Лена часто подходила к нему и каждый раз целовала то его пухлую ножку, то щечку, то ручку.
Лена сильно изменилась. Похудела и вместе с тем как-то раздалась вширь, поступь ее стала степеннее, медлительнее. Анатолий Федорович изменился мало. Только на висках у него прибавилось седины и на переносье залегла глубокая морщина.
Ринтын ел, отвечал на вопросы и все обдумывал, как заговорить о своей просьбе.
На улице уже стемнело. Ринтын стал собираться в порт. Лена пыталась его удержать.
– Нет, я не могу,– сказал он,– мне завтра надо на работу выходить.
– А ты разве работаешь? – удивился Анатолий Федорович.
– Временно, до прихода парохода.– Ринтын замялся и пояснил: – Собственно, я еще не работаю, только устраиваюсь.
Анатолий Федорович решительно поднялся с места и сказал:
– А ну пойдем в кабинет, поговорим по-мужски.
Едва Ринтын уселся на стул, как Анатолий Федорович вплотную придвинулся к нему и спросил:
– А деньги у тебя на дорогу есть?
– Заработаю! – бодро ответил Ринтын и рассказал о том, как он красил здание редакции районной газеты в Кытрыне.
Анатолий Федорович вынул пачку “Беломора”, щелчком выбил папиросу и закурил.
– Скажи, Ринтын, чем я могу тебе помочь? Ведь воспользоваться помощью друга – в этом ничего плохого нет!
– Если хотите мне помочь,– сказал Ринтын,– разрешите мне взять ваше имя и отчество.
– Как это? – удивился Анатолий Федорович.
Ринтын рассказал о своем разговоре с начальником паспортного стола. Анатолий Федорович расхохотался:
– Вот так Папазян! Ничего! Я напишу ему записочку…
12
Через несколько дней Ринтын встал раньше всех в бараке и вышел умыться на улицу. В этот день ему предстояло выйти на работу – тальманом Гуврэльского порта.
Наступала осень. Вершины сопок побелели. Со стороны второй бухты тянуло ледяным сырым ветром. Где-то за сопкой сияло солнце, и часть его лучей падала на бухту у створа. Вокруг стояли подведенные под крышу недостроенные дома. Между ними уже обозначились улицы, переулки. Улицы шли одна над другой, уступами, а соединяющее их переулки круто карабкались в гору.
Ринтын поежился, отвернул кран и стал умываться ледяной водой.
– Привет!
Ринтын обернулся и увидел улыбающегося Василия Корнеевича.
– Почему в гости не заходишь?
– На работу устраивался, паспорт получал.– Ринтын похвастался новеньким паспортом.
Василий Корнеевич осторожно взял в руки паспорт и медленно прочитал:
– Анатолий Федорович… Неплохо звучит. Папазян придумал? Или ты сам предложил?
– У меня знакомый есть,– ответил Ринтын,– начальник полярной станции.
– Что ты говоришь?! – воскликнул Василий Корнеевич.– Повезло тебе. А вот мое имя-отчество на ходу придумали. Как раз в момент, когда я получал паспорт, в милицию доставили пьяного боцмана – Василия Корнеевича. Где-то теперь плавает мой тезка! – вздохнул Василий Корнеевич и поплелся в сторожевую будку.
Гриша уступил Ринтыну старую позеленевшую брезентовую куртку, такую жесткую, словно она была сшита из невыделанной моржовой кожи. Еще накануне Ринтыну выдали на складе рукавицы и сапоги.
Работа оказалась несложной. Ринтын сидел на борту судна рядом с лебедчиком и отмечал в блокноте количество заполненных грузом сетей.
Теперь он стал получать в конторе талоны в столовую и в обеденный перерыв как равный садился за стол рядом с Гришей.
Ринтын уже не экономил оставшиеся деньги и по вечерам ходил в портовый клуб смотреть кинофильмы.
Работа изменила Ринтына. Он уже не краснел, слыша крепкое ругательство, и даже иногда переругивался с пароходным тальманом, когда у них не сходились цифры.
Бывало, что моряки приглашали его обедать к себе на корабль. Моряки были на редкость гостеприимными и отзывчивыми людьми. Стоило кому-нибудь из них узнать, что Ринтын собирается ехать в Ленинград, как непременно находились советчики, которые рекомендовали наиболее выгодный и кратчайший путь. С легкой руки Гриши Каврая Ринтына стали звать студентом.
В воскресенье Ринтын еще раз съездил на противоположный берег бухты в гости к Лене и Анатолию Федоровичу.
Лена была на вахте, и Ринтын вместе с Анатолием Федоровичем пришли в радиорубку. Лена с наушниками сидела за столом. Комната была полна знакомых звуков.
– Разрешите представить вам Анатолия Федоровича Ринтына,– торжественно объявил Анатолий Федорович, подталкивая Ринтына вперед.
– Получил паспорт? – обрадованно спросила Лена.
