Вход строго воспрещен».
Дети уже все успели разведать, Матиас об этом рассказал. Но сейчас его больше занимал запуск змея: нужен будет шнурок метров на сто, и очень крепкий, предупредил Феликс.
— Он, что ж, и тебе смастерил змея? — спросил дядя Ганс.
— Да, и змей уже почти готов,— взволнованно отвечал мальчик,— нужно только нарезать бумагу для хвоста.
На следующее утро Феликс и в самом деле вместе с детьми запустил сразу два больших, ярко раскрашенных змея, с развевающимися хвостами. Было ветрено, и ветер все усиливался. Стометровый шнурок, который дядя Ганс дал внуку, оказался слишком короток. Матиас прибежал домой с криком:
— Еще бечевки, еще бечевки!
Они вдвоем обшарили ящик комода, нашли только обрывки бечевки и кое-как наспех их связали.
— Ну, теперь он взлетит всех выше,— крикнул мальчик и сразу же умчался в поле.
Оттуда доносились радостные возгласы детей. На пригорке, среди свежевспаханного поля, Феликс вытягивал руки, при стихающем ветре выбирал шнурок, управляя змеем, и затем передавал его то одному, то другому сынишке.
— Выше, дай ему поднялся выше! — крикнул он Матиасу, который, удлинив шнурок, мгновенно взобрался на пригорок.
Теперь оба змея плясали над соснами ближнего леса, кружили, подпрыгивали, раскачивались и, казалось, вот-вот столкнутся, но внезапно они отпрянули друг от друга, будто кто-то, хлестнув, их разогнал. Один шнурок оборвался, шнурок Матиаса; его змей улетел безвозвратно.
Дядя Ганс не знал, как утешить малыша, когда тот прибежал к нему весь в слезах. Всему виной плохо связанная бечевка, сказал Феликс. Другой змей не улетел, а поднимался и опускался, чуть ли не касаясь вершин сосен, но ему не грозила опасность повиснуть на них или оторваться.
— Мой был плохо, некрепко привязан,— хныкал Матиас,— ты дал мне плохую бечевку.
Возле калитки соседа с велосипеда сошел какой-то старик, крикнул что-то через забор, потом в сторону поля, где Феликс уходил все дальше со змеем. Дети и жена бежали за ним следом. Старик из сил выбивался, напрасно стараясь на велосипеде подняться за ними по ухабистой дороге в горку, наконец повернул обратно и подошел к дяде Гансу.
— Ну что это за люди? — возмущаясь, спросил он.— Так топтать засеянное поле.
Бросив искоса взгляд на Матиаса, который наполовину уже успокоился, дядя Ганс возразил:
— Все это так, но никаких посевов в помине еще нет. А кому же не охота порадовать ребятишек?
Они еще немного поспорили, и тут, между прочим, выяснилось, что старика прислал Хинц.
— Пусть Фидлер завтра ровно в восемь явится в правление,— пробурчал старик перед тем, как попрощаться. У самой калитки он указал на змея, который, словно приклеенный, повис на фоне низких темных туч.— Ну и тип, такой молодой, а уже прожженный, эдак валять дурака, туг только диву даешься. Неужто никто не отчитал его как следует?
Матиас озабоченно спросил:
— А разве наказывают за то, что запускают змеев? Дядя Ганс покачал головой, показал на недавно
вспаханное поле и объяснил, что скоро сев, бросят в землю зерна, из зерен вырастут колосья, пшеница, наш хлеб.
— Это нельзя топтать, иначе мы себе же навредим.
Они увидели, что Феликс, когда старик на велосипеде укатил, стал не спеша опускать змея. Ветер позатих, хвост из пестрых бумажных полосок волочился и вихлял по пашне, оба мальчика бежали за ним следом. Один почти за него ухватился, но споткнулся, упал и заревел. Феликс тотчас подскочил к нему и усадил сынишку к себе на плечо. Второй нес змея и, подпрыгивая, бегал туда и сюда между родителями. Весело и дружно все семейство возвращалось к обеду домой.
— Мы пообедаем в ресторанчике, пошли,— сказал дядя Ганс внуку, который прижался лицом к стеклу, не в силах оторвать глаз от змея.
— А это долго, пока вырастет хлеб? — спросил он.
Весна, лето и осень были для Матиаса пустым звуком, он тотчас хотел бежать к Феликсу и просить смастерить ему нового змея, который после уборки урожая поднимется в небо со сжатого поля. Полгода, год, все, что здесь происходило и еще будет происходить, было для ребенка лишь кратким мгновеньем.
— Время летит быстро, тут ты прав,— задумчиво произнес дядя Ганс, взял мальчика за руку и отправился с ним в путь.
Перед домом они встретили Феликса, один сынишка сидел у него на закорках, другой повис на отце, а рядом жена и пестрый змей со смеющейся рожей.
— Иго-го... Н-но! Н-но! Пошла!—дурачился Феликс, подпрыгивая и лягаясь, но вдруг сощурил глаза, потому что солнце выглянуло из-за туч, и дядя Ганс рассказал о старике, которого послал Хинц.
