— произнесла с хитрой улыбкой герцогиня.
— Нет, злая. Впрочем, ему уже около пятидесяти, а это ведь безопасный возраст.
— Ну, я смотрю на это иначе. Лета, по-моему, ничего не значат; я сужу по лицу. Так с чего же мы начнем?
— Сначала поговорим; я приехала именно для этого; и поговорим совершенно откровенно, если позволишь, милая Мари.
— О, Жанна! Наконец-то ты решилась отбросить свою сдержанность!
— Ах, милая, мне обстоятельства не позволяли держаться иначе!
— А теперь они разве переменились?
— Нет, но теперь мне нужны твой совет и твоя помощь.
— Заранее обещаю тебе исполнить все. Что же случилось?
— Милая Мари, мое положение невыносимо; я хочу во что бы то ни стало выйти из него.
— Как! Разве твой муж…
— Мой муж два месяца тому назад оставил меня, обвинил в обмане, осыпав оскорблениями и дав честное слово, что никогда не простит обиды, которую я ему будто бы нанесла.
— О Боже мой! Как же ты мне об этом до сих пор ни слова не говорила?
— Я не решалась. Я невинна, Мари, клянусь тебе, не только делом невинна, но даже мыслью.
— О, я верю тебе!
— Несмотря на все это, я люблю мужа так же страстно, как в первые дни замужества; но я хочу защитить и свою честь. Я хочу отомстить ему!
— Понимаю тебя и непременно помогу, Жанна.
— Ты должна помочь, Мари, потому что ты всему причиной.
— Я? — с удивлением спросила герцогиня.
— Да, ты. О, не тревожься, милая! Ты сделала это невольно. Вот в чем дело: мой муж уехал раз в Париж в десятом часу вечера; вдруг является какой-то человек, просит принять его, говоря, что имеет важные депеши к графу дю Люку, и называет себя бароном де Сераком. Теперь я знаю, что так всегда называет себя твой муж, когда путешествует и хочет сохранить инкогнито, но тогда не знала, к несчастью. Хотя у меня правило никого не принимать к себе во время отсутствия мужа, но тут, сама не знаю, отчего я приняла барона де Серака; кроме того, муж хотел вернуться вечером, и я боялась, что он будет недоволен, если я не приму человека, называвшего себя его знакомым. Барон передал мне через слугу письмо, написанное твоей рукой; ты писала, что он один из самых хороших твоих друзей. Барон провел у нас два дня и уехал с каким-то господином де Лектуром, который за ним приехал.
— Да, да, — сказала герцогиня, — де Лектур его молочный брат и неизменный друг. Ах, Боже мой! Бедная моя Жанна!
— Муж, — продолжала Жанна, — пробыв в Париже гораздо дольше, чем предполагал, вернулся, когда барон уже уехал. Я рассказала ему все и затем позабыла всю эту историю. Прошло несколько дней. Граф опять уехал в Париж. Вдруг в замок во весь опор приезжает какой-то солдат в мундире швейцарского полка. Это был барон де Серак. Его преследовали, голова его была оценена. Я его спрятала. Через два дня является граф — бледный, растерянный; он резко, даже грубо обошелся со мной и сделал страшную сцену, которой я до сих пор не могу понять. В деревню наехали солдаты; им велено было обыскать хижины и замки, чтобы схватить герцога де Рогана. По указанию мужа я перевела его в секретную комнату; потом граф впустил солдат и дал им осмотреть замок. Когда они уехали, он отворил секретную комнату и остолбенел, увидев твоего мужа. Ему удалось сдержать свое волнение, и он показал герцогу только холодность; герцога, конечно, это очень удивило. Распорядившись, чтобы он мог безопасно уехать, граф подошел ко мне, грозно на меня посмотрел и, толкнув меня так, что я чуть не упала, сказал: — «Прощайте; этот человек ваш любовник; не старайтесь обмануть меня; у меня есть доказательства; мы больше никогда не увидимся!» Он уехал и не возвращался.
Жанна откинулась на спинку кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Не меньше ее огорченная и встревоженная герцогиня старалась утешить ее.
— О, моя бедная Жанна! — вскричала она, лаская ее. — Да что же это граф… Да ведь это чистое безумие!.. Да он не любит тебя, значит?
— Любит, Мари, но по-своему, так, как любят эгоисты — для себя одного. О Боже мой! — воскликнула она почти со злостью. — Да из чего же созданы мужчины, которых ставят выше нас, что они не умеют отличить истинной любви от лживой?
— Милая Жанна, — произнесла иронично, почти цинично улыбнувшись, герцогиня, — вся вина честных женщин в том, что они слишком откровенно показывают мужьям свою любовь. Надо мучить их, как мучают продажные женщины, тогда они будут у ног своих жен. Им досадно, зачем мы целомудренны; им хотелось бы убить в нас стыдливость, и, так как это не удается, они идут вымаливать грубых наслаждений у разных презренных женщин. С тобой, моя добрая Жанна, случилось то же, что случается с тысячами других честных женщин.
