Наука изучает причины и следствия. У любого события есть причина. У причины есть своя причина и так далее. Получается цепочка причинно-следственных связей. Взрыв сверхновой – это событие и можно изучать его причины. У вас зачесалась голова – это тоже событие, и его причины тоже можно изучать. Или просто купить хороший шампунь. Наконец – и это уже ближе к теме Бенедикта – кто-то написал текст. Что послужило причиной в строго научном смысле? То-то и то-то…
– Детали выясняйте у Бенедикта, – подсказал я.
– Да, у него.
– Ну тогда пойду его искать…
– Идите, – отпустила меня Ливей и снова занялась Мадидусом.
Все шефские шуточки по поводу моего образования можно отнести к разряду дежурных, хотя буквально они друг друга не повторяют. В школе, я, безусловно, учился. И в университете… немного. С тех пор, стоит мне оказаться вблизи, а тем более внутри Фаонского Университета, как меня охватывает ностальгия, поэтому я не торопился покинуть здание.
Центральный холл естественнонаучного сектора сверху донизу опутывает одна-единственная лента эскалатора – гладкая, без ступенек. Студенты ее прозвали «ночной кошмар доктора Мёбиуса». Ступив на ленту, я медленно поплыл вниз. Миновав два этажа, я доплыл до библиотеки, Бенедикта там не оказалось. Позвонил в общежитие – комната не отвечает. Номер его комлога мне не дали. Снова воспользовался «Мебиусом», разглядывая по пути вниз знакомые стены, балюстрады, галереи и незнакомых студенток.
Если с внутренним устройством нашего университета все понятно – естественнонаучный сектор, гуманитарный сектор, сектор экспериментальных лабораторий, административный сектор, включая спортзалы на первых и подземных этажах, – то как выглядит университет снаружи, не в состоянии описать никто. Студенты, отправляясь на каникулы на другие планеты, всегда берут с собою снимок своей alma mater, дабы, если спросят, сказать: вот это он, и ткнуть пальцем в снимок. Я же рискну предположить рецепт строительства: берете цилиндр из стеклобетона переменной прозрачности и ставите его вертикально. Диаметр цилиндра должен быть метров восемьдесят, высота – двести пятьдесят, но это не точно. Думаю, двухсот пятидесяти хватит. Затем вам понадобится постоянный высокоэнергетический лазер. В крайнем случае, сойдет и квазиимпульсный. Аккуратными горизонтальными разрезами вы рассекаете цилиндр на диски – должно выйти ровно шестнадцать штук, желательно одинаковых. При этом диски должны остаться лежать друг на друге, иначе ничего не выйдет. И наконец, последний, самый ответственный этап: разрезанный цилиндр нужно аккуратно пихнуть в нижний диск. Если удачно пихнуть, то диски рассыплются в форме Фаонского Университета. Думаю, куда и с какой силой пихать – главная тайна архитекторов. Они унесут ее с собой в могилу, уж будьте уверены.
Заняв место в флаере и дав команду на взлет, я еще раз бросил взгляд на университет.
«М-да, против второго начала термодинамики не попрешь», – вспомнились мне слова, сказанные одним физиком с Земли, когда он впервые увидел это чудное архитектурное сооружение.
Двери в кабинет Шефа звуконепроницаемы. Об этом следует помнить, когда собираешься их открыть. Упругие басы штраусовского «говорящего Заратустры» вынесли меня обратно в коридор. Я заткнул уши, оттолкнулся от стены и ворвался в кабинет.
На экране, занимавшем всю торцовую стену кабинета, творилось действо, глядя на которое, никогда не скажешь, что «Бог умер». Нет, тут скорее «Шеф оглох». Слово, ставшее плотью моего босса, сидело ко мне спиной и творило Историю. В углах огромного экрана притаились ангелы и демоны. Они наперебой подсказывали, какие космологические параметры следует менять. Естественно, они подсказывали в соответствии со своими ангельскими и демонскими вкусами. Когда между силами добра и зла происходила стычка, игроку следовало принять одну из сторон. Победив, можно было заработать дельную подсказку.
Заратустра отговорил, и его сменила Фортуна Орфа. Под далекий гул набухавших протуберанцев Большой хор Фаонской филармонии вступил бодро, затем стал тихо и невнятно сетовать на то, что удача изменчива, как фазы Луны – то ее прибудет, то убудет. Воспользовавшись относительной тишиной, я заорал, что, мол, вот он я, пришел, встречайте.
– Погоди, дай сохранюсь! – заорал в ответ Шеф.
Хор стих, экран с желто-фиолетовой пятнистой мешаниной замер – и сразу побледнел, едва Шеф включил общее освещение.