— Так или иначе все прахом пойдет,— неожиданно серьезно ответил молодой человек, отвернулся и, словно ища опоры, схватил руку жены.— Если будет война, не только мертвых рыб никто считать не станет, но и нас, людей.
Калитка захлопнулась. Семейство не спасалось бегством, оно шумно проследовало к дому и даже не соблаговолило оглянуться. Не в характере Феликса было удостоверяться в действии своих слов. Но Матиаса, который за ними пошел, он погладил по голове и обещал ему нового змея. И не до весны, лета и осени должен был он ждать, нет, на такой долгий срок сосед теперь ничего не откладывал. Каждый день мог оказаться последним, таков был ответ Феликса на день мертвых рыб.
Но вот наступили будни, утро понедельника, прохладная погода, дождь. Описав на мотоцикле крутой вираж по грязи перед домом, Феликс вернулся, подошел к окну, откуда выглянула жена, и возвратился с накидкой к дяде Гансу.
— Мне хотелось бы, чтобы вы сегодня присутствовали как свидетель,— сказал он.— Жена дома, можете оставить мальчонку с ней.
Матиас был уже у двери, почти не разжевывая, проглотил бутерброд и даже не нашел времени спросить о змее.
— В такую погоду...— нерешительно заметил дядя Ганс и примерил накидку, которая в плечах была тесна и едва доходила ему до колен.
Он вытащил из-под шкафа резиновые сапоги, натягивая их, смахнул с них пыль и стал задумчиво обтирать.
— Что, трубка в пути погаснет? — спросил он, протягивая дымящуюся трубку Феликсу.— Я вот все думаю, как бы вас расшуровать. Потому как для упорной хандры я свидетель плохой. Так же как и для конца света, который вы предрекаете.
— Вам совсем не обязательно быть одного со мной мнения, но предоставьте и мне иметь свое,— возразил Феликс.
Застегнул штормовку и, не оглядываясь на дядю Ганса, пошел к мотоциклу, а тот, не проронив больше ни слова, последовал за ним. Они молча тронулись в путь, и оба дружно зачертыхались, когда сразу же за деревней, на дороге, идущей вдоль берега Голубого озера, их застиг сильный ливень, мотоцикл увяз и им пришлось толкать его по грязи и трясине.
Несмотря на накидку и резиновые сапоги, дядя Ганс, насквозь вымокший, вошел вместе с Феликсом в новую контору кооператива возле ветхого лодочного сарая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Дети уже все успели разведать, Матиас об этом рассказал. Но сейчас его больше занимал запуск змея: нужен будет шнурок метров на сто, и очень крепкий, предупредил Феликс.
— Он, что ж, и тебе смастерил змея? — спросил дядя Ганс.
— Да, и змей уже почти готов,— взволнованно отвечал мальчик,— нужно только нарезать бумагу для хвоста.
На следующее утро Феликс и в самом деле вместе с детьми запустил сразу два больших, ярко раскрашенных змея, с развевающимися хвостами. Было ветрено, и ветер все усиливался. Стометровый шнурок, который дядя Ганс дал внуку, оказался слишком короток. Матиас прибежал домой с криком:
— Еще бечевки, еще бечевки!
Они вдвоем обшарили ящик комода, нашли только обрывки бечевки и кое-как наспех их связали.
— Ну, теперь он взлетит всех выше,— крикнул мальчик и сразу же умчался в поле.
Оттуда доносились радостные возгласы детей. На пригорке, среди свежевспаханного поля, Феликс вытягивал руки, при стихающем ветре выбирал шнурок, управляя змеем, и затем передавал его то одному, то другому сынишке.
— Выше, дай ему поднялся выше! — крикнул он Матиасу, который, удлинив шнурок, мгновенно взобрался на пригорок.
Теперь оба змея плясали над соснами ближнего леса, кружили, подпрыгивали, раскачивались и, казалось, вот-вот столкнутся, но внезапно они отпрянули друг от друга, будто кто-то, хлестнув, их разогнал. Один шнурок оборвался, шнурок Матиаса; его змей улетел безвозвратно.
Дядя Ганс не знал, как утешить малыша, когда тот прибежал к нему весь в слезах. Всему виной плохо связанная бечевка, сказал Феликс. Другой змей не улетел, а поднимался и опускался, чуть ли не касаясь вершин сосен, но ему не грозила опасность повиснуть на них или оторваться.
— Мой был плохо, некрепко привязан,— хныкал Матиас,— ты дал мне плохую бечевку.
Возле калитки соседа с велосипеда сошел какой-то старик, крикнул что-то через забор, потом в сторону поля, где Феликс уходил все дальше со змеем. Дети и жена бежали за ним следом. Старик из сил выбивался, напрасно стараясь на велосипеде подняться за ними по ухабистой дороге в горку, наконец повернул обратно и подошел к дяде Гансу.
— Ну что это за люди? — возмущаясь, спросил он.— Так топтать засеянное поле.
