Поджечь дом и кремировать всех, кто был внутри?
«Говорят, он хрустел, как обгоревший цыпленок», – перешептывалась хозяйка со своей подругой. Так ему и надо, думала девочка. Хоть бы Господь заставил его страдать. Хоть бы заставил его умирать тысячу раз.
Ее никто и не думал подозревать. Наоборот, может быть, впервые в жизни она почувствовала любовь и сочувствие окружающих.
У фермера с женой было четверо своих детей, и с самого начала было ясно, что ее они приютили временно. Она делила комнату с двумя сестрами и держалась замкнуто. Сестры – одной семнадцать, другой почти восемнадцать – воспринимали ее как незваную гостью. Хотя она была моложе их и училась на класс младше, ее репутация одиночки была им известна, и они считали, что она слегка не в себе. Звали их Джессика-Мей и Сэлли, и на уме и на языке у них было одно – мальчишки.
«А Джимми Стебан – ничего себе», – говорила Джессика-Мей.
«По мне Горман лучше», – подхватывала Сэлли. После этого часами обсуждались плюсы и минусы каждого.
Иногда они замечали девочку и воинственно спрашивали: «А тебе кто из них нравится?» Она не отвечала, и тогда они заливались смехом и о чем-то шушукались.
Фермерша была женщиной доброй. Муж ее был довольно бесцеремонным дядькой с огненными волосами и такой же бородой. И еще два маленьких злодея – десяти и двенадцати лет – эти целыми днями шкодничали. Все же девочка как-то вошла в эту семью и ждала, когда шериф найдет кого-нибудь из ее братьев или сестер, чтобы кто-то забрал ее к себе. О содеянном она не жалела. Отец и его размалеванная шлюха заслуживали свою участь.
Больших денег в семье фермера не водилось, и вскоре девочке сказали: иди работать и вноси вклад в семейный бюджет. В выходные она стала подрабатывать в единственном в городке супермаркете. Прошел ее шестнадцатый день рождения. Но она никому не сказала. Кому в этом мире до нее было дело?
По ночам в комнате, которую она делила с сестрами, девочка лежала и часами смотрела в потолок: что же с ней будет? Оставаться в городке она не собиралась и в тайне от всех начала откладывать чаевые, иногда достававшиеся ей в магазине. Формы ее наконец-то начали наливаться соком – подросла грудь, сузилась талия. Внезапно она стала выглядеть как женщина, и мальчишки в школе начали обращать на нее куда больше внимания, чем прежде. Особенно один, Джимми Стебан, он стал прямо-таки преследовать ее. Семнадцатилетний, черноволосый, спортивного сложения. Девочка старалась его не замечать, потому что знала: он нравится Джессике-Мей. Но он проявлял настойчивость – все время выпрашивал свидание и постоянно ошивался возле ее работы.
Как-то вечером она разрешила ему проводить себя до дома. В кустарнике неподалеку от фермы он схватил ее и попытался поцеловать. Она так закричала, что он испугался и убежал.
Но свои попытки не оставил, и, вопреки инстинкту, она в конце концов тоже им увлеклась, и вскоре они начали встречаться. Джессика-Мей была вне себя от ярости. Каждый день она осаждала мать: высели от нас эту жиличку.
«Ей же некуда деваться, – объясняла мать – добрая душа. – Ее родню никто не может отыскать. Мы – люди богопослушные. А раз так – должны помогать ей, по крайней мере, пока ей не исполнится семнадцать».
Джессика-Мей делала все, чтобы жизнь девочки стала невыносимой. Подбрасывала ей в постель дохлых мышей и тараканов, марала страницы ее школьных учебников, срезала с ее одежды пуговицы и все время поливала ее грязью И сестрицу, Сэлли, призвала на помощь. Та была только рада. Обе не чаяли от нее избавиться.
Единственным ее утешением был Джимми Стебан. Он был с ней нежен и мил. Водил в кино, возил за город и вообще разговаривал с ней, будто она – нормальный человек. И когда в конце концов он попытался овладеть ею, она не смогла ему отказать. Как-то прохладным вечером на заднем сиденье старенького проржавевшего «Форда» его отца она позволила снять с себя блузку и тонюсенький бюстгальтер. С благоговейным трепетом он прикоснулся к ее грудям и стал говорить, как сильно он ее любит. Потом поднял ей юбку, стянул трусики и вошел в нее удалым жеребцом.
Она застыла от страха и волнения – вдруг все будет, как тогда с отцом? Но с Джимми было совсем иначе, она расслабилась и откликнулась на его ласки с такими чувствами, каких за собой и не знала.
– Ты просто обалденная! – выдохнул он. – Я на самом деле тебя люблю!
И она его тоже полюбила на самом деле. Несколько месяцев они предавались любви и строили серьезные планы.
«А если я забеременею?» – однажды спросила она его встревоженно, хотя в душе была уверена, что такого быть не может – после того, что с ней произошло.
– Я возьму тебя в жены, – галантно провозгласил он. – Поселимся в замке, я буду твоим принцем.
Через полтора месяца она поняла, что беременна. Рассказала Джимми, тот объявил об этом своему отцу. Через два дня Джимми увезли из их городка, и больше она никогда о нем не слышала.
Джессика-Мей и Сэлли воронами разнесли эту весть по всей округе. Вскоре ее увезли в дом для незамужних матерей, в пятидесяти милях от их городка. Там заправляли монахини, строгие и неулыбчивые, требовавшие постоянного уважения и послушания. Шестьдесят беременных девушек поднимались в пять утра, два часа каялись на коленях на холодном бетоне стылой церкви, потом – работа по дому до полудня, после чего – тарелка супа, кусок черствого хлеба, стакан молока. Дальше – уроки, потому что большинству девочек не исполнилось и восемнадцати. В семь вечера – отбой.
Раз в две недели обследовать их приезжал розовощекий доктор с бычьей шеей. У него в доме был свой кабинет. Некоторые обитательницы называли его комнату «камерой пыток». Перед каждой встречей с ним девочка тряслась от страха, проводила бессонную ночь. Он был пунктуален, всегда являлся вовремя. Приезжал в запыленном седане, обычно в обществе чопорной медсестры, та сразу удалялась к монахиням пить чай из настоев трав. Доктору ее присутствие не требовалось. Девочки представали перед ним одна за другой, и каждой он давал одну и ту же команду:
«Раздевайся. На стол. Ноги в стремена».
Он никогда не смотрел на лица, никого не знал по именам – только по номерам. Когда одну из них увезли в больницу рожать, он просто вычеркнул ее из списка и поставил рядом с освободившимся номером другую фамилию.
Девочке досталась семерка. Это число не было для нее счастливым. Она никогда не встречалась с гинекологом и даже плохо представляла себе, чем он занимается, но рыжая толстушка предупредила ее – на самом деле все должно быть совсем не так.
Сначала доктор натягивал на свои костлявые руки резиновые перчатки. Потом окунал указательный палец в банку с вазелином – и нырял в распростертую на столе несчастную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145