Тетки тихо говорили о ценах на кур, гусей, уток; наверно, везли продавать битую птицу. Рыбаки в нейлоновых иностранных куртках молча курили, глядя на реку, у их ног лежали удочки, пижонские сумки с иностранными наклейками - наверно, это были городские парни из Суходольска.
Пьяный что-то недовольно бормотал себе под нос. Иногда он вставал с ящика и, покачиваясь, вглядывался в даль, откуда текла река.
Когда-то в юности Семен Петрович любил реку. Позагорать, поплавать, поудить рыбу, просто побродить по зеленой береговой траве босиком... Потом за хозяйственными заботами, работой речка забылась, он перестал вспоминать о ней, отдыхал больше дома, в саду или ездил на массовки в лес. В лесу проще, спокойнее, не надо было раздеваться, лезть в воду... Выпил, закусил и лежи вверх животом, дремли...
Сейчас запах реки, ее движение опять волновали. Семен Петрович полез в карман за сигаретами, но туг же вздохнул и опустил руку: от него не должно пахнуть сигаретным дымом.
Ни звука, ни огонька, ни движения, как будто все замерло на месте. Замерли эти миллионы тонн воды, гектары леса, километры воздуха...
К главному бухгалтеру подошел пьяный, держа под мышкой стакан.
- Вот в Нью-Йорке, - сказал он, - в это время все открыто. Бары разные, забегаловки, кафе-шантаны. Пей и опохмеляйся хоть до утра. А у нас, - пьяный махнул рукой. - Клавка-магазинщица закрыла в шесть и подалась на гулянку. Корова вон мычит, до сих пор не доенная, да и мужикам хоть помирай. В обед выпили, теперь что - опять до обеда жди? А вот в Нью-Йорке...
- Вы были в Нью-Йорке? - спросил Рудаков. Пьяный оживился.
- Был. А как же. Ленд-лиз возил. Я и в Париже был. На Эйфелеву башню лазил. На первом этаже там выпивка дешевле, а на самом последнем - очень дорогая. Так я что делал? Брал фужер водки на первом и ехал на последний. Сижу там, на верхотуре, попиваю себе да вниз поплевываю. Красота. Все мне завидуют, думают, что миллионер. А Клавку бы там сразу уволили. Поддал бы хозяин коленом под зад - и все дела. Сколько хочешь тогда жалуйся в суд. У них там насчет этого запросто. Не желаешь работать - подыхай с голоду.
Послышался опять рев недоеной коровы. Клавку, пожалуй, и правда стоило бы уволить. Сколько Семен Петрович ни бывал здесь, повторялась одна и та же история: загулявшая Клавка, недоеная корова, пьяный со стаканом под мышкой с разговорами о Нью-Йорке и Париже.
- А ты, я вижу, будешь простой человек, - сказал пьяный. - Ты нигде не был. Ведь не был?
- Не был.
- Ты счастливый человек, - сказал пьяный. - Потому что тебе нечего вспоминать. А мне есть что вспоминать. Потому я мучаюсь. Ты не смотри, что я сейчас сторожем работаю. Я раньше разведчиком был. И в Берлине, и в Токио. Я самого Зорге знал. Ручкался с ним.
- Ладно, Пахомыч, будет брехать, - сказала ближайшая тетка с корзиной.
- Да как ты смеешь, невежественная женщина! - закричал пьяный, но в это время кто-то негромко сказал:
- Идет...
На темной полосе показались огоньки. Все встали, задвигались. Женщины потащили свои корзины к краю 'пристани, рыбаки начали гасить окурки, пьяный со стаканом под мышкой неверной походкой обогнал всех и стал первым.
Огоньки быстро приближались, и вскоре стали видны контуры небольшого судна. Теплоходик затормозил, дал задний ход и стал медленно приближаться к пристани. Яркая фара на рубке погасла. На берег соскочил молодой парень, несмотря на прохладный вечер, в одной тельняшке и джинсах, быстро привязал веревку к железной тумбе и сказал:
- Карета подана. Прошу, пожалуйста!