– О, я уже это видел. Спиральная галактика класса Октопус Мадидус. В любом каталоге найдете, если хорошенько поищите.
– Сам ты мадидус. Я из-за тебя свет от тьмы отделить не успел! – возмутился Шеф.
Я догадался:
– Вы говорите об отрыве реликтового излучения? Плохо, плохо… А константы связи правильно подобрали?
– Гавриил сказал, что правильно. В смысле– не твое дело. Я же говорю – не успел. И прежде чем советы давать, попробовал бы сам… Узнал что-нибудь?
– Чарльза Корно убил профессор Цанс, чтобы тот не совратил его студента.
– Совратил?!
– В научном смысле.
И я в двух словах пересказал разговор с Цансом и Ливей. Затем резюмировал:
– Серьезный вывод только один: надо менять прикрытие, поскольку научная ценность ларсоновских статей сильно под вопросом. Мне кажется, он исписался. Его доказательство про Другою Вселенную полно ошибок. Из-за него мы стали посмешищем в академических кругах обеих Вселенных…
Шеф поднял руку, я замолк.
– Все это я передам Редактору, – сказал он. – С Бенедиктом надо поговорить, раз уж он попался нам на глаза. Говоришь, у Корно не сохранилось ни одного письма от Бенедикта?
– Ни единого. Бенедикт Эппель присутствует в списке адресатов, но писем нет. Если они что-то там моделировали, то письма должны были остаться. Письма с формулами никто не стирает. Зато иногда их прячут.
– Правильно, – согласился Шеф. – Я над этим подумаю.
– Бенедикта сейчас искать или подождать до семинара?
Шеф не упустил шанса приняться за старое:
– Семинар это хорошо. Тебе нужно расширять кругозор. О чем семинар-то?
– О моролинагах. Я уточнил, там основной докладчик – Эдуард Брубер, писатель. Писал о моролинагах. Роман так и называется «Моролинги». Кстати, Брубер есть в адресной книге Корно.
– А письма?
– Одно письмо от Корно к нему. Даже не письмо, а слайд. Средневековый.
– В каком смысле средневековый?
– В смысле изображения: бородатые господа в беретах и в выпуклых дублетах с накрахмаленными рафами шириной в две ладони. – Вчера я отрепетировал, как все это произнести так, словно сам всю жизнь ношу береты, дублеты и так далее по тексту.
– Где ты слов-то таких нахватался: дублеты, рафы еще какие-то… – Шеф ревниво относится к чужому словарному запасу.
– Датировка изображения по костюму – довольно известный прием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Детали выясняйте у Бенедикта, – подсказал я.
– Да, у него.
– Ну тогда пойду его искать…
– Идите, – отпустила меня Ливей и снова занялась Мадидусом.
Все шефские шуточки по поводу моего образования можно отнести к разряду дежурных, хотя буквально они друг друга не повторяют. В школе, я, безусловно, учился. И в университете… немного. С тех пор, стоит мне оказаться вблизи, а тем более внутри Фаонского Университета, как меня охватывает ностальгия, поэтому я не торопился покинуть здание.
Центральный холл естественнонаучного сектора сверху донизу опутывает одна-единственная лента эскалатора – гладкая, без ступенек. Студенты ее прозвали «ночной кошмар доктора Мёбиуса». Ступив на ленту, я медленно поплыл вниз. Миновав два этажа, я доплыл до библиотеки, Бенедикта там не оказалось. Позвонил в общежитие – комната не отвечает. Номер его комлога мне не дали. Снова воспользовался «Мебиусом», разглядывая по пути вниз знакомые стены, балюстрады, галереи и незнакомых студенток.
Если с внутренним устройством нашего университета все понятно – естественнонаучный сектор, гуманитарный сектор, сектор экспериментальных лабораторий, административный сектор, включая спортзалы на первых и подземных этажах, – то как выглядит университет снаружи, не в состоянии описать никто. Студенты, отправляясь на каникулы на другие планеты, всегда берут с собою снимок своей alma mater, дабы, если спросят, сказать: вот это он, и ткнуть пальцем в снимок. Я же рискну предположить рецепт строительства: берете цилиндр из стеклобетона переменной прозрачности и ставите его вертикально. Диаметр цилиндра должен быть метров восемьдесят, высота – двести пятьдесят, но это не точно. Думаю, двухсот пятидесяти хватит. Затем вам понадобится постоянный высокоэнергетический лазер. В крайнем случае, сойдет и квазиимпульсный. Аккуратными горизонтальными разрезами вы рассекаете цилиндр на диски – должно выйти ровно шестнадцать штук, желательно одинаковых. При этом диски должны остаться лежать друг на друге, иначе ничего не выйдет. И наконец, последний, самый ответственный этап: разрезанный цилиндр нужно аккуратно пихнуть в нижний диск. Если удачно пихнуть, то диски рассыплются в форме Фаонского Университета. Думаю, куда и с какой силой пихать – главная тайна архитекторов. Они унесут ее с собой в могилу, уж будьте уверены.
