– Только ты там умрешь от скуки, а у меня совсем не будет на тебя времени.
– Почему?
– Потому что я лечу по делу, кошечка моя. Я же тебе говорю.
– Интересно, что это за дела в Лас-Вегасе, которые нельзя сделать в Лос-Анджелесе? – подозрительно спросила она.
– Сколько раз тебе объяснять?
Постаравшись подавить раздражение, он в очередной раз объяснил, какие у них с Мэнноном дела в Вегасе. Он сочинил довольно оригинальную историю: неподалеку от Вегаса живет старик, который всю жизнь играл, и о котором ходят всякие сомнительные легенды. Сам он никуда ехать не желает. Мэннон о нем пронюхал и хочет встретиться, имея в виду сделать фильм о его жизни. Для «Орфея», разумеется. Поппи знала, что Хауэрд давно хочет заполучить Мэннона для съемок на «Орфее», и в эту байку поверила. Не сразу, но поверила.
– Я буду скучать без тебя, – простонала она, будто они уезжали не на два дня, а на два месяца.
– Я тоже, сладушечка.
– Что я буду целыми днями делать?
– Тратить деньги.
Эта мысль пришлась ей по вкусу, и она заметно приободрилась, позволив ему вырваться из дому без дальнейших обсуждений.
По пути в аэропорт «Бербэнк» он, сидя на заднем сиденье лимузина, принял порцию кокаина и на борт самолета компании поднялся уже в настроении бойцового петуха.
– Мягкой посадки, – пожелала Мелани-Шанна. Мэннон лишний раз убедился, что на женщин у него хороший вкус. Возможно, свою роль здесь играла беременность, но, прощаясь с ним у дверей их особняка на бульваре Сансет, Мелани-Шанна выглядела прекрасно, прямо лучилась здоровьем.
Он даже на мгновение забыл об Уитни.
– Чем займешься в выходные? – спросил он, кажется, впервые за долгое время.
– Сама не знаю – то и се. Может, пройдусь по магазинам для новорожденных.
– Отличная мысль. Он чмокнул ее в щеку.
Она тут же откликнулась – повернула к нему лицо и поцеловала его в губы.
Он ощутил ее приятное, отдающее запахом вишни дыхание, потом легонько отстранил.
– Я из-за тебя на самолет опоздаю, – пошутил он.
– Я думала, таких великих актеров самолеты ждут, – сказала она с намеком.
Он чувствовал – она его хочет. Ее зов был слышен ясно и громко. Он заколебался. Они не занимались любовью уже больше месяца. А сейчас она в положении, вроде бы не время.
– Ладно, девочка, мне пора, – решился он. – Развлекись немного.
И, широко шагая, направился к длинному лимузину, забрался внутрь и исчез из вида.
Ее знаменитый муж уехал на выходные, и она будет без него скучать. И почти все время терзать себя – чем он там занимается, кто его окружает? Ведь женщины, если им встречается известный киноактер, напрочь забывают о стыде. На лице у каждой написано: только пожелай – и я твоя.
Мелани-Шанна вернулась в дом, надеясь, что ни в чьи сети он не попадется.
Звонил телефон. Трубку раньше ее сняла мексиканка – домработница.
– Вас, хозяйка, – позвала она.
Мелани-Шанна взяла трубку, не представляя, кто бы это мог быть. Подруг она не заводила, предпочитая всегда быть в распоряжении Мэннона. Когда он только привез ее в Голливуд, жены Беверли-Хиллс хотели взять ее в оборот и засыпали приглашениями: там ленч, тут благотворительный вечер, здесь демонстрация мод. Но все приглашения она вежливо отклоняла, и в конце концов ее оставили в покое.
– Алло, – сказала она робко.
– Привет, милочка, – услышала она голос Поппи Соломен, не узнать которую было нельзя. – На сей раз я не желаю слышать никаких «нет». Мужья нас бросили, и завтра у нас с тобой ленч в «Бистро-гарден», а потом ма-лю-юсенькая прогулка по Родео.
