«Так вот, говорю, Мак, я-то знаю цену этим участкам, они сейчас не стоят и того, что вы за них заплатили. Город растет не в ту сторону. И ежели хотите получить этот дом и участок, говорю, выкладывайте наличные и получайте. А меняться я не стану». Так я сказала, и, понятно, на том дело и кончилось. Больше он про это не заговаривал. Да-да, я сразу поняла, что у него на уме.
Приближаясь к кладбищу, вереница машин миновала перекресток — немощеная дорога вела меж полей вверх, к редким сиротливым соснам. Там, где эта дорога вливалась в шоссе, по обе стороны ее стояли два столба из тесаного гранита — ими отметили как бы вход в прекрасный, еще не построенный город, что величаво поднимется здесь на холмах, волнами откатившихся от реки к зеленым чащам. Но пока о грядущем великолепии свидетельствовали одни лишь эти пышные врата да вбитый среди поля шест и на нем доска с надписью.
— А? Что такое? — испуганно вскрикнула миссис Флад. — Что там написано?
Все вытянули шеи, пытаясь на ходу разобрать надпись, и Джордж прочитал вслух:
«Риверкрест.
В честь всех жителей здешнего края и во славу нового и лучшего города, который они здесь воздвигнут».
Миссис Флад выслушала это с явным удовольствием. Она медленно наклонила голову в знак совершенного согласия.
— Ага! — сказала она. — Так оно и будет.
Маргарет подтолкнула Джорджа локтем в бок и наклонилась к самому его уху.
— «В честь»! — презрительно прошептала она и продолжала жеманным тоном светской дамочки. — Не правда ли, как мило? В честь того, что вас возьмут за горло и обдерут как липку.
По дороге, огибающей кладбище, процессия медленно втянулась в ворота и наконец остановилась близ округлой вершины холма, пониже места упокоения Джойнеров. В одном углу этого участка росло огромное рожковое дерево, и под его сенью издавна хоронили всех Джойнеров. Тут стоял семейный памятник — тяжелая квадратная глыба чугунно-серого, до блеска отполированного гранита, на лоснящейся глади его выступали буквы: «Джойнер». По обе стороны этой главной надписи — имена и даты рождения и смерти старика Лафайета и его жены; а вокруг серой гранитной глыбы на пологом склоне рядами располагались могилы детей Лафайета. На каждой — памятник поменьше и на нем, под именем и датами, вырезан прописью какой-нибудь трогательный стишок.
С краю этого семейного кладбища мрачно зияла свежевырытая яма, рядом осыпалась комьями горка желтой глины. Выше, на склоне холма, ждали расставленные рядами складные стулья. К ним и направлялись теперь все, кто вылезал из машин.
Марк, Мэг и все прочие Джойнеры заняли передние ряды, Джордж с Маргарет и миссис Флад, которая по-прежнему не отставала от них, сели в последнем ряду. Все остальные — друзья, дальние родственники и просто знакомые — стали кучками позади.
Напротив кладбища густо зеленели, примерно мили на две, поросшие лесом холмы и лощины, они спускались к извилистой речке, а как раз напротив, на другом берегу, располагался самый центр города, деловая его часть. Отчетливо видны были шпили и дома — и старые постройки, и великолепные новые здания: гостиницы, учреждения и конторы, гаражи, церкви, а среди знакомых очертаний, дерзко сверкая, вздымались леса и бетонные стены новых строений. Это было великолепное зрелище.
Провожающие занимали свои места и ждали, пока несущие гроб одолеют с этой ношею последний медленный и тяжелый подъем на вершину холма, а тем временем миссис Флад, сложив руки на коленях, пристально рассматривала город. Потом принялась задумчиво качать головой, сожалеюще и неодобрительно поджала губы и сказала словно бы про себя:
— Гм, гм, гм! Плохо дело, плохо, плохо дело!
— Что такое, миссис Флад? — перегнувшись к ней, шепотом спросила Маргарет. — Что плохо?
— Да вот, что такое место выбрали под кладбище, — с сожалением сказала та. Она говорила таким театральным шепотом, что все вокруг слышали каждое слово. — Только вчера я говорила Фрэнку Кэндлеру — надо же, два самолучших участка, где бы городу строиться, а их взяли и отдали черномазым да покойникам! Вот ведь что сделали! А я всегда говорила — два лучших участка под застройку, с самым отличным видом, это Черный поселок и Верхнее кладбище. Я им сто лет назад могла это растолковать, да они бы сами могли понять, если б видели хоть немного подальше собственного носа: когда-нибудь наш город станет расти, и эта земля подскочит в цене. Ну, скажите на милость! Когда присматривали участок на кладбище, почему, скажите на милость, не выбрали хоть Бакстон-хилл? И вид там отличный, и земле не та цена. А тут, — все громче шептала она, — тут же самое что ни на есть подходящее место для застройки! Для жилья лучше не придумаешь. А насчет черномазых — я всегда говорила, им же будет лучше, если их переселить в низину, что возле станции. Теперь-то, конечно, поздно, ничего не поделаешь, а только тут крепко ошиблись! — докончила она все тем же шепотом и покачала головой. — Я-то всегда это знала!