– Получил,– ответил Ринтын.– Уже работаю в порту.
Лена взяла в руки паспорт Ринтына и прочитала вслух: “Ринтын, Анатолий Федорович, год рождения тысяча девятьсот тридцатый, место рождения село Улак Чукотского национального округа”.
– Вот и кончилось твое детство,– грустно сказала Лена.– Ты стал взрослым человеком.
– Что ж, надо вспрыснуть твое совершеннолетие,– улыбнулся Анатолий Федорович.– Верно, Лена?
– Только, чур, подождите меня,– шутливо погрозила она пальцем.
За столом Ринтын охмелел от двух рюмок красного вина. Когда Анатолий Федорович третий раз наполнил его рюмку, Ринтын решительно отказался и попросил чаю.
– Знаешь, Ринтын,– доверительно сказал Анатолий Федорович, когда Лена ушла мыть посуду,– надо реально смотреть на вещи. В этом году ты уже не сможешь попасть в университет. До начала учебного года остались считанные дни, а ты все еще на Чукотке. Я тебе предлагаю поработать на станции, а следующей весной с первым же пароходом отправишься на материк.
Ринтын отрицательно покачал головой.
– Не упрямься, Ринтын,– поддержала вошедшая Лена,– прием в университет уже закончен.
– Да, но ведь приехать в Ленинград можно в любое время. А если я буду там, то можно считать, что я уже в университете,– упрямо твердил Ринтын.– И в следующем году до поздней осени пароходы будут идти только на север, и снова придется столько же ждать.
Ночью Ринтын попрощался с Леной и Анатолием Федоровичем и на попутном катере переправился в порт.
13
Непросыхающая лужа возле водопроводного крана, где по утрам умывался Ринтын, замерзла. Даже в полдень, когда Ринтын подходил мыть руки, она не оттаивала до конца: по ее краям сверкала на солнце ледяная кромка. Ушли уже два парохода во Владивосток, но Ринтыну так и не удалось попасть на них. В порту с каждым днем все меньше становилось сезонных рабочих: почти все чукчи разъехались по домам. Пэлянны переселилась к крановщику Борису Борисовичу, который получил новую комнату. Те грузчики, которые захотели остаться на зиму, получили комнаты или места в новом доме, выстроенном недалеко от порта. Настал день, когда Ринтын остался один в брезентовом бараке.
Начальник порта уговорил Ринтына поработать еще немного и обещал его отправить на пароходе “Жан Жорес”, ожидавшемся со дня на день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Лена сильно изменилась. Похудела и вместе с тем как-то раздалась вширь, поступь ее стала степеннее, медлительнее. Анатолий Федорович изменился мало. Только на висках у него прибавилось седины и на переносье залегла глубокая морщина.
Ринтын ел, отвечал на вопросы и все обдумывал, как заговорить о своей просьбе.
На улице уже стемнело. Ринтын стал собираться в порт. Лена пыталась его удержать.
– Нет, я не могу,– сказал он,– мне завтра надо на работу выходить.
– А ты разве работаешь? – удивился Анатолий Федорович.
– Временно, до прихода парохода.– Ринтын замялся и пояснил: – Собственно, я еще не работаю, только устраиваюсь.
Анатолий Федорович решительно поднялся с места и сказал:
– А ну пойдем в кабинет, поговорим по-мужски.
Едва Ринтын уселся на стул, как Анатолий Федорович вплотную придвинулся к нему и спросил:
– А деньги у тебя на дорогу есть?
– Заработаю! – бодро ответил Ринтын и рассказал о том, как он красил здание редакции районной газеты в Кытрыне.
Анатолий Федорович вынул пачку “Беломора”, щелчком выбил папиросу и закурил.
– Скажи, Ринтын, чем я могу тебе помочь? Ведь воспользоваться помощью друга – в этом ничего плохого нет!
– Если хотите мне помочь,– сказал Ринтын,– разрешите мне взять ваше имя и отчество.
– Как это? – удивился Анатолий Федорович.
Ринтын рассказал о своем разговоре с начальником паспортного стола. Анатолий Федорович расхохотался:
– Вот так Папазян! Ничего! Я напишу ему записочку…
12
Через несколько дней Ринтын встал раньше всех в бараке и вышел умыться на улицу. В этот день ему предстояло выйти на работу – тальманом Гуврэльского порта.
Наступала осень. Вершины сопок побелели. Со стороны второй бухты тянуло ледяным сырым ветром. Где-то за сопкой сияло солнце, и часть его лучей падала на бухту у створа. Вокруг стояли подведенные под крышу недостроенные дома. Между ними уже обозначились улицы, переулки. Улицы шли одна над другой, уступами, а соединяющее их переулки круто карабкались в гору.
Ринтын поежился, отвернул кран и стал умываться ледяной водой.
– Привет!
Ринтын обернулся и увидел улыбающегося Василия Корнеевича.