– Ой, Поппи, да я…
– Я же говорю, дорогая, на сей раз – никаких отговорок. Я приглашаю тебя на ленч и ничего знать не желаю.
– Приветствую вас на борту самолета, – радостно воскликнул Хауэрд.
Мэннон улыбнулся – и все мысли о Мелани-Шанне и ее зовущей свежести вмиг улетучились.
– Рад составить вам компанию, мистер Соломен.
– Надо, чтобы все выходные мы провели в счастливом полете, – пожелал Хауэрд. – По-моему, нам самое время развлечься и расслабиться, а?
– Я – за! – согласился Мэннон, с шумом опустившись в кожаное кресло.
Салон самолета был отделан, как роскошная комната для совещаний. Сплошь кожа и медь, гладко отполированные столы, искривленная стойка бара. Тут же две привлекательные стюардессы – австралийка и огненно-рыжая англичанка. Одеты в бежевые габардиновые юбки и такие же приталенные пиджачки, над правым нагрудным карманом шла фирменная надпись: КЛИНГЕР, ИНК.
– Вам что-нибудь нужно, мистер Кейбл? – спросила австралийка.
– Смотря что вы имеете в виду. – На стандартные реплики Мэннон был мастер. Двусмысленности он любил.
– Водка. Виски. Ром. «Перье». Содовая. «Севен-ап». Кока…
– Стоп! – он засмеялся. – Виски со льдом будет в самый раз.
Она улыбнулась.
– Хорошо, сэр, – сказала она и ушла.
Мэннон посмотрел ей вслед. Какие бедра! Под непорочным габардином скрывалось нечто многообещающее.
– Где Джек? – спросил Хауэрд. Мэннон потянулся.
– Понятия не имею. Опаздывает?
Хауэрд глянул на часы.
– На несколько минут. Должен вот-вот появиться. Он ездил смотреть дом или что-то в этом роде.
– Дом?
– Ну да. Знаешь, это такое здание с четырьмя стенами и окном.
Австралийка принесла Мэннону выпить, на подносике также лежали матерчатая салфетка и серебряное блюдце с орешками. Подавив желание ущипнуть ее за попку, он снова повернулся к Хауэрду.
– Зачем Джеку дом? Уж не собрался ли легализоваться?
Хауэрд скорчил гримасу.
– Почем я знаю?
– «Юниверсал» сует мне сценарий, где надо сниматься с Клариссой, – сообщил как бы между делом Мэннон. – Боюсь, работать с ней – не шибко большое развлечение. Как считаешь?
– Я считаю, тебе надо сниматься на «Орфее», – недовольно, зато с уверенностью заявил Хауэрд. – Господи, неужели в твоем организме не осталось ни одной клеточки, которая помнит, что такое – старая дружба?
– Предложи что-нибудь, старина, я подумаю.
– Актеры, мать вашу! – выругался Хауэрд. – Пока карабкаетесь наверх, готовы ползать на коленях, лишь бы вас сняли – хоть как, хоть без слов. Но стоит пробиться – все, не подходи, а уж кто становится звездой, из того дерьмо так и прет, стоит ему рот открыть! Я, между прочим, помню о тебе, как о друге.
Мэннон засмеялся.
– А я помню о тебе.
Джека пришлось ждать двадцать минут – наконец, его шаги загромыхали по трапу самолета.
– Пробка за пробкой, – объяснил он, предупреждая упреки.
– Что там за хреновина насчет дома? – спросил Мэннон.
– Видел. Понравилось. Снял.
– Ладно, бродячий цирк отправляется в путь, – нетерпеливо вмешался Хауэрд. – Дождались! Раз-два – и вперед, не торчать же два дня в этом дурацком самолете! – Он взял переговорное устройство и обратился к пилоту. – Все пассажиры на борту. Полетели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Почему?
