— Муж был колодезным мастером, бурил скважины, с раннего утра и до позднего вечера в пути,— продолжала она свой рассказ.— Я считала его гением, ведь он везде находил воду, где она была нужна, чудесную чистую воду, которую я, зачерпнув, пила, когда он, бывало, пробурит скважину и смоет грязь. Я охотно бы ездила с ним повсюду, радовалась бы воде, снова и снова наслаждалась бы водой, пила бы ее. Но мне пришлось сидеть дома, ухаживать за одним ребенком, потом за вторым, выписывать счета, семь, нет, дважды по семь лет.
Больше всего хотелось мастеру Кнопфу иметь четверых, а то и пятерых детей и окружить стеной дом, который он построил, разукрасил и набил самой дорогой мебелью. Сюда он возвращался поздними вечерами, по субботам и воскресеньям от океана вод, который он повсюду добывал из-под земли. Однако и здесь не находил покоя, возился с новыми машинами, совершенствовал буры и насосы, испытывал их в своем саду, не оставляя, можно сказать, ни одной клумбы и грядки в покое, повсюду у него что-то гудело, где-то качал насос, фонтаны и каскады воды били ключом, иной раз грозя затопить дом. Он даже во сне видел свои колодцы, что-то говорил
и жестикулировал во сне, вздрагивал в испуге и кричал, словно был у колодца со своими подручными, которых безжалостно подгонял на работе. Из-за своей одержимости он со временем точно ослеп и оглох ко всему остальному; над ним подсмеивались, и он уже с трудом находил людей, которые позволяли бы ему командовать собой или их подгонять. В конце концов ему пришлось одному разъезжать по округе со своими бурами, насосами и котлами; вечерами он все позже возвращался домой и дома еще возился с инструментами и машинами, запускал их в саду, прислушивался к их гуденью, возился и испытывал что-то новое.
— В этом была его жизнь, его счастье,— рассказывала Маргот,— но не мое. Я рассылала счета, получала деньги, его они мало интересовали, да и меня тоже. Ничего не интересовало меня больше в этом прекрасном доме!
Маргот все чаще поглядывала вниз, на площадь с потоками серых, заляпанных грязью машин, пыталась сдержать нарастающую тревогу, при этом непрерывно убеждала Соню:
— Ты учишься интересному делу, машиностроение — это давно уже не только мужская профессия. До того, как я сюда попала, я работала на твоем заводе, но пришла туда, проделав большой и трудный путь. Только в тридцать пять я получила профессию, но училась дальше, стала наставником на производстве, поступила в училище. У меня на заводе было много дельных девушек, теперь они инженеры.
Она махнула рукой, словно все это было не так уж важно, все прошло, миновало, рассеялась мечта, что увлекла ее от мужа, детей и красивого дома в эту жизнь, требующую огромного напряжения.
— Я слишком много потратила сил, Соня, чтобы понять, что самой мне тоже нужны счастье, успех в жизни, впрочем, это почти одно и то же.
Мастер Кнопф до сих пор живет счастливо в деревне, он на удивление спокойно отнесся к разводу, женился второй раз и, как прежде, повсюду находит в песке воду. В течение нескольких лет Маргот с детьми переезжала с одной частной квартиры на другую, потом попала сюда, в город, вначале в квартирку на заднем дворе, без туалета и ванны. На каникулы оба сына всегда хотели «домол», как они говорили, и умоляли ее отпустить их
к отцу. Они ведь, как дикие, неприрученные зверьки, выросли в песках и сосняке и тоже были одержимы мечтами о бурах, насосах, моторах и неиссякаемых колодцах.
— Оставайтесь у него,— сказала она, когда им исполнилось шестнадцать и семнадцать лет и у них уже был в кармане договор с производством, куда они поступали учениками по специальности колодезного ма-.стера.
Позже как-то она видела их возле моста у насосной установки своего завода. Они ползали по шахтам, котлам и трубам, ничего вокруг себя не видели и не слышали, даже собственную мать, которая подошла к ним чуть не вплотную.
— Я все это переборола,— сказала Маргот, глядя на ребенка в коляске, который вертел головкой, шевелил ручонками, но, видимо, еще спал.
Она непроизвольно заговорила тише, отступила, снова глянула вниз на площадь и упомянула о человеке, которому обязана тем, что вновь обрела доверие к самой себе.
— Без кольца, без детей, без их отца,— сказала она и прижалась лицом к окну, чтобы разглядеть, действительно ли это он выходил из машины у подъезда.— Нет, нет! Ты должна идти тем путем, который считаешь верным. Я тебе ничего посоветовать не могу.
Маргот смущенно пожала плечами, сама толком не понимая, почему рассказала о себе этой девушке, столь многим поделилась с ней, почти ребенком, а та потянулась к младенцу, вынула его из коляски, когда он закричал и опять забормотала:
— Мой малышечка, мой славненький, что с тобой, где же твоя мамочка?
10
В редакции, во всех комнатах и коридорах, где только сотрудники ни встречались, разговор тотчас заходил о ребенке и молодой женщине, которая исчезла. Циркулировали самые невероятные слухи, подозрения, домыслы. Особенно много гипотез строили относительно письма Королю и повсюду болтали об «известном сходстве» ребенка кое с кем.
— Какая чушь, какая наглость! — возмущалась Роз-вига, которой передавали все эти сплетни, хотела она того или нет.
Постепенно Розвита бросила воевать с пустой болтовней. Ее приятельница, Инга Киллиан с телетайпа, с которой она наспех выпила кофе, на все смотрела гораздо проще.
— Ну, он же не господь бог, и к тому же разведенный,— сказала она.
В редакционном кафе все навострили уши, когда Инга стала рассказывать о знакомой из жилищного управления, которая якобы получила из главной редакции настоятельное ходатайство: выделить двухкомнатную квартиру для женщины, незамужней, но с ребенком.
— Тут есть чему изумиться, разве нет?
Но, увидев ужас на лице Розвиты, Инга наклонилась к ней через стол и шепнула:
— Может, там все в порядке, просто совпадение, но как раз сейчас?
Квартирную историю тут же разнесли по всей редакции, приукрасили и без зазрения совести присоединили к делу, занимающему все умы.
— Да дело же яснее ясного, особа эта пошла ва-банк, хочет, чтобы история попала в газету и ей помогло государство.
Кое-кто признавал, что женщина находится в бедственном положении, ситуация с жильем все еще трудная, тысячи людей живут в густонаселенных домах прошлого века, а для молодежи, что приходит из деревень в город, имеются только бараки, а там настоящие спальные бункеры, четырехместные комнатушки, и никаких шансов, даже если есть ребенок, получить собственные четыре стены.
— Тут уж терпенье у человека лопнет,— горячился молодой фотокорреспондент, который тоже искал квартиру.— Может, она десяток заявлений подала, каждую неделю бегала в жилищное управление, часами ждала в коридоре, потом — обещания, волокита, а дома — пятна сырости на стенах, испорченное отопление и засор в уборной, ванны нет, электропроводка сгнила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76