Возможно, что соседи осуждали охотника за любопытство к растениям, свойственное старухам. Они посмеивались над стариком, а некоторые даже высказывали предположение о том, что у него с луком ничего не получится.
Отец и дочь были настоящими большими друзьями. Старик любил слушать, когда дочка пересказывала ему содержание прочитанных книг, а потом он передавал своим друзьям рассказы о человеке трудной судьбы Челкаше, о безудержном врале и хвастуне Хлестакове и о многих других людях, о жизни которых писали великие писатели…
Перо валилось из рук. Усталость разлилась по всему телу; сковало плечо и кисть правой руки. На столе в беспорядке лежали исписанные листы. Надо бы немного передохнуть, выйти на свежий воздух, прогуляться. Но уходить из-за стола не хотелось. Писать бы и писать, пока мысли текут, пока сердце стучит в лад с написанными словами.
…Ринтын прошел пешком Средний проспект, Первую линию, мимо домов, мимо одиноких высоких деревьев, шелестевших пожелтевшей листвой на высоте третьих-пятых этажей… Рано утром Аня распахивает окно на четвертом этаже общежития, к ней заглядывают зеленые ветки и говорят: “Здравствуй, друг наш!”
Вот и Соловьевский садик. На скамейках сидели старики и старухи, матери с младенцами, юноши и девушки, готовившиеся к вступительным экзаменам в вузы. Надо было зайти к Саше Гольцеву, к Ане Тэгрынэ и узнать, как у них дела, может быть, им надо помочь. Ринтын вспомнил лицо эскимоски и вдруг обнаружил, что девушка в рассказе получается мало похожей на живую. Переделывать или оставить так? Пожалуй, лучше оставить. Пока. Когда рассказ будет закончен, можно и исправить.
Вместо того чтобы идти в общежитие, где поселились Саша Гольцев и Аня Тэгрынэ, Ринтын вернулся обратно на Пятую линию.
Пришел Кайон и спросил:
– Где ты пропадаешь? Я давно тебя ищу. Пошли.
– Никуда я не пойду.
– Гольцев и Аня ждут. Погуляем по городу,– настаивал Кайон.
– Не могу я,– упирался Ринтын.– Идите одни. Мне тут нужно кое-что срочно сделать.
– Заболел, что ли? У тебя какой-то странный вид,– Кайон заглянул ему в глаза.– Худо тебе?
– Все у меня в порядке! – резко ответил Ринтын.– Просто у меня есть свое дело. Срочное!
– Не иначе как Машу ждешь? – не отставал Кайон.– Так бы и сказал. А то корчит из себя черт знает кого! Секреты устраивает. Друг называется!
Кайон ушел, а Ринтын опять сел за стол, но не мог написать ни строчки. Стычка с Кайоном его расстроила, и прошло немало времени, прежде чем перо снова послушно побежало по бумаге.
Исписав еще несколько страниц, Ринтын обнаружил, что его несет в сторону от задуманного. Ведь девушка летит на самолете, а он рассказывает ее биографию, биографию ее отца, об отношениях старика со своими соседями, с другом Ани Тэгрынэ, мотористом охотничьего вельбота…
Ринтын вернулся к Ане, летящей в самолете. Пусть машина идет в Хабаровск. Ведь именно в этом городе Аня увидела настоящее дерево. А пока девушка сидит, смотрит в иллюминатор и гадает, кто же соседи по самолету. О толстом она уже определенного мнения – он географ. Остальные, видимо, сотрудники Главсевморпути, а один из них Герой Советского Союза, участник рекордных перелетов… Может быть, лучше почитать, чтобы скоротать время? Или поговорить с толстым пассажиром?.. А под самолетом проносятся леса, покрывшие горные склоны. Спуститься бы к ним, походить между деревьев, как в толпе людей, прикоснуться ладонью к живому, покрытому корой стволу.
Неожиданно девушка заговаривает с толстым пассажиром. Ничего особенного, она просто говорит, что с высоты полета кажется, будто под ними не земля, а географическая карта. Она признается, что впервые в жизни совершает воздушное путешествие.
Аня старается не пропустить ни одного мгновения этого необычного и первого в жизни полета. И все же получается так, что она упускает момент, когда самолет касается колесами бетонного покрытия аэродрома. Попутчики будят ее, и девушка долго не может сообразить, где она: вроде только что летела, но ни шума, ни покачивания больше нет, вокруг суетятся люди и торопят ее.
Машина подвезет ее к общежитию. Она звонит и долго ждет, пока сонная дежурная откроет дверь. Вот тут Аня и слышит незнакомый шелест, долго прислушивается и гадает, что это такое. Вроде птицы? Или сухой снег по моржовой покрышке яранги? Что-то странное и непонятное…
Ринтын успевает познакомить Аню с будущими подругами, прежде чем уложить ее спать.
Утром Аня просыпается оттого, что солнце, прорвавшись сквозь занавески, бьет ей прямо в лицо. Солнечные блики бегут по лицу, будто кто-то за окном разорвал облако и маленькими кусочками пускает его по ветру. И вдруг догадка осеняет ее. Это же дерево! То самое, которое вчера вечером шумело над головой! Девушка босиком, в одной рубашке подбегает к окну, широко распахивает створки и видит, как две высокие стройные березки протягивают к ней свои ветви… Здравствуйте, зеленые друзья!
Ринтын поставил точку и в изнеможении опустил занемевшую руку. Несколько минут он неподвижно сидел перед стопкой исписанных листков и чувствовал себя совершенно опустошенным.
Взяв себя в руки, Ринтын собрал листки, сложил в аккуратную стопку, хотел прочитать написанное и вдруг понял – это невозможно. По крайней мере в ближайшие дни немыслимо вернуться к написанному – ведь кто знает, что там получилось? Может быть, все это ничего не стоящий бред…
Ринтын спрятал стопку в самый нижний ящик тумбочки.
21
Такая пурга была редкостью для Ленинграда. Машины днем шли с зажженными фарами, прохожие кутались в шубы, в шерстяные шарфы и платки. Тарахтели снегоуборочные машины, дворники сгребали с тротуаров широкими фанерными лопатами снег. На Съездовскую линию Васильевского острова вышли курсанты Военно-политического училища. Они шеренгами стояли в метели и помогали ветру расшвыривать легкий снег. Курсанты пели военные песни, пурга рвала мелодию и слова и уносила их к Неве.
Но ни люди, ни машины ничего не могли поделать с пургой. На улицах росли сугробы, на крыши наметало высокие пушистые шапки.
После лекции Ринтын позвал Кайона:
– Пойдем в пургу!
Кайон с радостью согласился. На Дворцовом мосту ветер выл, как в скалах мыса Дежнева. На речном льду было нисколько не хуже, чем в Беринговом проливе. Летящий снег забивал дыхание, а ноги то и дело натыкались на обломки льда, торчащие из сугробов, как маленькие торосы.
Под опорами моста темнели промоины. Они курились паром, словно разводья в океане.
– Так и ждешь, что отсюда вынырнет нерпа,– сказал Ринтын.
– Говорят, в Ладожском озере есть нерпы,– отозвался Кайон.
– Поехать бы туда поохотиться.
– Взяли бы лыжи-снегоступы, винтовку…
– Убили бы нерпу и съели бы по холодному сырому глазу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155