Ведь о вашем существовании ни Краузли, ни Вейлинг не подозревают. Дадут вам полмиллиона, треть – мне, процентов пять дадим Ларсону… или десять, – Ларсон показал средний палец, и я удвоил ему гонорар.
– Все сказал? – рыкнул Шеф.
– Все.
Ларсон полез в какие-то технические детали, я сказал, что вопросов нет, зато есть идеи, которые я могу обдумывать только в одиночку.
Вторым исчез Бенедикт. Исчез между часом дня – временем, когда его выпустили под залог, и тремя часами, когда он должен был явиться в Департамент Тяжких Преступлений на очередной допрос. Не дождавшись подозреваемого, Виттенгер отправил к нему домой усиленный наряд полиции. Наряд вернулся целым и невредимым, но без Бенедикта.
Виттенгер позвонил адвокатам и сказал, что им это дорого обойдется. Но, похоже, исчезновение клиента стало для адвокатов полной неожиданностью. Нанимал их Цанс, нервный клиент стоял у адвокатов поперек горла, и сообщение Виттенгера их не огорчило, напротив – они вздохнули с облегчением. Залог перешел в казну. Его источник остался неизвестен даже адвокатам.
Старший инспектор был вне себя от злости. Всю пятницу Виттенгер боролся за то, чтобы не отпускать Бенедикта из изолятора. Ссылаясь на прежние правонарушения, он уговаривал судью продлить Бенедикту срок содержания под стражей.
«Ваша честь, Бенедикта Эппеля признали психически больным, – говорил он судье. – Только что совершено убийство, и мы не можем оставить Эппеля на свободе.»
«Ваша честь, – с иезуитской улыбочкой вступил мэтр Ойшвиц, адвокат Бенедикта. – Раз старший инспектор, против всяких правил, упомянул то забытое всеми дело, я хочу предъявить суду один документ, подписанный светилами отечественной психиатрии. В этом документе черным по белому написано: Бенедикт Эппель не представляет опасности для общества. Теперь, с вашего позволения, вопрос к инспектору. Старший инспектор Виттенгер, скажите суду прямо и честно, чем вы готовы подтвердить, что вы – лично вы – не представляете опасности для общества?»
Виттенгер онемел от неожиданности. Справки о том, что ему дозволено жить среди людей, у него, конечно же, не было, да и кто б ему дал такую справку!
В общем, Бенедикта отпустили на все четыре стороны.
После исчезновения Бенедикта Виттенгер навсегда лишил себя шанса получить справку о «безопасности для общества»: его грохочущий голос был слышан даже в изоляторе; прокурор, не отспоривший свидетеля у адвокатов, не смог понять, куда Виттенгер его послал – так далеко находилось это место, и так странно оно называлось. Мэтр Ойшвиц велел семье эвакуироваться загород, а дежурный офицер Перкинс вылетел из полиции без выходного пособия.
– Буйный Виттенгер – это продолжение правосудия, но уже другими методами, – сказал мне Шеф. – Подождем до завтра.
15
Прошла неделя, мы не продвинулись ни на шаг. Я обошел всех знакомых Бенедикта и ото всех раз слышал одно и тоже: полиция с ними уже поговорила, где прячется Бенедикт, они не знают, о Шишке услышали впервые от полиции, во второй раз – от меня. Охота на беглецов перекинулась на Терминалы Сектора Фаона. В расставленные сети попалось несколько лиц, давно числившихся в розыске, но ни Шишки, ни Бенедикта среди них не оказалось.
Вейлинг заезжал домой к Цансу. Проговорили два часа с половиной. Шеф дал добро на прослушивание с опозданием: следующие две встречи между Цансом и Вейлингом и, вероятно, Краузли проходили в офисе «Виртуальных Игр», защищенном от прослушивания. Цеплять жучек к одежде Цанса мы не рискнули. Связь Цанса с «Виртуальными Играми» навела на мысль проверить, есть ли у него алиби на время убийства. Мои отношения с профессором и без того были натянутыми, поэтому я попытался навести справки у Ливей и у его соседей. В понедельник лекция Цанса шла второй парой и заканчивалась в 12:15. После лекции он зашел на кафедру, и там они с Ливей выпили по чашке кофе с круассанами, которые Ливей испекла накануне по рецепту ее прабабушки, приходившейся покойному академику Лиувиллю двоюродной сестрой. Если предположить, что история этого рецепта была известна Цансу до того понедельника и, соответственно, ему не пришлось слушать ее в течение пятидесяти пяти минут, то он вполне успевал заехать к Корно перед тем, как ровно в 13:20 едва не раздавить флаером соседскую собаку, гонявшую шнырьков возле его дома.
