило горелым салом и жареным луком, и этот запах забивал Райфу рот. Закончив резать, бладдиец сдернул колпак.
Райф зажмурил глаза еще крепче. Он давно уже не видел лиц людей, избивавших его, и не имел желания видеть их теперь. Свежий воздух, хлынувший в лицо, тоже был неприятен. Райфу вдруг очень захотелось, чтобы побои начались поскорее.
Раздался плеск — это ушел человек с ножом. Райф услышал, как закрылась дверь, но продолжал лежать тихо, не доверяя своим чувствам. Раньше его никогда не оставляли вот так, в сознании. Шли минуты. Волчья река с громом катилась за стенами башни. Где-то высоко через равные промежутки, как пульс, капала вода. В темнице не чувствовалось никакого движения. Райф сосредоточился на дыхании — это по крайней мере он еще мог делать.
— Открой глаза и посмотри на меня.
Голос шел от двери — не тот, прежний, но с тем же бладдийским выговором. Этот был жестче, старше и звучал устало.
Вода плескалась о стены камеры.
— Я сказал, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!
Райф разлепил склеенные веки, и из них потекла кровь. Сквозь ее пелену он увидел крепко сбитого, грузнеющего человека среднего роста с такими ослепительными сединами, что его длинные косы казались сотканными из серебра.
Собачий Вождь.
Райф сразу понял, что это он. Этот человек наполнял темницу, как священный камень. Нельзя было не смотреть в его голубые глаза, нельзя было не ежиться от его присутствия. Сколько же он простоял здесь в полной тишине, не давая о себе знать?
Собачий Вождь молчал. Он смотрел на Райфа, прожигая его взглядом насквозь, вытягивая из него ответы, он давил на него всем своим существом так, что Райф не мог дышать.
Выдерживая его взгляд, Райф думал о четырех бладдийцах в печном доме Даффа, думал о бегущих по снегу женщинах и детях и сгорал от стыда.
А Собачий Вождь все смотрел, видя его насквозь, и вода у него под ногами колыхалась от тяжелого дыхания, словно в нее бросали камни. Он двинулся с места, и Райф напрягся, готовясь к удару, но Бладд повернулся к нему спиной.
Этот исполненный презрения жест пронзил сердце Райфа холодным кинжалом. «Ты недостоин моего кулака, — говорил он. — Недостоин моего взгляда».
Собачий Вождь открыл дверь темницы и вышел вон, а Райф почувствовал себя усохшим, как слетевший с дерева лист. Он ничто. Презрение бладдийского вождя отняло у него то, что не могли отнять побои. Он клятвопреступник, изгой, душегуб. Слух о том, что он сотворил у печного дома, разошелся повсюду, как и предсказывал Ангус. Теперь имя Райфа Севранса и его деяния известны всем. Все знают, что он был на Дороге Бладдов и предал свой клан.
Райф подтянул колени к груди, молясь о приходе сна и забвения. Ни думать, ни чувствовать ему не хотелось. Но одной боли было недостаточно. Гноящиеся глаза, надломленные ребра, рассеченные уши и губы, надорванные мышцы рук и ног — все это вдруг стало терпимым. Райф лежал в тусклом свете, и голоса из прошлого мучили его.
«Ты не годишься для этого клана, — вещал Инигар Сутулый. — Ты избран быть Свидетелем Смерти».
«Ты же знал, что я все равно уйду! — кричал на него Райф. — Почему ты не помешал мне дать Первую Клятву?»
Инигар качал головой из мрака, позванивая серебряными медальонами на кафтане из свиной кожи.
«Спроси об этом Каменных Богов, Райф Севранс. Они лепят твою судьбу, не я».
Райф отворачивался, собирая в комок пышущее жаром тело. «Будь с ней ласков, Райф Севранс, — говорила Рейна об Эффи. — Вы с Дреем — все, что у нее осталось».
«Я поручусь за него», — откликался Дрей со двора круглого дома.
Райф завыл в голос.
Несколько часов спустя он все-таки забылся лихорадочным сном. Когда он очнулся, мир был размыт по краям. Кто-то поставил рядом с ним на скамью миску с густой серой жижей. Райф смотрел на нее, не шевелясь. Его трясла лихорадка и мучила жажда, но он не мог двинуться, чтобы напиться. Он мог только смотреть на миску, а потом и ее перестал видеть.
38
ВОЖДИ И ДЕВИЦЫ
Вайло Бладд сунул в рот квадратик черной жвачки. Полуволк и другие собаки расположились кругом около него, стиснув мощные челюсти и прижав уши в знак повиновения. Время от времени кто-то из них постанывал, словно от боли.
