Была большая разница в позах мужчины и женщины. Женщина лежала на песке спокойно, покорно, она вся отдалась солнцу, покою, разговору с любимым человеком, ее не очень беспокоила приближающаяся тень, а если и беспокоила, то она сумела подавить в себе это беспокойство, глубоко загнать его внутрь себя; она старалась отвлечь от тени и внимание мужчины, замкнуть его внимание на себе, увлечь разговором.
Мужчина, хотя и придвинулся к женщине и приподнялся, глядя ей в глаза, но поза его была напряженной, тревожной. Создавалось такое впечатление, что мужчина слушает женщину, а все его внимание направлено на подкрадывающуюся тень. В любой момент человек может не выдержать и убежать на залитый солнцем луг, бросив женщину одну на берегу реки.
Вот какое впечатление было у Рудакова о картине, и поэтому он не любил и даже боялся картину.
Семен Петрович положил фонарик на кухонную полку, направив его луч в потолок. В пещере наступил приятный полумрак. И вообще она мало напоминала пещеру. Прямо жилая комната. Пахло сеном, сухими цветами, дымком, кухней. Главный бухгалтер как-то взял два дня без содержания посередине недели, выписал на заводе вязанку досок, приехал сюда, сколотил мебель, соорудил кровать, покрасил стену, натаскал травы и веток... Нина ахнула, когда вошла, потом долго обнимала Семена Петровича и плакала:
- Это наш дом... Наконец-то у нас есть свой дом... Я так мечтала...
Здесь им была не страшна любая непогода. Они забирались под одеяло на мягкую, источавшую медовый запах кровать; молчали, разговаривали, слушали музыку, льющуюся из поставленного в ногах транзисторного приемника. Впрочем, дожди бывали редко, лето стояло на редкость сухое и жаркое, и они почти все время проводили на реке, приходили сюда только ночевать.
* * *
Рудаков разложил на полке и столе принесенные продукты: хлеб, овощи, банки консервов, колбасу, сало, яйца, сырую курицу. "Ужас! - всегда удивлялась Нина. - Здесь же на целый санаторий!" - она всегда еду соизмеряла с порциями в своем санатории. Поставил бутылки с водкой, пивом, ситро, кефиром - Нина любила кефир, санаторная привычка.
Опустошив рюкзак, главный бухгалтер бросил его в угол, подошел к отверстию в дальнем конце "комнаты". Это был вход в Дивные пещеры. Рудаков потрогал решетку, прислушался. Из глубин Пещер веяло вечным молчанием, тянуло сыростью и холодом, даже не сыростью и холодом, а каким-то специфическим воздухом, в котором было и спокойствие, и мудрость, и смерть, и насмешка над человеком - жалким комочком из мяса, костей и крови, все суетящимся, кривляющимся перед лицом Вечности. Нина боялась этого хода, и Рудаков принес несколько железных прутьев, цемента и забрал отверстие решеткой, будто тюремной. Но все равно ход как-то странно волновал Нину. Ей казалось, что кто-то стоит там и делает ей знаки, словно просит впустить или манит с собой.
- Там Старик, - говорила она серьезно. - Он хочет меня увидеть.
- Он слишком стар для тебя, - шутил Рудаков. Но Нина пропускала его шутку мимо ушей.
- Он мудр. Он все знает. Он хочет научить меня не бояться смерти. Я очень боюсь и не знаю, как себя держать... Чтобы достойно... Смерть - это ведь очень интимно, а тут будут стоять, смотреть, ахать, сочувствовать. А потом какая-то старуха начнет снимать одежду, лапать твое тело... Потом надо лежать среди запаха водки и жареного мяса, слушать дурацкие пьяные разговоры...
- Слушать-то не придется, - опять мрачно пошутил Семен Петрович.
- Все равно противно... Потом потащат на это мерзкое старое кладбище, где лежат старики и старухи еще с семнадцатого века. Представляешь, лежать среди стариков семнадцатого века!
- Старина сейчас в моде.
- Как ты пошло шутишь.
- Извини. Но что поделаешь? Крематория у нас нет. Впрочем, ты еще будешь жить сто лет и, возможно, дождешься крематория, а вот мне придется лежать рядом с какой-нибудь графиней. Аристократическое знакомство.
- Я, знаешь, как хотела бы умирать? Одна. Совсем одна.
- Не дадут.
- В том-то и дело... Но я бы хотела. И чтобы потом никто не прикасался... Ведь на кладбище все равно побеспокоят. Начнут что-нибудь строить. Хорошо, если не найдут и соорудят над тобой пивной ларек, а если зацепят экскаватором? Отвезут ведь с землей на свалку.
- Вполне может быть, - согласился главный бухгалтер.
- Вот... Поэтому я и хочу лежать в таком месте, чтобы меня не тронули века.
- Такого места нет.
- Есть.
- Где же оно?
- Пещеры.
- Да. В Пещерах можно лежать хоть сколько... Это точно... Только ведь скучно. То ли дело на кладбище. То корова пройдет, то парочка целоваться начнет.
- Я скуки не боюсь... Идти день или два, пока хватит сил, а потом лечь на камни... Надо только точно определить, когда... Чтобы долго не идти...
- Тебе еще рано думать о смерти. Пусть Старик научит меня. Только я его сам научу.
- Ты должен жить до ста лет.
- Зачем?
- Чтобы хоть кто-то помнил обо мне. Это так страшно, когда человек ушел из жизни, а его никто не помнит. Никто, никто. Получается так, что вроде бы он и не жил, никогда не рождался. У меня никого нет, кроме тебя. Будешь жить ты - буду жить я. Так что в моих интересах, чтобы ты дожил до ста лет. Видишь, какая я эгоистка?
- Что ты сегодня все время говоришь о смерти? Ты молодая, ты переживешь меня. А может быть, мы умрем вместе. Так даже будет лучше.
- Нет, ты не умрешь. Ты дуб, могучий дуб. За это я тебя и полюбила. Стою на танцах, хворая, малокровная, еле на ногах держусь, и вдруг появляется дуб. Здоровенный, краснощекий дубище. Могучий, уверенный в себе дуб.
- Я так трусил тогда...
- Не заметила. По-моему, ты вел себя даже нахально. Ну я и влюбилась сразу в тебя. Я еще никогда не встречала таких здоровяков-боровиков. Ну, может быть, не совсем влюбилась. Это уж потом... Я тогда подумала: дотронусь до этого дуба, прижмусь к нему, и часть его силы ко мне перейдет. Я так загадала... Я в детстве немного ворожила... Меня бабушка научила. Только у меня ничего не получалось. Даже наоборот. Что загадывала - все наоборот выходило. Пророчила себе большую судьбу, мечтала стать великой художницей, а стала лаборанткой на элеваторе. Колдовала себе здоровье, а наколдовала болезнь. Но с тобой вроде бы получилось. Я ведь тебя присушила?
- Присушила...
- И силы немного от тебя взяла?
- Взяла.
- И еще я, знаешь, насчет чего колдовала?
- Насчет чего?
- Насчет ребенка... Сразу же... Как только мы танцевали первый танец... Я смотрела на тебя и колдовала, колдовала, колдовала... Мне так хотелось, чтобы после меня остался сын, похожий на тебя: здоровый, крепкий, уверенный, чтобы он не боялся ничего, ни одной болезни. Знаешь, сколько всего болезней?
- Нет.
- Двадцать пять тысяч. И всех я боялась. Потому что если есть одна болезнь, то боишься и остальных. Теперь, конечно, я не боюсь. И сына уже не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100