— Да, наверно, вы правы, — прошептала Маргарет. — Я раньше никогда об этом не думала, но, наверно, вы правы, — и подтолкнула Джорджа локтем в бок.
Гроб поставили, и проповедник уже читал краткую, волнующе торжественную последнюю молитву. Медленно опустили гроб в могилу. И когда черной крышки не стало видно, Джорджа пронзила такая острая, не выразимая словами боль, такая горечь, какой он никогда еще не испытывал. Но и в тот миг он понимал, что это не скорбь о тете Мэй. Это мучительная жалость к самому себе и ко всем людям на свете, оттого что человеку даны считанные дни и так ничтожно мала жизнь человеческая, слишком быстро наступает неизбежная тьма и нет ей конца. И еще: вот не стало тети Мэй, во всей родне нет больше ни одного близкого ему человека, и теперь он ясней прежнего ощутил, что завершилась некая эпоха в его жизни. Перед ним, как пропасть, разверзлось будущее, и на миг его охватили ужас и отчаяние, точно заблудившегося ребенка, ведь оборвалась последняя нить, что связывала его с родным краем, и он теперь бездомный, одинокий, лишенный корней, и на всей огромной планете нет двери, которая открыта ему, нет дома, который он мог бы назвать своим.
Люди уже отходили от могилы, медленно шли к своим машинам. Но Джойнеры не вставали с мест, пока не легла на могильный холмик и не была примята поплотней последняя лопата земли. Тогда лишь, исполнив свой долг, поднялись и они. Иные стояли тут же и негромко, протяжно переговаривались, другие пошли бродить среди памятников, наклонялись, читали надписи, а потом выпрямлялись и вспоминали вслух какой-нибудь забытый случай из жизни какого-нибудь забытого Джойнера. Но наконец и они тоже стали расходиться.
Джорджу не хотелось возвращаться вместе с ними, волей-неволей пришлось бы слушать, как они судят и рядят о тете Мэй, перебирают по зернышку всю ее жизнь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Приближаясь к кладбищу, вереница машин миновала перекресток — немощеная дорога вела меж полей вверх, к редким сиротливым соснам. Там, где эта дорога вливалась в шоссе, по обе стороны ее стояли два столба из тесаного гранита — ими отметили как бы вход в прекрасный, еще не построенный город, что величаво поднимется здесь на холмах, волнами откатившихся от реки к зеленым чащам. Но пока о грядущем великолепии свидетельствовали одни лишь эти пышные врата да вбитый среди поля шест и на нем доска с надписью.
— А? Что такое? — испуганно вскрикнула миссис Флад. — Что там написано?
Все вытянули шеи, пытаясь на ходу разобрать надпись, и Джордж прочитал вслух:
«Риверкрест.
В честь всех жителей здешнего края и во славу нового и лучшего города, который они здесь воздвигнут».
Миссис Флад выслушала это с явным удовольствием. Она медленно наклонила голову в знак совершенного согласия.
— Ага! — сказала она. — Так оно и будет.
Маргарет подтолкнула Джорджа локтем в бок и наклонилась к самому его уху.
— «В честь»! — презрительно прошептала она и продолжала жеманным тоном светской дамочки. — Не правда ли, как мило? В честь того, что вас возьмут за горло и обдерут как липку.
По дороге, огибающей кладбище, процессия медленно втянулась в ворота и наконец остановилась близ округлой вершины холма, пониже места упокоения Джойнеров. В одном углу этого участка росло огромное рожковое дерево, и под его сенью издавна хоронили всех Джойнеров. Тут стоял семейный памятник — тяжелая квадратная глыба чугунно-серого, до блеска отполированного гранита, на лоснящейся глади его выступали буквы: «Джойнер». По обе стороны этой главной надписи — имена и даты рождения и смерти старика Лафайета и его жены; а вокруг серой гранитной глыбы на пологом склоне рядами располагались могилы детей Лафайета. На каждой — памятник поменьше и на нем, под именем и датами, вырезан прописью какой-нибудь трогательный стишок.