Вайло сидел в тишине и жевал. Вдали черной лентой блестела Волчья река, и на ее середине выступала бугром Ганмиддишская Пядь. Стоял мороз, но Собачий Вождь почти не чувствовал холода. Над кланом простиралось безоблачное ночное небо с месяцем и тысячью льдисто-голубых звезд. Сидя на плоском камне, где обычно тупили молоты или разделывали выловленную в реке форель, Вайло видел и Ганмиддишскую башню, и круглый дом. И то и другое принадлежало теперь ему, как вся земля до Горьких холмов.
Позади по снегу захрустели шаги. Собачьему Вождю не надо было оборачиваться, чтобы знать, кто идет. Он видел это по поведению собак.
— Он жив еще?
Клафф Сухая Корка не ответил, но Вайло и без того знал, что его вопрос услышан и понят. Клафф присел на корточки рядом с собаками и посмотрел на реку, грея руки о шею полуволка. Немного погодя он сказал:
— Он все еще в горячке. Каудо не понимает, как он умудрился протянуть последние пять дней. Говорит, всякий другой черноградец давно бы помер.
Вайло выплюнул жвачку в перчатку. Ему вдруг захотелось уйти с холода, сесть у очага и обнять двух оставшихся внуков. Он молча встал.
Собаки были такой же частью его, как седые косы, и они вскочили в тот самый миг, как скрипнули сапоги их хозяина. Сухая Кость тоже встал. Он мог бы и не делать этого — после взятия Ганмиддиша он завоевал себе такое уважение, что мог не вставать ни перед кем, даже перед своим вождем, — однако встал так же быстро, как всегда. Другие могли приписать это силе привычки, но Вайло было лучше знать. Клафф — бастард, а бастарды всегда встают.
Вайло положил руку ему на плечо, и они вдвоем вернулись к круглому дому.
Ганмиддишский круглый дом по сравнению с дхунским и бладдийским был невелик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
Пальцы, вцепившись в колпак у основания, запрокинули его голову назад.
— Не время драться, черноградец. — Голос был грубый, с чужим выговором.
Его обладатель подержал Райфа на весу, разрезая последние путы, и опустил на скамью.
Облегчение пропитало Райфа, как вода, сделав его холодным и вялым. Еще чьи-то руки стиснули ему горло, но Райфу было уже все равно. По крайней мере его будут бить лежа.
Нож, уколов кожу, перепилил веревку, удерживающую на месте колпак из мешковины. Между губами проступила кровь. От бладдийца с ножом разило горелым салом и жареным луком, и этот запах забивал Райфу рот. Закончив резать, бладдиец сдернул колпак.
Райф зажмурил глаза еще крепче. Он давно уже не видел лиц людей, избивавших его, и не имел желания видеть их теперь. Свежий воздух, хлынувший в лицо, тоже был неприятен. Райфу вдруг очень захотелось, чтобы побои начались поскорее.
Раздался плеск — это ушел человек с ножом. Райф услышал, как закрылась дверь, но продолжал лежать тихо, не доверяя своим чувствам. Раньше его никогда не оставляли вот так, в сознании. Шли минуты. Волчья река с громом катилась за стенами башни. Где-то высоко через равные промежутки, как пульс, капала вода. В темнице не чувствовалось никакого движения. Райф сосредоточился на дыхании — это по крайней мере он еще мог делать.
— Открой глаза и посмотри на меня.
Голос шел от двери — не тот, прежний, но с тем же бладдийским выговором. Этот был жестче, старше и звучал устало.
Вода плескалась о стены камеры.
— Я сказал, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!
Райф разлепил склеенные веки, и из них потекла кровь. Сквозь ее пелену он увидел крепко сбитого, грузнеющего человека среднего роста с такими ослепительными сединами, что его длинные косы казались сотканными из серебра.
Собачий Вождь.
Райф сразу понял, что это он. Этот человек наполнял темницу, как священный камень. Нельзя было не смотреть в его голубые глаза, нельзя было не ежиться от его присутствия. Сколько же он простоял здесь в полной тишине, не давая о себе знать?
Собачий Вождь молчал. Он смотрел на Райфа, прожигая его взглядом насквозь, вытягивая из него ответы, он давил на него всем своим существом так, что Райф не мог дышать.
Выдерживая его взгляд, Райф думал о четырех бладдийцах в печном доме Даффа, думал о бегущих по снегу женщинах и детях и сгорал от стыда.