Все по одному потянулись к борту теплохода. Парень ловко помогал перенести вещи, поддерживал под локоть. Семен Петрович дал ему два рубля.
- Сдачи нет, - сказал парень.
- На том свете сочтемся.
- Напомните тогда, - согласился парень.
Народу оказалось мало: все те же тетки с корзинами, рыбаки и только на носу, в уголке жалась закутанная в демисезонное пальтишко девушка-подросток.
На палубе была сооружена самодельная будка-буфет, слегка смахивающая на собачью конуру. В будке стояла, ожидая клиентов, полная женщина в белом халате.
Пьяный первым вскарабкался на борт и сразу направился к буфету.
- Двести грамм, Мартьяновна, и пару килечек.
- Опять Клавка загуляла? - спросила Мартьяновна.
- Опять... так ее...
Буфетчица не спеша налила в стакан, протянутый пьяным, водки, отрезала кусок белого ситного хлеба, положила на него несколько килек из банки. Килька остро пахла пряностями и морем.
У Семена Петровича были в рюкзаке и водка и закуска, но он подошел к буфету: ему нравилась и неторопливая, ухоженная продавщица, и керосиновая лампа сбоку прилавка, вокруг которой вились мошки, и открытая банка с килькой, откуда пахло тропическими пряностями и знойным морем.
- Мне тоже сто пятьдесят и бутерброд с килькой. Продавщица его помнила.
- Конфет возьмете? "Белочка". Только что получила.
- Возьму.
- Полкило? - Да.
Буфетчица наклонилась к Рудакову и понизила голос: - В прошлый раз вы интересовались жемчужной помадой.
- Да, она вам очень идет, Мартьяновна...
- У меня есть лишний тюбик.
- Вот здорово!
- Но очень дорого. Пришлось заплатить пятерку,
- Ничего, Мартьяновна. Выдюжим.
Пьяный между тем залпом выпил свой стакан и снова полез к буфетчице.
- Мартьяновна, еще двести на дорожку! Матрос, подожди! Я сейчас...
- Давай, дядя, быстрее, и так опаздываем.
Мартьяновна налила пьяному опять стакан, тот расплатился и заспешил к трапу, бережно прижимая полный стакан к груди.
- В Нью-Йорке бы домой принесли, а тут лазь по каким-то старым калошам, - проворчал он, перебираясь на берег.
Матрос подождал, пока Пахомыч утвердится на берегу, отвязал канат, прыгнул на палубу, и суденышко стало медленно отчаливать.
- Вам в стакан или в фужер?
- В фужер.
Рудаков всегда хорошо расплачивался с буфетчицей, и она явно симпатизировала ему.
- Колбаски возьмете? Свиная домашняя, очень вкусная.
- Можно кусочек.
Рудаков отнес все на маленький столик с розовым пластмассовым покрытием, что стоял возле буфета. Продавщица выдвинула фитиль в лампе, чтобы было видней. На освободившееся место к окошку встали молчаливые городские рыбаки в джинсах с иностранными ярлыками, задымили иностранными сигаретами.
Рудаков залпом, затаив дыхание, выпил водку, закусил килькой. Килька была свежей, баночного посола, такую в Петровск не завозили, и Семен Петрович с наслаждением съел все четыре штуки - для бутерброда
было положено три, но Мартьяновна из симпатии добавила ему еще одну.
От курящих возле столика рыбаков тянулся ароматный дым. Мучительно хотелось курить. Семен Петрович снова достал пачку сигарет, подержал в руках и опять сунул в карман.
Потом он прошел на нос и сел рядом с девушкой-подростком. Девушка была совсем худенькой, зябко куталась в коричневое пальто, ее лицо почти закрывал низко надвинутый на лоб шерстяной красный платочек - в тон пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100