– Потому что я лечу по делу, кошечка моя. Я же тебе говорю.
– Интересно, что это за дела в Лас-Вегасе, которые нельзя сделать в Лос-Анджелесе? – подозрительно спросила она.
– Сколько раз тебе объяснять?
Постаравшись подавить раздражение, он в очередной раз объяснил, какие у них с Мэнноном дела в Вегасе. Он сочинил довольно оригинальную историю: неподалеку от Вегаса живет старик, который всю жизнь играл, и о котором ходят всякие сомнительные легенды. Сам он никуда ехать не желает. Мэннон о нем пронюхал и хочет встретиться, имея в виду сделать фильм о его жизни. Для «Орфея», разумеется. Поппи знала, что Хауэрд давно хочет заполучить Мэннона для съемок на «Орфее», и в эту байку поверила. Не сразу, но поверила.
– Я буду скучать без тебя, – простонала она, будто они уезжали не на два дня, а на два месяца.
– Я тоже, сладушечка.
– Что я буду целыми днями делать?
– Тратить деньги.
Эта мысль пришлась ей по вкусу, и она заметно приободрилась, позволив ему вырваться из дому без дальнейших обсуждений.
По пути в аэропорт «Бербэнк» он, сидя на заднем сиденье лимузина, принял порцию кокаина и на борт самолета компании поднялся уже в настроении бойцового петуха.
– Мягкой посадки, – пожелала Мелани-Шанна. Мэннон лишний раз убедился, что на женщин у него хороший вкус. Возможно, свою роль здесь играла беременность, но, прощаясь с ним у дверей их особняка на бульваре Сансет, Мелани-Шанна выглядела прекрасно, прямо лучилась здоровьем.
Он даже на мгновение забыл об Уитни.
– Чем займешься в выходные? – спросил он, кажется, впервые за долгое время.
– Сама не знаю – то и се. Может, пройдусь по магазинам для новорожденных.
– Отличная мысль. Он чмокнул ее в щеку.
Она тут же откликнулась – повернула к нему лицо и поцеловала его в губы.
Он ощутил ее приятное, отдающее запахом вишни дыхание, потом легонько отстранил.
– Я из-за тебя на самолет опоздаю, – пошутил он.
– Я думала, таких великих актеров самолеты ждут, – сказала она с намеком.
Он чувствовал – она его хочет. Ее зов был слышен ясно и громко. Он заколебался. Они не занимались любовью уже больше месяца. А сейчас она в положении, вроде бы не время.
– Ладно, девочка, мне пора, – решился он. – Развлекись немного.
И, широко шагая, направился к длинному лимузину, забрался внутрь и исчез из вида.
Ее знаменитый муж уехал на выходные, и она будет без него скучать. И почти все время терзать себя – чем он там занимается, кто его окружает? Ведь женщины, если им встречается известный киноактер, напрочь забывают о стыде. На лице у каждой написано: только пожелай – и я твоя.
Мелани-Шанна вернулась в дом, надеясь, что ни в чьи сети он не попадется.
Звонил телефон. Трубку раньше ее сняла мексиканка – домработница.
– Вас, хозяйка, – позвала она.
Мелани-Шанна взяла трубку, не представляя, кто бы это мог быть. Подруг она не заводила, предпочитая всегда быть в распоряжении Мэннона. Когда он только привез ее в Голливуд, жены Беверли-Хиллс хотели взять ее в оборот и засыпали приглашениями: там ленч, тут благотворительный вечер, здесь демонстрация мод. Но все приглашения она вежливо отклоняла, и в конце концов ее оставили в покое.
– Алло, – сказала она робко.
– Привет, милочка, – услышала она голос Поппи Соломен, не узнать которую было нельзя. – На сей раз я не желаю слышать никаких «нет». Мужья нас бросили, и завтра у нас с тобой ленч в «Бистро-гарден», а потом ма-лю-юсенькая прогулка по Родео.