А Собачий Вождь все смотрел, видя его насквозь, и вода у него под ногами колыхалась от тяжелого дыхания, словно в нее бросали камни. Он двинулся с места, и Райф напрягся, готовясь к удару, но Бладд повернулся к нему спиной.
Этот исполненный презрения жест пронзил сердце Райфа холодным кинжалом. «Ты недостоин моего кулака, — говорил он. — Недостоин моего взгляда».
Собачий Вождь открыл дверь темницы и вышел вон, а Райф почувствовал себя усохшим, как слетевший с дерева лист. Он ничто. Презрение бладдийского вождя отняло у него то, что не могли отнять побои. Он клятвопреступник, изгой, душегуб. Слух о том, что он сотворил у печного дома, разошелся повсюду, как и предсказывал Ангус. Теперь имя Райфа Севранса и его деяния известны всем. Все знают, что он был на Дороге Бладдов и предал свой клан.
Райф подтянул колени к груди, молясь о приходе сна и забвения. Ни думать, ни чувствовать ему не хотелось. Но одной боли было недостаточно. Гноящиеся глаза, надломленные ребра, рассеченные уши и губы, надорванные мышцы рук и ног — все это вдруг стало терпимым. Райф лежал в тусклом свете, и голоса из прошлого мучили его.
«Ты не годишься для этого клана, — вещал Инигар Сутулый. — Ты избран быть Свидетелем Смерти».
«Ты же знал, что я все равно уйду! — кричал на него Райф. — Почему ты не помешал мне дать Первую Клятву?»
Инигар качал головой из мрака, позванивая серебряными медальонами на кафтане из свиной кожи.
«Спроси об этом Каменных Богов, Райф Севранс. Они лепят твою судьбу, не я».
Райф отворачивался, собирая в комок пышущее жаром тело. «Будь с ней ласков, Райф Севранс, — говорила Рейна об Эффи. — Вы с Дреем — все, что у нее осталось».
«Я поручусь за него», — откликался Дрей со двора круглого дома.
Райф завыл в голос.
Несколько часов спустя он все-таки забылся лихорадочным сном. Когда он очнулся, мир был размыт по краям. Кто-то поставил рядом с ним на скамью миску с густой серой жижей. Райф смотрел на нее, не шевелясь. Его трясла лихорадка и мучила жажда, но он не мог двинуться, чтобы напиться. Он мог только смотреть на миску, а потом и ее перестал видеть.
38
ВОЖДИ И ДЕВИЦЫ
Вайло Бладд сунул в рот квадратик черной жвачки. Полуволк и другие собаки расположились кругом около него, стиснув мощные челюсти и прижав уши в знак повиновения. Время от времени кто-то из них постанывал, словно от боли.
Вайло сидел в тишине и жевал. Вдали черной лентой блестела Волчья река, и на ее середине выступала бугром Ганмиддишская Пядь. Стоял мороз, но Собачий Вождь почти не чувствовал холода. Над кланом простиралось безоблачное ночное небо с месяцем и тысячью льдисто-голубых звезд. Сидя на плоском камне, где обычно тупили молоты или разделывали выловленную в реке форель, Вайло видел и Ганмиддишскую башню, и круглый дом. И то и другое принадлежало теперь ему, как вся земля до Горьких холмов.
Позади по снегу захрустели шаги. Собачьему Вождю не надо было оборачиваться, чтобы знать, кто идет. Он видел это по поведению собак.
— Он жив еще?
Клафф Сухая Корка не ответил, но Вайло и без того знал, что его вопрос услышан и понят. Клафф присел на корточки рядом с собаками и посмотрел на реку, грея руки о шею полуволка. Немного погодя он сказал:
— Он все еще в горячке. Каудо не понимает, как он умудрился протянуть последние пять дней. Говорит, всякий другой черноградец давно бы помер.
Вайло выплюнул жвачку в перчатку. Ему вдруг захотелось уйти с холода, сесть у очага и обнять двух оставшихся внуков. Он молча встал.
Собаки были такой же частью его, как седые косы, и они вскочили в тот самый миг, как скрипнули сапоги их хозяина. Сухая Кость тоже встал. Он мог бы и не делать этого — после взятия Ганмиддиша он завоевал себе такое уважение, что мог не вставать ни перед кем, даже перед своим вождем, — однако встал так же быстро, как всегда. Другие могли приписать это силе привычки, но Вайло было лучше знать. Клафф — бастард, а бастарды всегда встают.
Вайло положил руку ему на плечо, и они вдвоем вернулись к круглому дому.
Ганмиддишский круглый дом по сравнению с дхунским и бладдийским был невелик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203