– Почему в гости не заходишь?
– На работу устраивался, паспорт получал.– Ринтын похвастался новеньким паспортом.
Василий Корнеевич осторожно взял в руки паспорт и медленно прочитал:
– Анатолий Федорович… Неплохо звучит. Папазян придумал? Или ты сам предложил?
– У меня знакомый есть,– ответил Ринтын,– начальник полярной станции.
– Что ты говоришь?! – воскликнул Василий Корнеевич.– Повезло тебе. А вот мое имя-отчество на ходу придумали. Как раз в момент, когда я получал паспорт, в милицию доставили пьяного боцмана – Василия Корнеевича. Где-то теперь плавает мой тезка! – вздохнул Василий Корнеевич и поплелся в сторожевую будку.
Гриша уступил Ринтыну старую позеленевшую брезентовую куртку, такую жесткую, словно она была сшита из невыделанной моржовой кожи. Еще накануне Ринтыну выдали на складе рукавицы и сапоги.
Работа оказалась несложной. Ринтын сидел на борту судна рядом с лебедчиком и отмечал в блокноте количество заполненных грузом сетей.
Теперь он стал получать в конторе талоны в столовую и в обеденный перерыв как равный садился за стол рядом с Гришей.
Ринтын уже не экономил оставшиеся деньги и по вечерам ходил в портовый клуб смотреть кинофильмы.
Работа изменила Ринтына. Он уже не краснел, слыша крепкое ругательство, и даже иногда переругивался с пароходным тальманом, когда у них не сходились цифры.
Бывало, что моряки приглашали его обедать к себе на корабль. Моряки были на редкость гостеприимными и отзывчивыми людьми. Стоило кому-нибудь из них узнать, что Ринтын собирается ехать в Ленинград, как непременно находились советчики, которые рекомендовали наиболее выгодный и кратчайший путь. С легкой руки Гриши Каврая Ринтына стали звать студентом.
В воскресенье Ринтын еще раз съездил на противоположный берег бухты в гости к Лене и Анатолию Федоровичу.
Лена была на вахте, и Ринтын вместе с Анатолием Федоровичем пришли в радиорубку. Лена с наушниками сидела за столом. Комната была полна знакомых звуков.
– Разрешите представить вам Анатолия Федоровича Ринтына,– торжественно объявил Анатолий Федорович, подталкивая Ринтына вперед.
– Получил паспорт? – обрадованно спросила Лена.
– Получил,– ответил Ринтын.– Уже работаю в порту.
Лена взяла в руки паспорт Ринтына и прочитала вслух: “Ринтын, Анатолий Федорович, год рождения тысяча девятьсот тридцатый, место рождения село Улак Чукотского национального округа”.
– Вот и кончилось твое детство,– грустно сказала Лена.– Ты стал взрослым человеком.
– Что ж, надо вспрыснуть твое совершеннолетие,– улыбнулся Анатолий Федорович.– Верно, Лена?
– Только, чур, подождите меня,– шутливо погрозила она пальцем.
За столом Ринтын охмелел от двух рюмок красного вина. Когда Анатолий Федорович третий раз наполнил его рюмку, Ринтын решительно отказался и попросил чаю.
– Знаешь, Ринтын,– доверительно сказал Анатолий Федорович, когда Лена ушла мыть посуду,– надо реально смотреть на вещи. В этом году ты уже не сможешь попасть в университет. До начала учебного года остались считанные дни, а ты все еще на Чукотке. Я тебе предлагаю поработать на станции, а следующей весной с первым же пароходом отправишься на материк.
Ринтын отрицательно покачал головой.
– Не упрямься, Ринтын,– поддержала вошедшая Лена,– прием в университет уже закончен.
– Да, но ведь приехать в Ленинград можно в любое время. А если я буду там, то можно считать, что я уже в университете,– упрямо твердил Ринтын.– И в следующем году до поздней осени пароходы будут идти только на север, и снова придется столько же ждать.
Ночью Ринтын попрощался с Леной и Анатолием Федоровичем и на попутном катере переправился в порт.
13
Непросыхающая лужа возле водопроводного крана, где по утрам умывался Ринтын, замерзла. Даже в полдень, когда Ринтын подходил мыть руки, она не оттаивала до конца: по ее краям сверкала на солнце ледяная кромка. Ушли уже два парохода во Владивосток, но Ринтыну так и не удалось попасть на них. В порту с каждым днем все меньше становилось сезонных рабочих: почти все чукчи разъехались по домам. Пэлянны переселилась к крановщику Борису Борисовичу, который получил новую комнату. Те грузчики, которые захотели остаться на зиму, получили комнаты или места в новом доме, выстроенном недалеко от порта. Настал день, когда Ринтын остался один в брезентовом бараке.
Начальник порта уговорил Ринтына поработать еще немного и обещал его отправить на пароходе “Жан Жорес”, ожидавшемся со дня на день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155