В этот понедельник я посмотрел репортаж о выступлении Эдуарда Брубера пред депутатами Законодательного Собрания. Репортаж был почему-то занесен в рубрику «Новости культуры». Писатель выступал полчаса. Депутаты реагировали вяло, два выкрика с места – «Долой моролингов!» и «Глобализм не пройдет!» – не в счет. Постановили подготовить резолюцию, учитывающую мнение всех сторон и партий. В кулуарах Брубер поинтересовался, сколько времени займет подготовка резолюции, ему ответили: месяца три – три с половиной. Брубер не стал спрашивать, почему так долго, поскольку для себя он нашел такое объяснение: вопрос о моролингах крайне труден, затрагивает кровные интересы многих депутатов, причем интересы прямо противоположные, поэтому требуется время для выработки взаимоприемлемого постановления. На самом деле депутатам не было никакого дела до моролингов, а три месяца – достаточный срок, чтобы вопрос забылся или утрясся сам собою.
После выступления, Брубера повезли к губернатору, ибо не везти же губернатора к Бруберу. Губернатор выслушал его внимательно и выкриков с места не допускал. Выслушав, спросил, сколько по мнению писателя на Фаоне сторонников комитета «В защиту договора». Брубер честно ответил, что не знает, но, вероятно, пока не много. Тогда губернатор спросил, сколько же, в таком случае, на Фаоне противников у Брубера. Ответ в точности повторил предыдущий. Губернатор даже переспросил, понял ли Брубер, что ему задали другой вопрос. Брубер, безусловно, понял. Губернатор растерялся, ибо его точка зрения на проблему моролингов полностью зависела от того, кого же все-таки больше – противников или сторонников комитета «В защиту договора». Ошибиться губернатору было нельзя – на носу выборы. Губернатор дал задание службе общественного мнения выяснить соотношение сил, а покуда соотношение сил не выяснено, отделался от Брубера обещанием обсудить, оценить, содействовать и не препятствовать. Заодно губернатор пригласил Брубера на прием, устроенный по случаю его – губернаторского – дня рождения.
Ради точности оговорюсь, что репортер из «Новостей культуры» на встрече губернатора с Брубером не присутствовал, поэтому его рассказ следует воспринимать как чистой воды отсебятину.
В среду вечером стало известно, что на дне рождения губернатора Брубера не будет – он срочно отбыл на Ауру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Все сказал? – рыкнул Шеф.
– Все.
Ларсон полез в какие-то технические детали, я сказал, что вопросов нет, зато есть идеи, которые я могу обдумывать только в одиночку.
Вторым исчез Бенедикт. Исчез между часом дня – временем, когда его выпустили под залог, и тремя часами, когда он должен был явиться в Департамент Тяжких Преступлений на очередной допрос. Не дождавшись подозреваемого, Виттенгер отправил к нему домой усиленный наряд полиции. Наряд вернулся целым и невредимым, но без Бенедикта.
Виттенгер позвонил адвокатам и сказал, что им это дорого обойдется. Но, похоже, исчезновение клиента стало для адвокатов полной неожиданностью. Нанимал их Цанс, нервный клиент стоял у адвокатов поперек горла, и сообщение Виттенгера их не огорчило, напротив – они вздохнули с облегчением. Залог перешел в казну. Его источник остался неизвестен даже адвокатам.
Старший инспектор был вне себя от злости. Всю пятницу Виттенгер боролся за то, чтобы не отпускать Бенедикта из изолятора. Ссылаясь на прежние правонарушения, он уговаривал судью продлить Бенедикту срок содержания под стражей.
«Ваша честь, Бенедикта Эппеля признали психически больным, – говорил он судье. – Только что совершено убийство, и мы не можем оставить Эппеля на свободе.»
«Ваша честь, – с иезуитской улыбочкой вступил мэтр Ойшвиц, адвокат Бенедикта. – Раз старший инспектор, против всяких правил, упомянул то забытое всеми дело, я хочу предъявить суду один документ, подписанный светилами отечественной психиатрии. В этом документе черным по белому написано: Бенедикт Эппель не представляет опасности для общества. Теперь, с вашего позволения, вопрос к инспектору. Старший инспектор Виттенгер, скажите суду прямо и честно, чем вы готовы подтвердить, что вы – лично вы – не представляете опасности для общества?»
Виттенгер онемел от неожиданности. Справки о том, что ему дозволено жить среди людей, у него, конечно же, не было, да и кто б ему дал такую справку!
В общем, Бенедикта отпустили на все четыре стороны.