— О, Мари! Как это можно!
— Да, да, милочка. Что делать? Правду тяжело слышать. Покорись, бедное дитя, или гордо подними голову и, опираясь на свою любовь, на свое звание матери и честной женщины, заставь себя бороться тем же оружием, с помощью которого у тебя отняли мужа.
Жанна дю Люк подняла голову, несколько минуте каким-то странным выражением смотрела на подругу и отрывисто, точно не договаривая слова, сказала, стиснув зубы:
— Я это тоже поняла и уже начала делать, как ты говоришь.
— И хорошо, моя Жанна! Тогда тебе все удастся. Поверь, честные женщины, когда захотят, сумеют так кокетничать и так действовать на самолюбие мужчин, как не сумеет ни одна, самая красивая, самая неглупая из продажных женщин.
— Ты ведь поможешь мне, Мари?
— Клянусь, Жанна! Теперь и я тебе скажу, что и я тоже начала действовать.
— Как так?
— После узнаешь. Сначала условимся хорошенько; мы ведь образуем с тобой наступательный и оборонительный союз, да, моя милочка?
— Да, дорогая Мари!
— Ну, бедный граф дю Люк теперь погиб безвозвратно! Против него две женщины!
— Я хочу, чтобы он за несколько часов вытерпел все, что заставил меня вытерпеть в течение этих двух месяцев.
— Рассмотрим дело, Жанна. Поступок твоего мужа до того ненатурален, что тут непременно должна быть замешана женщина. Какая это женщина? Подозреваешь ты кого-нибудь?
Жанна отвечала, что нет, и рассказала только сцену в «Клинке шпаги», где граф дал пощечину и дрался на дуэли за то, что ее назвали при нем любовницей барона де Серака, и убил того, кто это сказал.
— Ну, этот человек, очевидно, был подкуплен, чтобы оклеветать тебя. Но кто его подкупил? Ведь он, вероятно, не знал, что барон де Серак и герцог де Роган — одно лицо. Принимала ты кого-нибудь в отсутствие мужа?
— Никого.
— Наказывала ты прислуге не рассказывать о присутствии в твоем доме постороннего человека?
— Незачем было. Да и люди у нас все надежные, горячие протестанты; никогда я не замечала, чтобы они рассказывали на стороне о том, что делается в замке.
Герцогиня задумалась.
— Трудно будет разыскать, но мы разыщем того или ту, кого нам надо, а пожалуй, и обоих вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Нет, злая. Впрочем, ему уже около пятидесяти, а это ведь безопасный возраст.
— Ну, я смотрю на это иначе. Лета, по-моему, ничего не значат; я сужу по лицу. Так с чего же мы начнем?
— Сначала поговорим; я приехала именно для этого; и поговорим совершенно откровенно, если позволишь, милая Мари.
— О, Жанна! Наконец-то ты решилась отбросить свою сдержанность!
— Ах, милая, мне обстоятельства не позволяли держаться иначе!
— А теперь они разве переменились?
— Нет, но теперь мне нужны твой совет и твоя помощь.
— Заранее обещаю тебе исполнить все. Что же случилось?
— Милая Мари, мое положение невыносимо; я хочу во что бы то ни стало выйти из него.
— Как! Разве твой муж…
— Мой муж два месяца тому назад оставил меня, обвинил в обмане, осыпав оскорблениями и дав честное слово, что никогда не простит обиды, которую я ему будто бы нанесла.
— О Боже мой! Как же ты мне об этом до сих пор ни слова не говорила?
— Я не решалась. Я невинна, Мари, клянусь тебе, не только делом невинна, но даже мыслью.
— О, я верю тебе!
— Несмотря на все это, я люблю мужа так же страстно, как в первые дни замужества; но я хочу защитить и свою честь. Я хочу отомстить ему!
— Понимаю тебя и непременно помогу, Жанна.
— Ты должна помочь, Мари, потому что ты всему причиной.
— Я? — с удивлением спросила герцогиня.
— Да, ты. О, не тревожься, милая! Ты сделала это невольно. Вот в чем дело: мой муж уехал раз в Париж в десятом часу вечера; вдруг является какой-то человек, просит принять его, говоря, что имеет важные депеши к графу дю Люку, и называет себя бароном де Сераком. Теперь я знаю, что так всегда называет себя твой муж, когда путешествует и хочет сохранить инкогнито, но тогда не знала, к несчастью. Хотя у меня правило никого не принимать к себе во время отсутствия мужа, но тут, сама не знаю, отчего я приняла барона де Серака; кроме того, муж хотел вернуться вечером, и я боялась, что он будет недоволен, если я не приму человека, называвшего себя его знакомым. Барон передал мне через слугу письмо, написанное твоей рукой; ты писала, что он один из самых хороших твоих друзей. Барон провел у нас два дня и уехал с каким-то господином де Лектуром, который за ним приехал.