С краю этого семейного кладбища мрачно зияла свежевырытая яма, рядом осыпалась комьями горка желтой глины. Выше, на склоне холма, ждали расставленные рядами складные стулья. К ним и направлялись теперь все, кто вылезал из машин.
Марк, Мэг и все прочие Джойнеры заняли передние ряды, Джордж с Маргарет и миссис Флад, которая по-прежнему не отставала от них, сели в последнем ряду. Все остальные — друзья, дальние родственники и просто знакомые — стали кучками позади.
Напротив кладбища густо зеленели, примерно мили на две, поросшие лесом холмы и лощины, они спускались к извилистой речке, а как раз напротив, на другом берегу, располагался самый центр города, деловая его часть. Отчетливо видны были шпили и дома — и старые постройки, и великолепные новые здания: гостиницы, учреждения и конторы, гаражи, церкви, а среди знакомых очертаний, дерзко сверкая, вздымались леса и бетонные стены новых строений. Это было великолепное зрелище.
Провожающие занимали свои места и ждали, пока несущие гроб одолеют с этой ношею последний медленный и тяжелый подъем на вершину холма, а тем временем миссис Флад, сложив руки на коленях, пристально рассматривала город. Потом принялась задумчиво качать головой, сожалеюще и неодобрительно поджала губы и сказала словно бы про себя:
— Гм, гм, гм! Плохо дело, плохо, плохо дело!
— Что такое, миссис Флад? — перегнувшись к ней, шепотом спросила Маргарет. — Что плохо?
— Да вот, что такое место выбрали под кладбище, — с сожалением сказала та. Она говорила таким театральным шепотом, что все вокруг слышали каждое слово. — Только вчера я говорила Фрэнку Кэндлеру — надо же, два самолучших участка, где бы городу строиться, а их взяли и отдали черномазым да покойникам! Вот ведь что сделали! А я всегда говорила — два лучших участка под застройку, с самым отличным видом, это Черный поселок и Верхнее кладбище. Я им сто лет назад могла это растолковать, да они бы сами могли понять, если б видели хоть немного подальше собственного носа: когда-нибудь наш город станет расти, и эта земля подскочит в цене. Ну, скажите на милость! Когда присматривали участок на кладбище, почему, скажите на милость, не выбрали хоть Бакстон-хилл? И вид там отличный, и земле не та цена. А тут, — все громче шептала она, — тут же самое что ни на есть подходящее место для застройки! Для жилья лучше не придумаешь. А насчет черномазых — я всегда говорила, им же будет лучше, если их переселить в низину, что возле станции. Теперь-то, конечно, поздно, ничего не поделаешь, а только тут крепко ошиблись! — докончила она все тем же шепотом и покачала головой. — Я-то всегда это знала!
— Да, наверно, вы правы, — прошептала Маргарет. — Я раньше никогда об этом не думала, но, наверно, вы правы, — и подтолкнула Джорджа локтем в бок.
Гроб поставили, и проповедник уже читал краткую, волнующе торжественную последнюю молитву. Медленно опустили гроб в могилу. И когда черной крышки не стало видно, Джорджа пронзила такая острая, не выразимая словами боль, такая горечь, какой он никогда еще не испытывал. Но и в тот миг он понимал, что это не скорбь о тете Мэй. Это мучительная жалость к самому себе и ко всем людям на свете, оттого что человеку даны считанные дни и так ничтожно мала жизнь человеческая, слишком быстро наступает неизбежная тьма и нет ей конца. И еще: вот не стало тети Мэй, во всей родне нет больше ни одного близкого ему человека, и теперь он ясней прежнего ощутил, что завершилась некая эпоха в его жизни. Перед ним, как пропасть, разверзлось будущее, и на миг его охватили ужас и отчаяние, точно заблудившегося ребенка, ведь оборвалась последняя нить, что связывала его с родным краем, и он теперь бездомный, одинокий, лишенный корней, и на всей огромной планете нет двери, которая открыта ему, нет дома, который он мог бы назвать своим.
Люди уже отходили от могилы, медленно шли к своим машинам. Но Джойнеры не вставали с мест, пока не легла на могильный холмик и не была примята поплотней последняя лопата земли. Тогда лишь, исполнив свой долг, поднялись и они. Иные стояли тут же и негромко, протяжно переговаривались, другие пошли бродить среди памятников, наклонялись, читали надписи, а потом выпрямлялись и вспоминали вслух какой-нибудь забытый случай из жизни какого-нибудь забытого Джойнера. Но наконец и они тоже стали расходиться.
Джорджу не хотелось возвращаться вместе с ними, волей-неволей пришлось бы слушать, как они судят и рядят о тете Мэй, перебирают по зернышку всю ее жизнь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204