Бросив искоса взгляд на Матиаса, который наполовину уже успокоился, дядя Ганс возразил:
— Все это так, но никаких посевов в помине еще нет. А кому же не охота порадовать ребятишек?
Они еще немного поспорили, и тут, между прочим, выяснилось, что старика прислал Хинц.
— Пусть Фидлер завтра ровно в восемь явится в правление,— пробурчал старик перед тем, как попрощаться. У самой калитки он указал на змея, который, словно приклеенный, повис на фоне низких темных туч.— Ну и тип, такой молодой, а уже прожженный, эдак валять дурака, туг только диву даешься. Неужто никто не отчитал его как следует?
Матиас озабоченно спросил:
— А разве наказывают за то, что запускают змеев? Дядя Ганс покачал головой, показал на недавно
вспаханное поле и объяснил, что скоро сев, бросят в землю зерна, из зерен вырастут колосья, пшеница, наш хлеб.
— Это нельзя топтать, иначе мы себе же навредим.
Они увидели, что Феликс, когда старик на велосипеде укатил, стал не спеша опускать змея. Ветер позатих, хвост из пестрых бумажных полосок волочился и вихлял по пашне, оба мальчика бежали за ним следом. Один почти за него ухватился, но споткнулся, упал и заревел. Феликс тотчас подскочил к нему и усадил сынишку к себе на плечо. Второй нес змея и, подпрыгивая, бегал туда и сюда между родителями. Весело и дружно все семейство возвращалось к обеду домой.
— Мы пообедаем в ресторанчике, пошли,— сказал дядя Ганс внуку, который прижался лицом к стеклу, не в силах оторвать глаз от змея.
— А это долго, пока вырастет хлеб? — спросил он.
Весна, лето и осень были для Матиаса пустым звуком, он тотчас хотел бежать к Феликсу и просить смастерить ему нового змея, который после уборки урожая поднимется в небо со сжатого поля. Полгода, год, все, что здесь происходило и еще будет происходить, было для ребенка лишь кратким мгновеньем.
— Время летит быстро, тут ты прав,— задумчиво произнес дядя Ганс, взял мальчика за руку и отправился с ним в путь.
Перед домом они встретили Феликса, один сынишка сидел у него на закорках, другой повис на отце, а рядом жена и пестрый змей со смеющейся рожей.
— Иго-го... Н-но! Н-но! Пошла!—дурачился Феликс, подпрыгивая и лягаясь, но вдруг сощурил глаза, потому что солнце выглянуло из-за туч, и дядя Ганс рассказал о старике, которого послал Хинц.
— Так или иначе все прахом пойдет,— неожиданно серьезно ответил молодой человек, отвернулся и, словно ища опоры, схватил руку жены.— Если будет война, не только мертвых рыб никто считать не станет, но и нас, людей.
Калитка захлопнулась. Семейство не спасалось бегством, оно шумно проследовало к дому и даже не соблаговолило оглянуться. Не в характере Феликса было удостоверяться в действии своих слов. Но Матиаса, который за ними пошел, он погладил по голове и обещал ему нового змея. И не до весны, лета и осени должен был он ждать, нет, на такой долгий срок сосед теперь ничего не откладывал. Каждый день мог оказаться последним, таков был ответ Феликса на день мертвых рыб.
Но вот наступили будни, утро понедельника, прохладная погода, дождь. Описав на мотоцикле крутой вираж по грязи перед домом, Феликс вернулся, подошел к окну, откуда выглянула жена, и возвратился с накидкой к дяде Гансу.
— Мне хотелось бы, чтобы вы сегодня присутствовали как свидетель,— сказал он.— Жена дома, можете оставить мальчонку с ней.
Матиас был уже у двери, почти не разжевывая, проглотил бутерброд и даже не нашел времени спросить о змее.
— В такую погоду...— нерешительно заметил дядя Ганс и примерил накидку, которая в плечах была тесна и едва доходила ему до колен.
Он вытащил из-под шкафа резиновые сапоги, натягивая их, смахнул с них пыль и стал задумчиво обтирать.
— Что, трубка в пути погаснет? — спросил он, протягивая дымящуюся трубку Феликсу.— Я вот все думаю, как бы вас расшуровать. Потому как для упорной хандры я свидетель плохой. Так же как и для конца света, который вы предрекаете.
— Вам совсем не обязательно быть одного со мной мнения, но предоставьте и мне иметь свое,— возразил Феликс.
Застегнул штормовку и, не оглядываясь на дядю Ганса, пошел к мотоциклу, а тот, не проронив больше ни слова, последовал за ним. Они молча тронулись в путь, и оба дружно зачертыхались, когда сразу же за деревней, на дороге, идущей вдоль берега Голубого озера, их застиг сильный ливень, мотоцикл увяз и им пришлось толкать его по грязи и трясине.
Несмотря на накидку и резиновые сапоги, дядя Ганс, насквозь вымокший, вошел вместе с Феликсом в новую контору кооператива возле ветхого лодочного сарая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76