После исчезновения Бенедикта Виттенгер навсегда лишил себя шанса получить справку о «безопасности для общества»: его грохочущий голос был слышан даже в изоляторе; прокурор, не отспоривший свидетеля у адвокатов, не смог понять, куда Виттенгер его послал – так далеко находилось это место, и так странно оно называлось. Мэтр Ойшвиц велел семье эвакуироваться загород, а дежурный офицер Перкинс вылетел из полиции без выходного пособия.
– Буйный Виттенгер – это продолжение правосудия, но уже другими методами, – сказал мне Шеф. – Подождем до завтра.
15
Прошла неделя, мы не продвинулись ни на шаг. Я обошел всех знакомых Бенедикта и ото всех раз слышал одно и тоже: полиция с ними уже поговорила, где прячется Бенедикт, они не знают, о Шишке услышали впервые от полиции, во второй раз – от меня. Охота на беглецов перекинулась на Терминалы Сектора Фаона. В расставленные сети попалось несколько лиц, давно числившихся в розыске, но ни Шишки, ни Бенедикта среди них не оказалось.
Вейлинг заезжал домой к Цансу. Проговорили два часа с половиной. Шеф дал добро на прослушивание с опозданием: следующие две встречи между Цансом и Вейлингом и, вероятно, Краузли проходили в офисе «Виртуальных Игр», защищенном от прослушивания. Цеплять жучек к одежде Цанса мы не рискнули. Связь Цанса с «Виртуальными Играми» навела на мысль проверить, есть ли у него алиби на время убийства. Мои отношения с профессором и без того были натянутыми, поэтому я попытался навести справки у Ливей и у его соседей. В понедельник лекция Цанса шла второй парой и заканчивалась в 12:15. После лекции он зашел на кафедру, и там они с Ливей выпили по чашке кофе с круассанами, которые Ливей испекла накануне по рецепту ее прабабушки, приходившейся покойному академику Лиувиллю двоюродной сестрой. Если предположить, что история этого рецепта была известна Цансу до того понедельника и, соответственно, ему не пришлось слушать ее в течение пятидесяти пяти минут, то он вполне успевал заехать к Корно перед тем, как ровно в 13:20 едва не раздавить флаером соседскую собаку, гонявшую шнырьков возле его дома.
В этот понедельник я посмотрел репортаж о выступлении Эдуарда Брубера пред депутатами Законодательного Собрания. Репортаж был почему-то занесен в рубрику «Новости культуры». Писатель выступал полчаса. Депутаты реагировали вяло, два выкрика с места – «Долой моролингов!» и «Глобализм не пройдет!» – не в счет. Постановили подготовить резолюцию, учитывающую мнение всех сторон и партий. В кулуарах Брубер поинтересовался, сколько времени займет подготовка резолюции, ему ответили: месяца три – три с половиной. Брубер не стал спрашивать, почему так долго, поскольку для себя он нашел такое объяснение: вопрос о моролингах крайне труден, затрагивает кровные интересы многих депутатов, причем интересы прямо противоположные, поэтому требуется время для выработки взаимоприемлемого постановления. На самом деле депутатам не было никакого дела до моролингов, а три месяца – достаточный срок, чтобы вопрос забылся или утрясся сам собою.
После выступления, Брубера повезли к губернатору, ибо не везти же губернатора к Бруберу. Губернатор выслушал его внимательно и выкриков с места не допускал. Выслушав, спросил, сколько по мнению писателя на Фаоне сторонников комитета «В защиту договора». Брубер честно ответил, что не знает, но, вероятно, пока не много. Тогда губернатор спросил, сколько же, в таком случае, на Фаоне противников у Брубера. Ответ в точности повторил предыдущий. Губернатор даже переспросил, понял ли Брубер, что ему задали другой вопрос. Брубер, безусловно, понял. Губернатор растерялся, ибо его точка зрения на проблему моролингов полностью зависела от того, кого же все-таки больше – противников или сторонников комитета «В защиту договора». Ошибиться губернатору было нельзя – на носу выборы. Губернатор дал задание службе общественного мнения выяснить соотношение сил, а покуда соотношение сил не выяснено, отделался от Брубера обещанием обсудить, оценить, содействовать и не препятствовать. Заодно губернатор пригласил Брубера на прием, устроенный по случаю его – губернаторского – дня рождения.
Ради точности оговорюсь, что репортер из «Новостей культуры» на встрече губернатора с Брубером не присутствовал, поэтому его рассказ следует воспринимать как чистой воды отсебятину.
В среду вечером стало известно, что на дне рождения губернатора Брубера не будет – он срочно отбыл на Ауру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100