– Ой, Поппи, да я…
– Я же говорю, дорогая, на сей раз – никаких отговорок. Я приглашаю тебя на ленч и ничего знать не желаю.
– Приветствую вас на борту самолета, – радостно воскликнул Хауэрд.
Мэннон улыбнулся – и все мысли о Мелани-Шанне и ее зовущей свежести вмиг улетучились.
– Рад составить вам компанию, мистер Соломен.
– Надо, чтобы все выходные мы провели в счастливом полете, – пожелал Хауэрд. – По-моему, нам самое время развлечься и расслабиться, а?
– Я – за! – согласился Мэннон, с шумом опустившись в кожаное кресло.
Салон самолета был отделан, как роскошная комната для совещаний. Сплошь кожа и медь, гладко отполированные столы, искривленная стойка бара. Тут же две привлекательные стюардессы – австралийка и огненно-рыжая англичанка. Одеты в бежевые габардиновые юбки и такие же приталенные пиджачки, над правым нагрудным карманом шла фирменная надпись: КЛИНГЕР, ИНК.
– Вам что-нибудь нужно, мистер Кейбл? – спросила австралийка.
– Смотря что вы имеете в виду. – На стандартные реплики Мэннон был мастер. Двусмысленности он любил.
– Водка. Виски. Ром. «Перье». Содовая. «Севен-ап». Кока…
– Стоп! – он засмеялся. – Виски со льдом будет в самый раз.
Она улыбнулась.
– Хорошо, сэр, – сказала она и ушла.
Мэннон посмотрел ей вслед. Какие бедра! Под непорочным габардином скрывалось нечто многообещающее.
– Где Джек? – спросил Хауэрд. Мэннон потянулся.
– Понятия не имею. Опаздывает?
Хауэрд глянул на часы.
– На несколько минут. Должен вот-вот появиться. Он ездил смотреть дом или что-то в этом роде.
– Дом?
– Ну да. Знаешь, это такое здание с четырьмя стенами и окном.
Австралийка принесла Мэннону выпить, на подносике также лежали матерчатая салфетка и серебряное блюдце с орешками. Подавив желание ущипнуть ее за попку, он снова повернулся к Хауэрду.
– Зачем Джеку дом? Уж не собрался ли легализоваться?
Хауэрд скорчил гримасу.
– Почем я знаю?
– «Юниверсал» сует мне сценарий, где надо сниматься с Клариссой, – сообщил как бы между делом Мэннон. – Боюсь, работать с ней – не шибко большое развлечение. Как считаешь?
– Я считаю, тебе надо сниматься на «Орфее», – недовольно, зато с уверенностью заявил Хауэрд. – Господи, неужели в твоем организме не осталось ни одной клеточки, которая помнит, что такое – старая дружба?
– Предложи что-нибудь, старина, я подумаю.
– Актеры, мать вашу! – выругался Хауэрд. – Пока карабкаетесь наверх, готовы ползать на коленях, лишь бы вас сняли – хоть как, хоть без слов. Но стоит пробиться – все, не подходи, а уж кто становится звездой, из того дерьмо так и прет, стоит ему рот открыть! Я, между прочим, помню о тебе, как о друге.
Мэннон засмеялся.
– А я помню о тебе.
Джека пришлось ждать двадцать минут – наконец, его шаги загромыхали по трапу самолета.
– Пробка за пробкой, – объяснил он, предупреждая упреки.
– Что там за хреновина насчет дома? – спросил Мэннон.
– Видел. Понравилось. Снял.
– Ладно, бродячий цирк отправляется в путь, – нетерпеливо вмешался Хауэрд. – Дождались! Раз-два – и вперед, не торчать же два дня в этом дурацком самолете! – Он взял переговорное устройство и обратился к пилоту. – Все пассажиры на борту. Полетели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145