Заняв место в флаере и дав команду на взлет, я еще раз бросил взгляд на университет.
«М-да, против второго начала термодинамики не попрешь», – вспомнились мне слова, сказанные одним физиком с Земли, когда он впервые увидел это чудное архитектурное сооружение.
Двери в кабинет Шефа звуконепроницаемы. Об этом следует помнить, когда собираешься их открыть. Упругие басы штраусовского «говорящего Заратустры» вынесли меня обратно в коридор. Я заткнул уши, оттолкнулся от стены и ворвался в кабинет.
На экране, занимавшем всю торцовую стену кабинета, творилось действо, глядя на которое, никогда не скажешь, что «Бог умер». Нет, тут скорее «Шеф оглох». Слово, ставшее плотью моего босса, сидело ко мне спиной и творило Историю. В углах огромного экрана притаились ангелы и демоны. Они наперебой подсказывали, какие космологические параметры следует менять. Естественно, они подсказывали в соответствии со своими ангельскими и демонскими вкусами. Когда между силами добра и зла происходила стычка, игроку следовало принять одну из сторон. Победив, можно было заработать дельную подсказку.
Заратустра отговорил, и его сменила Фортуна Орфа. Под далекий гул набухавших протуберанцев Большой хор Фаонской филармонии вступил бодро, затем стал тихо и невнятно сетовать на то, что удача изменчива, как фазы Луны – то ее прибудет, то убудет. Воспользовавшись относительной тишиной, я заорал, что, мол, вот он я, пришел, встречайте.
– Погоди, дай сохранюсь! – заорал в ответ Шеф.
Хор стих, экран с желто-фиолетовой пятнистой мешаниной замер – и сразу побледнел, едва Шеф включил общее освещение.
– О, я уже это видел. Спиральная галактика класса Октопус Мадидус. В любом каталоге найдете, если хорошенько поищите.
– Сам ты мадидус. Я из-за тебя свет от тьмы отделить не успел! – возмутился Шеф.
Я догадался:
– Вы говорите об отрыве реликтового излучения? Плохо, плохо… А константы связи правильно подобрали?
– Гавриил сказал, что правильно. В смысле– не твое дело. Я же говорю – не успел. И прежде чем советы давать, попробовал бы сам… Узнал что-нибудь?
– Чарльза Корно убил профессор Цанс, чтобы тот не совратил его студента.
– Совратил?!
– В научном смысле.
И я в двух словах пересказал разговор с Цансом и Ливей. Затем резюмировал:
– Серьезный вывод только один: надо менять прикрытие, поскольку научная ценность ларсоновских статей сильно под вопросом. Мне кажется, он исписался. Его доказательство про Другою Вселенную полно ошибок. Из-за него мы стали посмешищем в академических кругах обеих Вселенных…
Шеф поднял руку, я замолк.
– Все это я передам Редактору, – сказал он. – С Бенедиктом надо поговорить, раз уж он попался нам на глаза. Говоришь, у Корно не сохранилось ни одного письма от Бенедикта?
– Ни единого. Бенедикт Эппель присутствует в списке адресатов, но писем нет. Если они что-то там моделировали, то письма должны были остаться. Письма с формулами никто не стирает. Зато иногда их прячут.
– Правильно, – согласился Шеф. – Я над этим подумаю.
– Бенедикта сейчас искать или подождать до семинара?
Шеф не упустил шанса приняться за старое:
– Семинар это хорошо. Тебе нужно расширять кругозор. О чем семинар-то?
– О моролинагах. Я уточнил, там основной докладчик – Эдуард Брубер, писатель. Писал о моролинагах. Роман так и называется «Моролинги». Кстати, Брубер есть в адресной книге Корно.
– А письма?
– Одно письмо от Корно к нему. Даже не письмо, а слайд. Средневековый.
– В каком смысле средневековый?
– В смысле изображения: бородатые господа в беретах и в выпуклых дублетах с накрахмаленными рафами шириной в две ладони. – Вчера я отрепетировал, как все это произнести так, словно сам всю жизнь ношу береты, дублеты и так далее по тексту.
– Где ты слов-то таких нахватался: дублеты, рафы еще какие-то… – Шеф ревниво относится к чужому словарному запасу.
– Датировка изображения по костюму – довольно известный прием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100