— Минуточку, я еще на дежурстве и меня не сменили, сначала надо больного переложить.
Но затем она предоставила бородачу заботиться о дяде Гансе, а сама осталась стоять возле испуганно на нее смотревшего парня, опасавшегося, что теперь уже нет никакой надежды, никакого шанса на спасение старика, который слишком уж покорно дал переложить себя на каталку и натянуть себе одеяло до самого подбородка. С полуоткрытыми глазами лежал он на ярком свету, на губах у него застыла улыбка, словно он прощался.
~ На рентген, да? — спросил бородач.
— К томографу, врач же ясно сказал, он ждет,— резко ответила сестра, наклонилась над стариком и от<
вернула одеяло до плеч.— Я сейчас за вами следом.— А бородачу кивнула: — Отправляйтесь!
Минуту или две она оставалась наедине с парнем, который хотел знать, что такое томограф.
— Новинка, специальный аппарат для диагностики,— объяснила она и уклончиво заметила, что все, что в человеческих силах, делается, и нужно доверять врачам и набраться немного терпения.— Вы же видите, я все еще здесь, хотя мое дежурство уже давно кончилось,— сказала она.— Без терпения и выдержки я здесь вообще не могла бы работать.
Парень встал, он все еще держал в руках банкноту в двадцать марок и заступил ей дорогу, когда она хотела выйти.
— Я же не могу так уйти, я должен дождаться, пока он вернется,— убеждал он ее.— Он, правда, говорил, чтобы я отправлялся домой и на работу, сейчас же уехал бы на такси, потому-то он мне и дал эти деньги. Но я останусь и уйду только тогда, когда и он сможет уйти. Еще сегодня? Или завтра?
— Нет,— сказала она с грустью, беспомощная перед таким непониманием и отчаянной надеждой, для которой не имелось уже никаких оснований.— Ни сегодня и ни завтра, еще несколько часов я выдержу, а дальше не хочу думать,— ответила она.— Вам не пришлось испытать такого, и вы должны быть разумны, на время отключиться и отдохнуть, иначе вы и себя и других с ума сведете. Завтра или послезавтра вы посмотрите на все это совершенно другими глазами, форсировать тут все равно ничего нельзя, а что случилось, то случилось.— Лихорадочным движением руки она отстранила парня, но потом схватила его руку и крепко стиснула.— Подожди меня,— прошептала она, прежде чем от него оторваться.— Оставайся сколько захочешь, я буду ждать у ворот.
Белый халат взметнулся, красные туфельки застучали по коридору и вниз по лестнице, тогда как бородач с безжизненно лежавшим стариком давно скрылись из виду.
Другие сестры разносили утренний завтрак по палатам, одна спросила парня:
— Тут должен лежать больной с тяжелыми травмами. Это вы?
16
Совсем мало времени потребовалось компьютерному томографу, чтобы воспроизвести на экране поперечный срез сердца пациента, увеличенный во много раз, и с такой точностью, что можно было увидеть малейшее повреждение и патологию каждой мышцы, каждой ткани и сосуда. Сильно сфокусированные рентгеновские лучи пронизали тело, тридцать детекторов за это же время передали тридцать тысяч данных компьютеру, который тотчас рассчитал поглощение лучей, обратил их в световые импульсы и показал на дисплее то, что доселе никогда не видел человеческий глаз: открытое пульсирующее сердце, слой тринадцатимиллиметровой толщины, будто разрезанный ножом без того, чтобы кожа пациента была даже поцарапана. Даже рубашки не пришлось расстегивать ему на груди. Не требовалось ни принимать, ни вспрыскивать контрастное вещество или вводить через вены и артерии катетер. Никакого неприятного ощущения, опасности для пациента или неясности при установлении диагноза, и снимок сохранялся, части его могли быть при желании увеличены, левый и правый желудочки, венечные сосуды и мышцы, артерии.
— Вот,— произнес врач, бледный, утомленный бессонной ночью, с трудом владея собой и потрясенный увиденным,— это был тот самый случай, которого всегда опасаешься, но здесь его ни по каким признакам нельзя было распознать: истончение сосудов, струйка крови, крохотное повреждение коронарной артерии, разрыв или опасность разрыва, грозящая, надвигающаяся смерть.
Рентгенолог, венгр, закурил сигарету и, качая головой, поглядел через стеклянную стенку на старика, который словно бы восхищался аппаратом, включавшимся и выключавшимся с едва слышным щелчком.
Бородач уложил дядю Ганса обратно на каталку, подошла сестра и, ни словом не обменявшись с врачом, уже знала, что теперь надлежит делать: медикаменты, в худшем случае морфий, ожидание, несколько ободряющих слов: «Ничего, все обойдется». Вымученная улыбка, какая-то неуловимая поспешность, хотя никакой поспешности тут не требовалось.
— Осторожно! — шепнула она бородачу у двери. Однако сама повезла каталку к лифту, затем на нижнем этаже в палату, предназначенную для инфарктных
больных. Вместе со старшей сестрой — та уже была на месте — они объяснили старику, что необходимы интенсивные методы лечения.
— Для верности, мы хотим действовать наверняка,— все повторяла она.— Кроме того, вам требуется переливание крови а затем покой, для этого мы вас сюда и перевели.
Старик кивнул:
— Что ж, пусть так.
Он не спросил о парне, хотя думал, что вернется в ту же самую палату. Но здесь рядом с тумбочкой не стояло стула, тут был столик с пузырьками и склянками, с потолка свисали капельницы с резиновыми трубками, а стены были заставлены аппаратурой, шкафчиками и полками. Ночная сестра быстрым движением задернула занавески, но в щелку можно было разглядеть туманную утреннюю серость, стену стоявшего напротив дома и водонапорную башню из красного кирпича, а за ней дерево с голым стволом, рассеченным молнией надвое.
Внезапно дядя Ганс вспомнил, что он уже однажды был в этой палате, когда навещал Флемминга.
— Да, да, у Флемминга,— сказал он старшей сестре, которую тоже теперь узнал.— Вы не припоминаете?
Обе сестры были очень заняты; блондинка, наклонившись над ним, возилась с трубками, канюлями, склянками, салфетками и бинтами, но с таким видом, будто это самое обычное дело на свете.
— Пожалуйста, не двигайте рукой и головой,— предупредила его старшая сестра.— Попытайтесь отключиться, ни о чем не думать и спокойно дышать.
Врач, прислонясь к дверному косяку, тихо давал какие-то непонятные указания. Появился и рентгенолог со своим помощником, опять нервно закурил сигарету, но тут же ее погасил и вслед за врачом вошел в палату. Старик повернулся было к ним, хотя обе сестры их загораживали и вновь напомнили, что ему нельзя двигаться.
— Вы должны сказать мне правду,— прошептал дядя Ганс, пытаясь оставаться спокойным и дышать, хотя это и было ему трудно.— Сколько еще? Сколько мне остается времени?
Вливание начало действовать, взволнованный вопрос с минуты на минуту, казалось, забудется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76