— Да, да, — сказала герцогиня, — де Лектур его молочный брат и неизменный друг. Ах, Боже мой! Бедная моя Жанна!
— Муж, — продолжала Жанна, — пробыв в Париже гораздо дольше, чем предполагал, вернулся, когда барон уже уехал. Я рассказала ему все и затем позабыла всю эту историю. Прошло несколько дней. Граф опять уехал в Париж. Вдруг в замок во весь опор приезжает какой-то солдат в мундире швейцарского полка. Это был барон де Серак. Его преследовали, голова его была оценена. Я его спрятала. Через два дня является граф — бледный, растерянный; он резко, даже грубо обошелся со мной и сделал страшную сцену, которой я до сих пор не могу понять. В деревню наехали солдаты; им велено было обыскать хижины и замки, чтобы схватить герцога де Рогана. По указанию мужа я перевела его в секретную комнату; потом граф впустил солдат и дал им осмотреть замок. Когда они уехали, он отворил секретную комнату и остолбенел, увидев твоего мужа. Ему удалось сдержать свое волнение, и он показал герцогу только холодность; герцога, конечно, это очень удивило. Распорядившись, чтобы он мог безопасно уехать, граф подошел ко мне, грозно на меня посмотрел и, толкнув меня так, что я чуть не упала, сказал: — «Прощайте; этот человек ваш любовник; не старайтесь обмануть меня; у меня есть доказательства; мы больше никогда не увидимся!» Он уехал и не возвращался.
Жанна откинулась на спинку кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Не меньше ее огорченная и встревоженная герцогиня старалась утешить ее.
— О, моя бедная Жанна! — вскричала она, лаская ее. — Да что же это граф… Да ведь это чистое безумие!.. Да он не любит тебя, значит?
— Любит, Мари, но по-своему, так, как любят эгоисты — для себя одного. О Боже мой! — воскликнула она почти со злостью. — Да из чего же созданы мужчины, которых ставят выше нас, что они не умеют отличить истинной любви от лживой?
— Милая Жанна, — произнесла иронично, почти цинично улыбнувшись, герцогиня, — вся вина честных женщин в том, что они слишком откровенно показывают мужьям свою любовь. Надо мучить их, как мучают продажные женщины, тогда они будут у ног своих жен. Им досадно, зачем мы целомудренны; им хотелось бы убить в нас стыдливость, и, так как это не удается, они идут вымаливать грубых наслаждений у разных презренных женщин. С тобой, моя добрая Жанна, случилось то же, что случается с тысячами других честных женщин.
— О, Мари! Как это можно!
— Да, да, милочка. Что делать? Правду тяжело слышать. Покорись, бедное дитя, или гордо подними голову и, опираясь на свою любовь, на свое звание матери и честной женщины, заставь себя бороться тем же оружием, с помощью которого у тебя отняли мужа.
Жанна дю Люк подняла голову, несколько минуте каким-то странным выражением смотрела на подругу и отрывисто, точно не договаривая слова, сказала, стиснув зубы:
— Я это тоже поняла и уже начала делать, как ты говоришь.
— И хорошо, моя Жанна! Тогда тебе все удастся. Поверь, честные женщины, когда захотят, сумеют так кокетничать и так действовать на самолюбие мужчин, как не сумеет ни одна, самая красивая, самая неглупая из продажных женщин.
— Ты ведь поможешь мне, Мари?
— Клянусь, Жанна! Теперь и я тебе скажу, что и я тоже начала действовать.
— Как так?
— После узнаешь. Сначала условимся хорошенько; мы ведь образуем с тобой наступательный и оборонительный союз, да, моя милочка?
— Да, дорогая Мари!
— Ну, бедный граф дю Люк теперь погиб безвозвратно! Против него две женщины!
— Я хочу, чтобы он за несколько часов вытерпел все, что заставил меня вытерпеть в течение этих двух месяцев.
— Рассмотрим дело, Жанна. Поступок твоего мужа до того ненатурален, что тут непременно должна быть замешана женщина. Какая это женщина? Подозреваешь ты кого-нибудь?
Жанна отвечала, что нет, и рассказала только сцену в «Клинке шпаги», где граф дал пощечину и дрался на дуэли за то, что ее назвали при нем любовницей барона де Серака, и убил того, кто это сказал.
— Ну, этот человек, очевидно, был подкуплен, чтобы оклеветать тебя. Но кто его подкупил? Ведь он, вероятно, не знал, что барон де Серак и герцог де Роган — одно лицо. Принимала ты кого-нибудь в отсутствие мужа?
— Никого.
— Наказывала ты прислуге не рассказывать о присутствии в твоем доме постороннего человека?
— Незачем было. Да и люди у нас все надежные, горячие протестанты; никогда я не замечала, чтобы они рассказывали на стороне о том, что делается в замке.
Герцогиня задумалась.
— Трудно будет разыскать, но мы разыщем того или ту, кого нам надо, а пожалуй, и обоих вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127